Я смотрел на маму Сулеймана как завороженный!
А тетя Напсат продолжала готовить. Она нарезала лук и ссыпала его на сковородку. Потом, когда он поджарился, сняла сковородку с огня и понесла ее к свету, стала смотреть, что получилось. Видно, ей что-то не понравилось — она покачала головой. И тут же, пытаясь исправить неведомую мне оплошность, произнесла второе заколдованное слово: «Ишком».
Вам известно, что такое «ишком»? На каком это языке? На чапилгашском?
Была у меня мысль, сказать маме и бабушке о тайных словах тети Напсат. Но потом я решил ничего им не говорить. Дело в том, что такие слова помогают не всем и не всегда. Если «ошло» и «ишком» годятся для тети Напсат, это совсем не значит, что они придутся впору маме и бабушке.
Ведь чужую битку тоже не заговоришь!
Короче, маме и бабушке я ничего не сказал. Как и прежде, я часто захаживал к Сулейману и, конечно, с большой охотой ел необыкновенные чапилгаши, приготовленные тетей Напсат с помощью чудодейственных слов «ошло» и «ишком»…
Только не подумайте, что у Сулеймана я бываю из-за чапилгашей.
Совсем нет! Тетя Напсат могла бы и не делать чапилгаши — я к Сулейману все равно бы ходил. Потому что у нас дружба!
Мы начали дружить с первого класса. Правда, и до школы я видел Сулеймана на улице, иногда даже играл с ним в альчики или в кулла[4], и, помнится, однажды он вез меня на себе по всей улице. Но уличные встречи и игры не сделали нас друзьями. Мы сошлись по-настоящему только в школе. А получилось это потому, что я и Сулейман — оба сразу невзлюбили хитрого и зловредного Исрапила. Потом еще Сулейман провел меня в клуб, и мы три раза подряд смотрели фильм про Махмуда Эсамбаева — «Я буду танцевать», и как с первого класса мы начали ходить друг к другу, так ходим и сейчас.
Тетя Напсат встречает меня приветливо. Она готова все мне отдать, — я из-за этого иной раз даже неудобно себя чувствую.
Но удобно или неудобно, а по горским законам пренебрегать угощением хозяев — значит обидеть их. И я маму Сулеймана не обижаю: когда она предлагает мне сесть к столу и отведать свежие чапилгаши, я только из приличия говорю: «Баркал[5], я сыт», а потом все-таки берусь за еду.
Сегодня я тоже побывал у Сулеймана. Придя из школы, я вспомнил, что дал ему свой красный ластик и забыл взять. Так что повод для посещения друга у меня был…
— Сулейман! — закричал я еще издали. — Ва, Сулейман! Су-у-лей-ма-ан!
На пороге Сулейманова дома появилась тетя Напсат. Она была в фартуке и держала в руке кухонный нож — наверно, только сейчас отошла от очага.
— Что кричишь, Гапур? — остановила она меня. — Нет Сулеймана. В магазин пошел. Посиди, он сейчас будет.
Я вошел в комнату и устроился на стуле, любезно придвинутом мне тетей Напсат.
— Здорова ли Хаго́з? — спросила она.
— Здорова, — ответил я.
Так зовут мою бабушку — Хагоз. Тетя Напсат очень дружит с ней, хотя и моложе ее лет на тридцать. Видятся они десять раз на день. Но если даже тетя Напсат рассталась с моей бабушкой минуту назад, она все равно спрашивает: «Здорова ли Хагоз?», словно не видела ее целый год.
В молодости бабушка никогда не болела. Так она говорит. А сейчас болеет. То в спине у нее прострел, то ноги ломит. А недавно был сердечный приступ. Но ложится бабушка в кровать только тогда, когда терпеть боль уже невмоготу.
А так она с рассвета до заката на ногах. Бегает, крутится, тысячу дел делает. Вот сейчас она была около ларма — это такой погреб во дворе, где с осени до осени хранятся разные овощи — капуста, чеснок, редька, тыква, — а теперь уже в хлеву; только-только вошла она в хлев, а через секунду голос ее слышится на огороде; после огорода бабушка спешит на кухню, с кухни — на веранду, с веранды — в сад, из сада — снова на кухню…
Как-то Гамид Баширович рассказывал про ракеты и полеты в космос. После этого я втайне стал звать бабушку «реактивной».
