Закусив в простенькой корчме, Матэ решил: «Теперь можно и на вокзал идти. А если по дороге раздумаю, сойду на первой попавшейся станции и поверну обратно. Но сначала нужно разыскать друга Ива и передать ему письмо».

Отыскав нужный дом, Матэ позвонил у двери. Звонок громким эхом отозвался в запущенном саду, но в маленьком домике по-прежнему было тихо. И только через несколько минут из соседнего деревянного дома вышел толстый мужчина в синем фартуке. Он медленно шел по дорожке, раздвигая руками кусты мокрых от недавнего дождя хризантем.

— Соседей разве нет дома? — спросил Матэ.

— Уехали они.

— Когда уехали?

— Еще прошлым летом.

Не спросив больше ни о чем, Матэ повернулся и пошел в город.

Вокзал встретил его обычной толчеей: взад и вперед расхаживали пассажиры, сновали железнодорожные служащие и возчики в дерматиновых фартуках.

В привокзальном буфете Матэ взял порцию жареного сала с фасолью. Вспомнил: сидя в лагере, не раз представлял себе, как сразу же после освобождения купит себе килограмм свежего, еще теплого хлеба и полкилограмма ливерной колбасы. Откусит сначала хлеба, потом колбасы, потом опять хлеба и так до тех пор, пока не съест все до последней крошки. Потом закурит. Выкурит одну сигарету, потом другую, третью, пока в пачке ничего не останется.

На углу, недалеко от пивного ларька, возчики играли в карты. Матэ видел их в окно. Наверное, они хорошо знали друг друга и потому играли честно, без особого азарта, да и ставка, видать, была небольшой.

Закусив в буфете, Матэ вдруг решил перейти в зал ресторана, где столики обслуживались официантками. Заказал порцию мяса и бокал вина с содовой. Положив локти на несвежую, залитую вином скатерть, разглядывал посетителей. От нечего делать Матэ начал разглядывать женщин. На ум почему-то пришли старые любовные истории.

Рядом с кассой сидела молодая рыжеволосая девушка. На столе перед ней стояла тарелка с едой, но девушка почти не притрагивалась к еде. Время от времени рыжеволосая поворачивалась к кассирше и что-то рассказывала ей. По тому, как вела себя девушка, Матэ догадался, что она всего-навсего ждет удобного момента, чтобы стянуть у кассирши сотню-другую.

«Пожалуй, нужно выручить бедняжку, — подумал Матэ. — А то попадет в неприятность из-за каких-нибудь ста форинтов». И, не отдавая себе отчета, для чего он это делает, Матэ пересел за столик рыжеволосой. Девушка оказалась любезной и попросила заказать ей бокал вина с содовой.

— Целый год я не имела мужчин, — серьезно и просто сказала она, прежде чем дотронулась рукой до бокала.

Матэ молча улыбнулся, не зная, что ответить ей на это. Сидел и молчал, вертя пальцами бокал. До него не сразу дошло, что это женщина легкого поведения. Но стыда не было, напротив, в глубине души появилось чувство, которое всегда охватывало его раньше, когда он делал что-то хорошее и доброе.

— Вас не интересует, почему я такая грустная? — снова заговорила девушка, сделав несколько маленьких глотков и ставя на стол бокал.

— Почему же не интересует? Интересует, — смущенно произнес Матэ. — Именно поэтому я сел за ваш столик.

— Что-то я не заметила этого.

— Именно поэтому, поверьте.

— Но вы же еще ничего не сказали мне.

На Матэ без вызова, но и без равнодушия смотрели большие, как у косули, глаза девушки. Девушка не была красивой, однако было в ней что-то такое, что делало ее привлекательной. Такой она казалась отнюдь не потому, что была молода и неплохо сложена. Взглянув на нее, Матэ вспомнил не только тех женщин, которых когда-то знал, но и тех, от которых в свое время равнодушно отвернулся.

— Я бы выпила еще немного. — Голос девушки вернул Матэ к действительности. — Если можно, конечно. — И, осторожно дотронувшись до забинтованной руки Матэ, спросила: — А что у вас с рукой?

— Ничего особенного, — ответил он. — Сорвал ноготь с пальца.

— О, это, наверное, очень больно! — посочувствовала рыжеволосая.

— Я довольно терпеливо переношу боль.

