— Я же сказала тебе не возвращаться! — кричала она в бешенстве.

— И куда же ты хочешь, чтобы я пошел, Диана? — спросил я, переводя прищуренный взгляд с Леви на нее. Женщину, которая не изменила своего мнения, как говорил Гарри. — Мне больше некуда идти.

— Ты думаешь, мне не все равно, куда ты пойдешь? Мне, блядь, все равно, лишь бы тебя здесь не было, — ударила меня в грудь Диана. — А теперь вали нахуй. Проваливай!

— Лучше слушайся свою мать, Солджер, — лениво заметил Леви, проходя мимо нас к холодильнику.

Я проигнорировал его и оттолкнул ее руки, не желая показывать ту боль и мучение, которые испытывал. Я не знал, куда мне идти. Не знал, что буду делать. Но где бы это ни было, она бы не узнала и никогда бы не осознала, что разбивает мне сердце каждым ненавистным словом.

— Мне нужно забрать свои вещи, — сказал я таким же холодным тоном, как и окружающий мир.

Диана скрестила руки на груди.

— Только побыстрее.

Меня уже давно не было в квартире, и большинство людей на моем месте предположили бы, что их вещи уже перевезены, убраны или даже выброшены. Но я знал, что мама и пальцем не пошевелит, чтобы сделать что-то полезное, несмотря на то, сколько времени прошло. И когда протиснулся мимо нее и Леви, направился в свою старую комнату, я понял, что был прав.

Моя комната словно застыла во времени. Все было так же аккуратно убрано, как и всегда, за исключением пустого конверта, в котором когда-то лежали мои сбережения, так и оставшиеся лежать рядом с кроватью, где я их оставил почти десять лет назад. Больше, похоже, ничего не трогали, и я, захлопнул за собой дверь, быстро собрал все, что стоило взять.

Пара ботинок в лучшем состоянии, чем те, что были на мне. Кое-какую одежду, которая, как мне показалось, еще могла подойти. Небольшой тайник с деньгами, который я приклеил под комодом — может быть, с парой сотен баксов — и удивился, что воры в соседней комнате не нашли их первыми. Фотография моих бабушки и дедушки, еще одна фотография Билли и меня, когда мы были еще молодыми и не тронутыми смертью и потерей невинности.

Затем открыл шкаф и достал с верхней полки дедушкину коробку со снастями. Я не открывал ее с того дня, как он умер, и даже не интересовался этим. Но я ни за что на свете не позволил бы Диане оставить ее у себя. Кто знает? Может быть, я даже снова займусь рыбалкой, где бы ни оказался.

Я оставил все остальное и не потрудился выключить свет или закрыть за собой дверь, когда вернулся в гостиную. Проигнорировал Леви и уставился на мать, которая теперь снова сидела на диване.

Это было единственное, что изменилось в этом месте. Этот гребаный диван.

Я догадался, что ей было не наплевать только на то, что ей больше всего нужно — наркотики и место, где можно отлежаться после кайфа.

— Ты больше никогда меня не увидишь, — предупредил я ее, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Невозмутимый, в то время как мое сердце невероятно болело. — Как только я выйду в эту дверь, я уйду, и ты больше никогда не увидишь меня до конца своей жалкой гребаной жизни. Ты это понимаешь?

Она ничего не ответила.

— Ты не будешь знать, куда я ухожу. У тебя не будет никакой возможности связаться со мной. Вот и все. Скажи мне, что ты это понимаешь, скажи, что тебя это устраивает, и я уйду навсегда.

Тогда Диана посмотрела прямо в мой ожесточенный взгляд, ее зрачки были так расширены, что не видно было радужки, и она сказала:

— Я должна была сделать аборт.

Леви рассмеялся, ухмыляясь так, словно она только что рассказала самую смешную шутку, которую он когда-либо слышал.

— Блин, наша жизнь была бы проще. Подумай, кто бы остался жив. Представь себе.

Я мог бы убить его. И хотел, но знаете что? Может быть, мне следовало. Меня могли бы вернуть в «Уэйуорд». И мне было бы где жить, есть, спать…

Но это было то, чего он хотел.

Ему нужна была реакция, и я не собирался ее ему давать. Потому что, может, Леви и выбрал для себя эту дерьмовую жизнь, но я буду лучше. Я был лучше.