Она действительно реактивная. Все успевает. Наше большое хозяйство — сад и огород, корова, по кличке Малейк[6], телка, овцы и куры, — все только потому и существует, что есть бабушка. А ведь ей уже на седьмой десяток перевалило…
Я думал об этом, а тетя Напсат стряпала. Потом она обернулась ко мне:
— А что делает Хагоз?
Вот спросила так спросила — что она делает? Все! Я глубоко вздохнул, решив полностью осветить бабушкину деятельность:
— Утром ходила за водой. Два ведра принесла. Потом выгнала на пастбище Малейк и телку, коз и овец. Потом дала корм курам. Потом затопила печь и стала готовить завтрак…
— А что делал ты? — спросила тетя Напсат.
— Собрал учебники, какие в школе нужны, и ждал, пока бабушка даст поесть, — простодушно ответил я.
Мне и в голову не пришло, что тетя Напсат приготовила мне ловушку. А ведь приготовила, и я попал в нее, как глупый зайчишка!
— Видишь, что получается, — заговорила тетя Напсат, — бабушка с ног валится от усталости, а ты не хочешь пальцем шевельнуть, чтобы помочь ей по хозяйству… Разве тебе трудно сходить за водой? Разве ты сам не можешь слазить в ларма за овощами?
— Да я еще спал, когда она за водой ходила!
— И очень плохо, — сказала тетя Напсат. — Встал бы пораньше и сходил бы за водой…
Честно говоря, я уже не спал, когда бабушка отправилась к колонке. Однако предложить ей свою помощь я не решился.
Ведро воды — не бог весть какая тяжесть. Хвалиться не буду, но я еще год назад поднимал полное ведро двумя пальцами. А раз даже мизинцем поднял, только потом этот мизинец стал синий и целую неделю не сгибался. В общем, принести пару ведер с колонки — это не работа, так, чепуха. Меня другое беспокоило. Издавна повелось у горцев: за водой ходит женщина. Правда, обычаю этому сто лет в обед, и про него многие забыли. Но среди мальчишек нашего аула он почему-то живет. И если Исрапил, например, увидит меня с ведрами в руках, он так просто мимо не пройдет, обязательно начнет вопить: «Гапур бабой стал!» А каково это слушать?
— Лежебока ты, Гапур, — сказала тетя Напсат.
Я не ответил. Что правда, то правда, я действительно мало помогаю бабушке. Два дня назад слазил по ее просьбе в ларма за тыквой. А еще что? Ага, на прошлой неделе сам, без бабушкиных указаний, прогнал кур с огорода. Кажется, все…
Однако я нашел для себя оправдание.
Я учусь, а бабушка не учится. Мне задают целую кучу домашних заданий и ставят двойку, если я их не выполню. А с бабушки работы никто не требует. Ну, зачем ей каждый день мыть пол на веранде? Если б она не притронулась к тряпке неделю, и тогда бы ее не упрекнули. Так что у бабушки свои заботы, а у меня свои. В конце концов, не прошу же я помощи у бабушки, когда мне достается трудная задача по арифметике!
Я так думал, но рта не раскрывал. Скажешь что-нибудь — тетя Напсат сразу передаст это бабушке, а бабушке моей лучше на язык не попадаться!
Между тем тетя Напсат продолжала увещевать меня:
— Ты должен слушаться бабушку… Ведь ей жилось нелегко — мужа она похоронила, сына похоронила… Ты думаешь, ради чего она так много трудится? Ради того, чтобы единственный ее внук жил в холе и довольстве…
Тетя Напсат поставила на стол большое блюдо с чапилгашами.
— Ты слушаешь меня? — спросила она. — Или то, что я говорю, влетает в одно ухо и вылетает из другого?
Я проглотил слюну, которая набежала в рот при виде чапилгашей, и, сколько мог серьезно, сказал:
— Влетает, но не вылетает… Честное слово, тетя Напсат, я учту ваши критические замечания и приложу все силы для исправления отмеченных недостатков!
Мама Сулеймана невольно улыбнулась.
— Кто выучил тебя этим словам? Твой дядя Абу?
— Ага.
Тетя Напсат усмехнулась. Мне эта усмешка не понравилась. Я поспешил спросить:
— А что?
— Ничего, — сказала она. — Но есть люди, которые слишком легко их произносят… Ладно, ешь, а я пойду погляжу, где ходит этот негодник Сулейман.