— Однажды я прищемила палец дверью, так думала, что с ума сойду, такая адская боль была. А потом ноготь был синим, — продолжала она, протянув Матэ руку, чтобы он посмотрел. — Теперь вот и не видно вовсе.

Женщина выжидающе уставилась на Матэ своими крупными влажными глазами. Почувствовав этот взгляд, Матэ поднял на нее глаза. По ее лицу пробежала неловкая улыбка.

— Зовут меня Милка. Здесь поблизости можно найти недорогую комнату.

Матэ ничего не ответил. «Какая она примитивная, циничная, — думал он, — но мне почему-то вовсе не противно в ее обществе». И он положил свою руку на руку девушки, словно она уже давно принадлежала ему.

— Ты меня здорово выручил, — просто сказала женщина. В глазах ее блеснула искорка надежды.

Когда они выходили из ресторана, Матэ заметил, что походка у рыжеволосой несколько тяжеловатая и неровная, словно она шла не по полу, а по песку.

«Наверное, уроженка Альфельдской низменности», — мелькнула у Матэ догадка.

Когда они вышли на улицу, Милка взяла Матэ под руку, словно они давным-давно знали друг друга. Возле железнодорожных складов им повстречалась высокая девушка в туфлях на тонких каблучках, осторожно обходящая лужицы.

Поравнявшись с ней, Милка окликнула ее, показала на Матэ:

— Это мой жених.

Матэ это не понравилось, но он все же улыбнулся высокой девушке и спросил у рыжеволосой:

— Твоя знакомая?

— Мы из одной деревни, — ответила Милка.

Старуха, к которой они пришли, за невысокую плату сдавала влюбленным парам комнату на короткое время. В железной печурке весело горел уголь. Окно комнаты выходило на четырехугольный двор, заваленный ящиками. В подвале дома находился какой-то склад. По террасе прошла женщина с корзиной. Матэ проводил ее взглядом, пока она не скрылась в подъезде.

«У меня еще есть время уйти отсюда», — мелькнула у него мысль.

В этот момент раздался стук. В дверь просунулась голова старухи хозяйки, седая, растрепанная. В руках хозяйка держала старый, видавший виды граммофон. Увидев граммофон, Милка рассердилась: злая гримаса исказила ее лицо. Она быстро подошла к угодливо улыбающейся старухе, сказала:

— Граммофон нам сейчас не нужен. Сидите в своей кухне, пока я не позову, — и выпроводила старуху из комнаты.

— Это что, твоя бабушка? — осторожно спросил Матэ.

— Черту она бабушка, а не мне, — со злостью бросила Милка и заперла дверь на ключ. — Никак не может понять, что сейчас ей в комнате делать нечего.

Подойдя к Матэ, Милка крепко обняла его и страстно поцеловала. Матэ осторожно высвободился из ее объятий.

— Испугался, наверное, что присушу тебя к сердцу? — улыбнулась Милка.

Несколько мгновений она стояла, бессильно опустив руки, словно отдыхала, потом открыла дверцы шкафа, на одной створке которой с внутренней стороны висело длинное зеркало. Покрутившись перед зеркалом, Милка внимательно осмотрела себя, потом начала раздеваться. Сначала сняла чулки, растерев пальцами лиловый след от слишком тугих резинок. Снять широкую юбку не представляло особого труда: как только она расстегнула крючки, юбка упала на пол. Свитер она стащила одним движением; немного посопела, когда распутывала волосы. Комбинации на ней не было. Оставшись в трусах и бюстгальтере, она бросила на Матэ быстрый взгляд, затем достала из шкафа старый сатиновый халатик.

Матэ осмотрелся. В комнате сильно пахло нафталином.

— Нет ли у тебя чего-нибудь выпить? — спросил он. — Ну хотя бы палинки?

Милка возилась с поясом халатика.

— Если обязательно хочешь выпить, я сейчас пошлю старуху, — сказала она. — Через два дома отсюда есть небольшая пивнушка.

— Лучше я сам, — предложил Матэ.

— Ты?

Милка смерила Матэ презрительным взглядом. Захлопнула дверцы шкафа, отчего зеркало зазвенело.

— Раздумал, значит? — резко спросила она.

— Я? — Матэ покраснел.

— По тебе видно, что хочешь уйти.