— Год назад? И на роджество даже открыточки поздравительной не прислал...

— Когда он был у меня последний раз, я спросила, что он о тебе знает. Он попросил об этом его не спрашивать, потому что все равно ничего сказать не может. А на рождество даже открыточки не прислал. С тех пор он о себе не давал знать.

— Даже на рождество...

— А ты что-нибудь слышал о нем?

— Я? Абсолютно ничего, — ответил Матэ. — Почти три года ничего.

Несколько секунд оба слушали, как кипит в кастрюле вода, а из-под крышки с тонким свистом вырывается пар. Матэ вспомнил, как когда-то мать устраивала большие стирки. В такие дни в кухне стояло густое облако пара. Сестренки в мокрых платьицах склонялись над корытами, а Матэ помогал им: снимал с плиты большие ведра с горячей водой, выливал ее в таз. И тогда в кухне становилось темно от пара.

Магда заперла дверь на ключ.

— Ты знала, что я должен вернуться? — спросил Матэ, пробуя пальцами воду.

— Знала. Амбруш ко мне заходил.

— Амбруш? — удивился Матэ.

— Он теперь заведует кадрами в угольном тресте.

— Амбруш...

Магда молчала.

— А что ему здесь нужно было?

— Зашел, поинтересовался, не вернулся ли ты. Рассказал, что по указанию ЦК партии сейчас пересматриваются дела всех интернированных, так как в свое время в этом деле много дров наломали. Просил передать тебе, чтобы ты, когда вернешься, шел прямо к нему: для тебя на шахте всегда найдется работа.

Матэ выпрямился, застыл как вкопанный, не чувствуя под ногами пола.

— А, это дело... В шахте мне будет хорошо... — проговорил он после молчания и, взяв в руки ковшик, которым раньше разливали вино во время воскресного обеда, подставил его под кран с холодной водой. Разбавил горячую воду в тазу.

Магда, не вставая с дивана, наблюдала, как Матэ мылся, размахивая руками.

«Это мой муж», — подумала Магда и сама удивилась тому, как спокойно она воспринимает его, будто и не хочет думать, хотя на самом деле... Глядя на обнаженное тело мужа, она вдруг вспомнила свою юность. Вспомнила, как тренировалась на стадионе, как тренер говорил ей, что из нее может получиться неплохая спортсменка, если она серьезно отнесется к тренировкам; стоит ей немного улучшить результат, и она войдет в сборную команду легкоатлетов. Поправив прическу, она подумала: «Боже! Кто знал, что могло из меня получиться?..»

Вечером, уложив малыша спать, Магда заварила чай, приготовила ужин. Все сделала так, как прежде. Поставила на стол плоскую бутылку рома к чаю.

— Там, наверное, такого не давали, — проговорила она как бы безразличным голосом.

Лицо Матэ на миг просветлело.

— Об этом не могло быть и речи, — сказал он.

Больше Магда ни о чем не спрашивала, снова погрузившись в странное, неестественное состояние, в котором находилась с самого утра. Она подыскивала слова, которые следовало бы сказать, жесты, которые были бы уместны теперь, и не находила ни того, ни другого. Когда они с Матэ смотрели друг на друга, оба невольно приходили в смущение.

— А ты? — неожиданно спросил Матэ жену.

— Что я?

— Как ты здесь жила все это время?

— Жила как придется, ребенка воспитывала, работала в универмаге.

— У тебя кто-нибудь был?

— Мог бы быть, но почему-то не завела.

Матэ почувствовал, что побледнел. Он вспомнил длинные мучительные ночи, заполненные ревнивыми мыслями, когда он не раз в душе отказывался от Магды. Он хотел задать жене еще несколько вопросов, но не задал, боясь, что язык не повернется их выговорить.

Магда постелила постель. Весь день ей хотелось задать Матэ один вопрос, но спросила она только тогда, когда они уже лежали в постели:

— Ты мне веришь?

Матэ долго молчал, потом ответил:

— Не очень.

Они лежали неподвижно, боясь даже пошевелиться.

— Там никто не верит своим женам, — наконец выговорил Матэ, словно защищаясь этими словами.

Было темно. Им было не до сна, но оба притворились, будто заснули, хотя каждый знал, что ни один из них не спит.