Поэтому, не говоря больше ни слова, не оглядываясь, я вышел в дверь и захлопнул ее за собой.

* * *

— Гарри?

Мой голос надломился на его имени, но я не думал, что Гарри заметил это, потому что он сказал:

— Эй! Я не ожидал, что ты позвонишь мне так скоро. Как дела?

Я вытер сопли, собравшиеся под носом, тыльной стороной замерзшей руки и сказал:

— Она не изменила своего настроя.

— Что? Солджер…

— О-она не хотела, чтобы я там был, и я ушел.

— Ах, парень… — вздохнул Гарри, его голос звучал так далеко. Так далеко, как мне и не хотелось. — Мне жаль, сынок.

Я сидел на обочине дороги, уставившись в грязь. Моя задница замерзла, я не чувствовал пальцев, а зубы стучали от холода. Но не мог перестать пялиться. Я не переставал смотреть с тех пор, как вышел из маминой квартиры больше часа назад.

— Где ты? — спросил Гарри.

— Я позволил ему умереть ради нее, — сказал я, когда очередная порция слез потекла по моему обветренному лицу. — Он был бы жив, если бы я не был так чертовски занят спасением ее проклятой жизни.

— Солджер, скажи мне, где ты. Я приеду, хорошо? Просто скажи мне, куда прийти, и я буду там.

Я сказал, и он пришел. Прошел час, пока Гарри ехал до меня, но он доехал. Это было больше, чем я ожидал, когда звонил. Хотя мог бы дойти до мотеля за городом и снять комнату с небольшим количеством денег в кармане. Но я позвонил Гарри, чтобы было с кем поговорить, а вместо этого он одарил меня теплом.

Но прежде чем сделать что-либо еще, Гарри сел рядом со мной на обочине дороги и уставился на последнее место, где я прожил в этом дерьмовом городке, прежде чем провести треть своей жизни за решеткой.

— Он умер вон там, — сказал я, указывая на участок грязи, который выглядел почти также. Не такой, как все остальное здесь.

Черт возьми, даже лес был вырублен. «Ямы», слава Богу, больше не было.

«Где дети в наши дни принимают свои таблетки?»

«Как Леви ведет бизнес?»

Я содрогнулся от этой мысли, а потом съежился от мысли, что он, парень всего на несколько лет старше меня, трахал мою маму.

«И почему?»

Гарри торжественно кивнул.

— К сожалению, это случилось, — сказал он, его дыхание создавало клубы серебристых облаков на фоне черного неба.

— Это были ее таблетки.

Это была правда, которую я не говорил ни единой живой душе, кроме своих писем девушке по имени Рейн. И теперь Гарри тоже знал.

— Я крал их у нее годами, чтобы заработать денег на оплату счетов, и чтобы у нее было меньше таблеток.

Теперь я смеялся над этим, качая головой и закатывая глаза.

— Я был таким гребаным идиотом, что не понимал, что она просто купит еще. Я просто… я думал, что делаю доброе дело, понимаешь? Типа, меньшее из двух зол или еще какая-нибудь дурацкая хрень.

Гарри повернулся, чтобы посмотреть на меня, его рот застыл с приоткрытыми губами.

— Нам нужны были деньги на аренду и электричество, и я собирался взять их из своих сбережений, чтобы расплатиться. Но она все украла. Девять тысяч долларов исчезли, — я щелкнул замёрзшими пальцами, — вот так просто. Боже, я даже не подозревал, что она знает об этих чертовых деньгах, а Диана забрала все до последнего пенни. Я собирался использовать их, чтобы уехать, чтобы вытащить нас отсюда, а она забрала их.

Гарри выпустил еще один серебристый вздох, закрыл глаза и опустил голову, покачивая ей.

— Она купила четыре долбанных флакона, полных таблеток, и я забрал их у нее. Но собирался продать только столько, чтобы заплатить за квартиру — и все. Я мог бы жить без света — я делал это раньше, — но нам нужна была крыша над головой. Это все, что я собирался сделать, но этот г-гребаный Билли…

Я подавил всхлип, который, как мне казалось, сдерживал почти десять лет, когда мой желудок сжался и запульсировал.