– С кем вы виделись вчера в аббатстве Валь-де-Грас? – спросил Людовик без околичностей.
Королева предчувствовала, что придется пережить нечто подобное, и всеми силами старалась сохранить безмятежное спокойствие.
– Я виделась с аббатом Арну. Но…
– А может, с герцогом Бекингемом в сутане?
– О чем вы? – спросила королева, побледнев.
– О том же, о чем говорит весь Париж!
Король бросил перед женой мятый листок, который до этого сжимал в кулаке: карикатуру с обнявшимися королевой и Бекингемом.
Ришелье с утра вручил ее королю. А ведь Людовик готов был помиловать Атоса, мушкетера, которого обвиняли в убийстве, чтобы доставить удовольствие Анне…
У Людовика перед глазами стояла утренняя сцена, раскаляя его ярость добела.
– Я хочу поговорить с вами, ваше преосвященство.
– Я тоже, сир.
– Капитан де Тревиль вчера и королева сегодня утром умоляли меня помиловать шевалье Атоса…
– Боюсь, Ваше Величество, вам не сообщили всех подробностей этой истории. Следствие обнаружило, что убитой была графиня Изабель де Валькур. Замять это преступление – значит, создать прецедент.
– Действительно, неприятно. Мне это крайне неприятно.
– Боюсь, сир, это не единственная плохая новость. Мне придется коснуться весьма щекотливой темы… Весь Париж говорит о королеве и герцоге Бекингеме. Я уверен, королева не злоумышляет ни против короля, ни против собственной чести. Но вот, что мои люди только что сорвали со стены городского дома.
Анна Австрийская взяла листок двумя пальцами, взглянула и отбросила с отвращением.
– Уж не кардинал ли вручил вам эту гнусность? – спросила она.
– Не имеет значения. Вы не ответили на мой вопрос, мадам.
– Значит, он. И в чем же меня обвиняет подколодный змей?
– В том, что вы подарили бриллиантовые подвески англичанину в знак любви, – произнес король, стиснув зубы.
Он устремил на Анну пронзительный взгляд. Она поднялась и не спеша подошла к небольшому секретеру, украшенному инкрустациями. Открыла его и достала ларчик, где хранилось колье, повернулась к королю и протянула ему. Возможно, руки у нее дрожали. Король бы не поклялся, что нет. Но отчего? От страха? От стыда? От негодования? Невозможно сказать, ведь лицо ее выражало спокойствие и голос был ровный.
– Вот они, – произнесла Анна. – Откройте ларец, если так мало мне доверяете.
Предложение застало Людовика врасплох, он заколебался. Взгляд, обращенный к нему, был светел и серьезен. В нем не было обмана.
– Откройте, проверьте, – настаивала королева. – И покажите, сколь мало у вас ко мне уважения, если слова супруги значат меньше слов первого встречного.
На этот раз невольно вздрогнул король. Как же ему хотелось открыть ларчик и распроститься с гложущей ревностью, однако он не решился. Людовик знал – Анна не простит его никогда.
– Я рад, – нехотя обронил он. – Однако нужно прекратить слухи. На свадьбу Гастона в будущую субботу наденьте колье с подвесками.
– Все будет по воле Вашего Величества, – произнесла королева все тем же ровным тоном.
Людовик повернулся и направился к двери. У порога обернулся и добавил:
– Что до вашего мушкетера, он убил графиню, а значит, лишится головы. И это тоже моя воля.
Дверь за королем закрылась. Констанция, ожидавшая этой минуты, бросилась к королеве, а та, теряя сознание, выпустила из рук ларчик и опустилась в кресло. Упав на ковер, он раскрылся…
И был пуст.
На Гревской площади, всего через несколько улиц от дворца, рабочие возводили эшафот. Сколачивали помост, на который водрузят плаху, мастерили лестницу. Из окна кабинета Ришелье Миледи, держа в руках длинный чубук трубки, внимательно следила за работой. Похоже, это зрелище – и близкая смертная казнь – ее радовали.
– Вы отправитесь в Англию сегодня же вечером, – говорил кардинал, быстро водя пером по бумаге. – Будьте на первом же балу, который даст герцог. Он непременно наденет колье с подвесками. Заполучите его.