Наконец Магда пошевелилась, коснулась локтем Матэ, спросила:

— Пойдешь работать на шахту?

— А куда же мне еще идти?

— Разыщи Амбруша. Он поможет тебе. Он же обещал.

— Конечно, поможет.

Магда повернулась к Матэ, чтобы увидеть его лицо, но в комнате было слишком темно. За окном накрапывал дождь. Ветер гремел железным листом, сорванным с крыши.

— Из райкома меня не спрашивали?

— Они ведь не знают, что ты уже вернулся. Ты к ним пойдешь?

— Схожу, а как же...

— Это необходимо?

— Хочу кое-кому рассказать, что со мной было.

— И в Н. тоже поедешь?

Матэ напряженно вглядывался в темноту, представляя себе город.

— Возможно, как-нибудь в воскресенье съезжу, — ответил он. — Если погода будет хорошая.

— А консервный-то завод построили, все сделали так, как ты планировал, — вдруг проговорила Магда.

Матэ вздрогнул, в груди у него заныло.

— Ты видела его?

— Не видела, но читала статью в газете и фотографию завода видела. Построили на рыночной площади.

— На рыночной, говоришь? — пробормотал Матэ. Упоминание о консервном заводе болью отозвалось в душе Матэ. Идея строительства консервного завода, которая роилась в его голове, теперь претворена в жизнь, но не им, а другими людьми, которые, возможно, о нем даже и не вспоминали.

— Утром я тебе неправду сказала, — начала Магда. — Ни в каком я сейчас не в отпуску. Уволили меня из универмага. Завтра вместе с малышом я насовсем уезжаю отсюда.

— Уезжаешь?

— Да, к дяде, который живет на Балатоне. Пока тебя не было, он меня не раз приглашал переехать к ним, но я хотела тебя дождаться. Теперь, когда ты вернулся, я могу спокойно уехать. Ребенка я забираю с собой.

Стало совсем тихо. Магда не шевелилась, словно боялась прикоснуться к Матэ. Он был уверен, он чувствовал, что она ждет его решения, но упрямо молчал. Молчал и думал: «Какое странное состояние: меня это даже не трогает! Ни о чем не хочется говорить. Все воспринимаю так, как будто именно этого и ожидал».

— Тебя не интересует, почему я решила уехать? — спросила Магда.

— Если ты твердо решила, то все остальное не имеет никакого значения.

— Ты прав. Я все давно и твердо решила.

— Ты решила уехать, потому что тебя обидели?

— Нет. Никто меня не обижал. Но я уеду.

— Ты меня еще любишь? — вдруг спросил Матэ.

— Очень люблю.

— Помнишь нашу комнатку у торговца апельсинами?

— Помню и не забуду никогда.

— Мне тоже порой кажется, что лучше всего сейчас начать новую жизнь где-нибудь на новом месте, — проговорил задумчиво Матэ. — Но я рассчитываю продолжать то, что делал до этого, а не начинать все с нуля.

— В наших отношениях с тобой это уже невозможно, Матэ.

— Что ты говоришь, Магда!

— Здесь мне все напоминает о страданиях, — проговорила она. — У дяди мне будет легче. У меня слезы бегут из глаз, а горло сжимают спазмы, как только я посмотрю на тебя. Стоит мне выглянуть в окно, как мне кажется, что из дома напротив за мной следят. Я не хочу каждую минуту думать о том, что было.

— И поэтому ты решила уехать?

— Да, поэтому.

Матэ взял Магду за руку и тут же опустил.

— Ты хочешь, чтобы и я чувствовал то же, что и ты? — спросил он.

— Нет, не хочу.

«Моя жена собирается уезжать, — думал Матэ, — а я, вместо того чтобы удержать ее, как это сделал бы каждый человек на моем месте, не удерживаю ее. Нужно ее сейчас обнять, поцеловать, наговорить нежных слов. Ведь мне всего-навсего тридцать один год, а я лежу, как бесчувственное полено, боясь пошевелиться, словно самое главное сейчас заключается в том, чтобы я владел собой».

Магда первой нарушила молчание.

— На твоем месте я ни за что на свете не стала бы их просить о чем-нибудь.

— А я и не собираюсь их просить.

— И даже не поехала бы туда.