И снова я признаю эту последнюю мысль: я напугана. А кто бы ни испугался? Поклонники. Женщины. Репортёры. Отсутствие уединения. Приятные вещи, но какой ценой? Даже не иметь возможности поужинать, не будучи прерванным незнакомцами. Тебя фотографируют без твоего разрешения, пока ты набиваешь рот.

Таблоиды пишут о тебе, лезут в твои дела.

Такая жизнь была бы у меня, если бы я встречалась с ним?

Не похоже, чтобы он тоже это выбирал. Но в каком-то смысле он это сделал!

Я стою там, споря сама с собой, пока не входит женщина и не смотрит на меня удивлённо. Улыбается слишком широко, когда подходит к раковине, чтобы вымыть руки — без предварительного посещения туалета.

Странно, но неважно.

— Привет, — приветливо говорит она.

Я улыбаюсь в ответ, вытаскиваю махровое полотенце из небольшой стопки в корзине на стойке и протягиваю ей.

— Спасибо. — Она улыбается, открывая рот, чтобы что-то сказать, но я перебиваю ее.

— Хорошего вечера.

Она знает, что я здесь с Ноем; я вижу это в её глазах.

Внезапно я прихожу в ярость от его имени и целеустремлённо возвращаюсь к столу.

— Хочешь взять эту еду и убраться отсюда? Мы можем поесть у меня дома. — Нам нужно поговорить, а этого не произойдёт здесь, в комнате, полной зевак.

Парень смотрит на меня снизу вверх. Кивает.

— Да.

Хорошо.

— Пойдём.

— Ты уверена? — На его лице смесь облегчения и неуверенности, но он уже берёт салфетку со своих колен и кладёт её на стол, прежде чем подозвать официанта, чтобы тот упаковал нашу еду.

— Да, Ной, я уверена. Пойдём.

Он лезет в задний карман и достаёт пачку наличных, отсчитывает несколько стодолларовых купюр и кладёт их на стол, прежде чем встать.

Святое дерьмо. Там, должно быть, тысяча баксов! Какого чёрта он делает, разгуливая с такой суммой наличных?

— И ты пытался убедить меня, что ты не из мафии, — поддразниваю я, хватая куртку со спинки стула и позволяя ему помочь мне надеть её.

Такой джентльмен.

Парень хихикает рядом с моим ухом, пока я натягиваю джинсовую куртку.

— Ты на самом деле что-то с чем-то, знаешь это?

Я дрожу.

— Всё, что я говорю, это будь осторожен, или тебя ограбят со всей этой добычей.

— Я уже давно не был рядом с тёмными переулками и почти уверен, что в какой-то момент упомянул о своей способности бегать очень быстро.

— О, точно, — шучу я. — Бейсмен. Теперь всё имеет смысл — ты суперскоростной бейсболист, из-за которого все поднимают шум.

— Ты гуглила меня, пока была в туалете?

— Нет. — Пффф. — Клэр рассказала.

— Немного печально, когда моя пара ничего не знает о спорте, которым я занимаюсь.

— Не лги — тебе это вроде как нравится. Иначе ты бы сказал мне раньше.

— Может быть. А может, и нет.

Я закатываю глаза.

— Даже не начинай. В тебе нет ни капли эгоизма. Ты слишком милый.

— Слишком милый? — Он притворяется, что его ударили ножом в сердце. — Хорошо, теперь я уязвлен. Ни один парень не хочет быть милым парнем — с таким же успехом ты могла бы приклеить мне на лоб ярлык с надписью «френдзона».

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть милым парнем! Почему парни так сильно это ненавидят?

— Потому что, Миранда, хорошие парни обычно финишируют первыми только в кино. Они не те трофейные бойфренды, о которых мечтает каждая девушка.

— Это неправда! Я терпеть не могу засранцев — неважно, насколько они хороши собой. — Я останавливаю себя, прежде чем привести в пример его приятеля Базза; они как день и ночь, и если это щекотливая тема для Ноя, я не хочу его злить.

Мы хорошо проводим время, и последнее, что я хочу сделать, это испортить настроение, на которое уже повлияли суперфаны, необученные хорошим манерам.

Беверли приходит с нашей едой и сообщает, что машина уже стоит у входа и работает на холостом ходу, и мы выходим наружу.

Поездка обратно в пригород, ко мне домой, приятна, хотя мы оба ищем, что сказать. Это не неловкое молчание, но всё равно тишина — новизна всего происходящего, которая наполняет меня волнением и предвкушением.