– Никого так не охраняют в Англии, как герцога Бекингема, – заметила Миледи. – К нему будет трудно приблизиться.
– Вы хотите сказать, что придется вам очень дорого заплатить?
Он запечатал написанное письмо и протянул молодой женщине.
– Загляните к моему казначею и получите деньги. И получите столько же, если вернетесь до свадьбы Гастона в субботу. С подвесками, разумеется.
Миледи не пошевельнулась. Кардинал подошел и встал рядом с ней у окна.
– Король не помиловал своего мушкетера, – тихо проговорила она.
– Короля заботит собственная судьба больше, чем судьба его слуг, – ответил кардинал. – Меня тоже. Постарайтесь не огорчить меня.
– А меня огорчает, что не увижу казни, – проговорила Миледи.
В голосе таилась ненависть, словно у нее к осужденному личный счет.
Ришелье позволил себе улыбнуться.
– Привезите мне колье с подвесками – и полюбуетесь казнью королевы.
Глава XI
Портос, испуская яростные вопли, ударял кулаком в дверь, с трудом сдерживаясь, чтобы не размолотить ее ногами. Д’Артаньян, сгорбившись, сидел на скамье.
– Конец света, – сказал Арамис со слезами на глазах. – Атос невиновен, но его казнят, и мы ничего не смогли поделать!
Настал день казни. Капитан де Тревиль собрал мушкетеров во дворе своего особняка. До него дошел слух о волнениях среди них. Он опасался, как бы горячие головы не попытались освободить Атоса силой. Мушкетеры выстроились перед ним, хмуро глядя в землю. Тревиль прошел вдоль рядов, печально посмотрел на молодых людей, а потом обратился ко всем голосом, срывающимся от волнения.
– Невыносимо, чтобы в наше время чистейшая жизнь и неподкупная добродетель не защитили человека, избавив от позора и гибели. Однако мы солдаты, и наш долг – повиновение. У нас нет права судить вместо короля, мы не можем не подчиниться его воле. Я полагаюсь на вас. Все за одного…
– Один за всех! – мрачным хором откликнулись мушкетеры.
Капитан подал знак рукой и отпустил всех, кроме Арамиса, Портоса и д’Артаньяна: их подозвал к себе. Они подошли, и Тревиль протянул им запечатанное письмо.
– Я получил возможность навестить Атоса в тюрьме. Это он передал для вас.
Арамис сломал печать и развернул лист бумаги.
«Друзья мои, не грустите. Прекрасный день, чтобы умереть. Я отдал все при жизни, смерть ничего меня не лишит. Арамис, тебе я оставляю четки, которые достались мне по наследству, но я гугенот, они мне не пригодились. А ты, я знаю, найдешь им достойное применение. Портос, ты всегда опаздываешь, тебе оставляю свои часы – пригодятся. Д’Артаньян, с тобой я не успел как следует познакомиться, однако тебе оставляю свою шпагу. Уверен, ты с ней поладишь. Нас было трое мушкетеров благодаря тебе, так оно и будет дальше.
Друзья мои, я ухожу с легким сердцем, с высоко поднятой головой и улыбкой на губах. Выпейте за мое здоровье. Счастливо оставаться. Да здравствует король, да здравствует Франция!»
В тюрьме Атос был спокоен и вел себя смиренно. Когда дверь в камеру открылась, он без возражений последовал за стражниками, которые должны были отвезти его на эшафот. Отрешенно шел он по сумрачным сырым коридорам, молча позволил цирюльнику остричь себе волосы, чтобы обнажить затылок (по волосам клинок мог бы соскользнуть), принял благословение от пастора. На улице его дожидалась карета с решетками на окнах. Он вошел в нее со связанными руками, сел на деревянную скамью, и мрачный экипаж загромыхал по булыжной мостовой. Вот и конец. Атос чувствовал даже что-то вроде облегчения. Избавление от надежд, гнева, страданий.
Вскоре заботы и беды этого мира оставят его. Жаль, конечно, друзей и юного гасконца, который успел завоевать его расположение. Их будет не хватать… Но только до Гревской площади, а это недалеко.