Я приглашаю его внутрь, когда мы паркуемся, и Ной берёт еду на вынос с заднего сиденья, где мы её оставили. Судя по размеру сумок, Беверли положила туда ещё много чего другого.

Не могу дождаться, чтобы покопаться внутри.

Ной большой. Заполняет всё моё кухонное пространство после того, как мы устраиваемся, наши ботинки у входной двери, его ноги в тёмно-синих носках контрастируют с остальным его телом. Такой высокий и внушительный.

Я немного дрожу, отворачиваясь от него, чтобы взять несколько тарелок, затем:

— Может, нам просто разогреть контейнеры? Нам вообще нужны тарелки?

— Хорошее решение. Давай просто поедим из коробок.

Так мы и делаем.

Сидя на полу в моей крохотной гостиной, мы с Ноем набрасываемся на еду, как дикари, через час после того, как она впервые появилась на нашем столе. Тогда мы были слишком отвлечены, чтобы есть.

— Это всегда так? — спрашиваю я, разрезая свиное рёбрышко, лежащее на подушке из ризотто.

Он приподнимает одно плечо, пережёвывая свой стейк. Глотает.

— Ну, иногда. Это зависит от того, где я нахожусь. Я менее заметен, скажем, в торговом центре или, например, в кафе на днях. Очки и кепка помогают.

— Понятно. — Я делаю паузу, размышляя. — На что это похоже?

— Что именно?

— Ну, знаешь. — Я беззаботно машу рукой в воздухе. — Когда все знают, кто ты, но ты их не знаешь, — уточняю я.

— Не буду врать, это странно. Очень трудно привыкнуть. — Он использует нож, чтобы проткнуть кусок мяса, который зависает на полпути к его рту. — Люди знают всё обо мне, например, день моего рождения или имена моих родителей и где я вырос. А я вообще не знаю, кто они такие. Немного жутковато, но… не критично. Пока что.

— А что ты подразумеваешь под «критично»?

— Сталкеры.

Я чувствую, как мои глаза расширяются.

— Сталкеры? Типа… которые вламываются к тебе домой?

— Да, такое случается. Суперфаны злятся и сходят с ума, обвиняя нас в проигрыше. Это самое худшее.

— Значит, никто никогда не стоял на твоей лужайке и не кричал в твои окна?

— Нет. — Ной смеётся. — Но я живу в закрытом посёлке, и вокруг моего дома есть забор, так что…

А, понятно.

Не квартира, не кондоминиум. Никакой арендованной дыры.

— У тебя есть соседи по комнате?

— Боже, нет.

Тон, которым он это говорит, заставляет меня рассмеяться, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать широкую улыбку.

— Полагаю, тебе не нужно делить арендную плату, а?

Не могу поверить, что у меня действительно хватает наглости намекать на тот факт, что у него есть деньги. Иногда я такая странная.

Его улыбка печальна.

— Ты встречалась с некоторыми из моих друзей. Можешь представить себе жизнь с Баззом Уоллесом? — Он симулирует дрожь, пробегающую по его телу. — Я бы убил его спустя неделю.

— Он настолько плох?

— Настолько плох? Это… — Он бросает на меня ошеломлённый взгляд, игривый. — Он, блядь, хуже всех. Прости. — Останавливается. — Я не так уж часто ругаюсь.

— Он один из твоих лучших друзей?

Ной склоняет голову набок, обдумывая ответ на этот вопрос.

— Э-эм… Я не знаю. Он делает довольно хреновые вещи.

— Что за хреновые вещи? — Я не против выругаться, поскольку он сделал это дважды в течение тридцати секунд.

— Например, вел себя как засранец, когда притворялся мной. Он приходит, съедает всю мою еду и никогда ничего не покупает. Позволяет себе войти — однажды я застал его у себя на заднем дворе с тремя случайными женщинами. У тебя есть дом, чувак — не используй мой как свою секс-темницу.

— Секс-темницу?

— Ладно, может быть, я слегка драматизирую, но ему ненужно никого приводить, не сказав мне. Это грубо. Мой дом — это не дом братства.

— Ты состоял в студенческом братстве в колледже?

— Боже, нет. У меня не было на это времени. Я попал на драфт на последнем курсе, а чтобы получить право в нём участвовать, нужно готовиться за несколько месяцев. Так что у меня не было никакой личной жизни.