— Бей его! Бей!

Драться с кучей детишек не так легко, как кажется. Тем более, когда не хочешь их убить. Казалось бы, ерунда, можно всех раскидать одной левой, а на деле, каждый из них — это тридцать пять — сорок килограмм живого веса. Пришлось-таки изрядно приложить нескольким, особо опасным. А тому, которому сломал руку, еще добавил ногой по ребрам — ненавижу, когда пытаются воспользоваться толпой и втихую ткнуть ножиком под ребра.

Они дрались молча, стиснув зубы, на смерть. Яростные, безжалостные, опасные.

Я же больше отбивался, стараясь не калечить и не повредить, особенно девочкам. Но те и не лезли вперед, стоя за спинами пацанов и кидая в меня камни издалека.

Димка бы не отбился от этой своры, лег бы через минуту под градом мелких, но частых ударов, и конец ему. Леха бы тоже не сдюжил. Противники были младше его, но слишком много их крутилось вокруг, беспризорников было восемь — пять мальчиков и три девочки.

Потом я решился. Не хотел избивать детей, но выбора они мне не оставили.

Ближайшего вырубил ударом в челюсть, второму крепко ударил по печени, и он согнулся, надолго выбыв из строя. Одной девочке, с особым остервенением кидавшую в меня камни, дал хорошего пинка, и она, схватившись за копчик обеими руками, начала подпрыгивать на месте, пытаясь успокоить боль.

Я не желал причинять им страдания, но это был единственный способ прекратить драку.

— Мама, мамочка!

Еще одного я перекинул через бедро, добавив кулаком по корпусу. Ничего, до свадьбы заживет! Следующего принял на болевой. Оставшимся девчонкам лишь погрозил кулаком — добраться до них сейчас я никак не мог — они предусмотрительно отбежали на несколько шагов.

— Уходим!

Но я не дал им сбежать. Захватив, наконец, инициативу, я удачно отобрал кусок арматуры у одного из парней, и теперь размахивал им, не подпуская к себе уцелевших, которые, впрочем, уже не особо рвались в драку, но и не давая возможности встать тем, кто лежал на земле.

— Вали отсюда! — крикнул рыжий, весь в веснушках, невысокий паренек. — Зарежем!

Однако никуда уходить я не собирался. Нет уж! Сами виноваты. Теперь вашей судьбой займусь я лично, и, бог мне свидетель, лучше бы вы, ребятки, меня не знали…

Одним прыжком я очутился рядом с девчулей, что заманила меня к заброшенному дому, схватил ее крепко, и только тогда обратился к остальным:

— Можете бежать, гнаться не стану. Но вот она ответит одна за всех!

Странно, но никто не воспользовался моим предложением. Пацаны потихоньку поднимались на ноги, девочки стояли рядом с ними. Даже тот, которому я сломал запястье, встал с остальными, хотя я видел, как ему больно.

— Гляжу, еще не все потеряно, — задумчиво произнес я, оглядывая компанию беспризорников. — Друзей в беде не бросаете…

— Все ответим, — мрачно бросил рыжий, — Аньку не бросим.

Я чуть ослабил хватку. Анька, значит. Что же, будем знакомы!

— Зачем напали? Я вроде не похож на богача.

— Анька сама выбирала, — рыжий парень отвечал неохотно, сквозь зубы. — Искала, кого пожиже… ошиблась. Нам много не надо. Вдруг карточки в карманах лежат или пара копеек найдется.

— Анька выбрала не того. У меня в карманах пусто. Жрать хотите?

— Третий день только снег лопаем. Животы пучит. Мочи никакой нет!

Просто так развернуться и уйти я и не думал. Вовсе не потому, что весь такой из себя добренький, но не мог я оставить этих озлобленных детей вот так на улице зимой. Они как-то выживали до сих пор, но это вовсе не значило, что подобная удача продлится еще хотя бы день.

— Убивали уже кого? — задал я главный вопрос, ответ на который все решал. Если да, то сдам их в милицию, пусть там разбираются, куда их определить. С убийцами я ничего общего иметь не хотел.

— Нет, — сказал рыжий и посмотрел мне прямо в глаза. — Не успели.

Его честность мне понравилась. Я вырос в сытости и достатке, и представить себе не мог, что значит голодать, жить на улице, скитаться и не знать, что ждет тебя завтра. Что такое быть без родителей, без семьи. Рядом с такими же отщепенцами, как ты сам, нищими и голодными зверьками. Как бы я поступил на их месте? Да точно так же. Загонял бы жертв в места, где их можно грабить, и обчищал бы их карманы подчистую. Убить не убивал бы, зачем? Найти слабака, типа меня, не представлявшую на вид ни малейшей угрозы, избить, ограбить, выгрести хотя бы мелочь… на которую уже можно что-то да купить на рынке… а если повезет, то и карточки отоварить. А на большее они никак не могли рассчитывать, но и этого им хватило бы с головой.

И, слава богу, что не дошли они еще до того, чтобы с голодухи есть людей. Если отбросить моральные препоны, так они смогли бы прокормиться какое-то время, заманивая одиноких детишек помладше, убивая их без проблем и… пожирая… тем более, что на морозе тела не портились.

Не лгут ли? Правду ли сказал рыжий, или только прикидывается, делает вид, заговаривая зубы…

Я развернул к себе Аньку, она испуганно пискнула.

— Точно никого не убили? Говори!

Голос мой был грозен, несмотря на невнятный вид. И то, что я раскидал пятерых мальчишек, говорило в мою пользу — силу уважали все.

— Не убивали! — затараторила девочка. — Грабили только прохожих, да Бек и мальчики на рынках воровали. А мы на подхвате были…

Я долго смотрел в ее лицо, еще такое юное, свежее, неиспорченное, хоть и грязное, чумазое… испуганные глаза, в которых отражалось голубое небо, идеальный овал лица, голос, за которым идешь, не глядя — я сам испытал на себе его очарование, — здесь пропадал талант великой актрисы. Сколько же испытаний выпало на ее долю в столь малом возрасте. Проклятые фашисты во всем виноваты. Воздастся им и за это.

— Где родители?

— Умерли, — она даже не всплакнула, просто ответила, давно приняв этот факт.

— Как оказалась на улице?

— Отбилась от группы, все документы у воспитателя остались… дальше сама по себе…

Я мог бы опросить и всех остальных, но примерно знал, что они ответят. Сироты, либо не знают, где родители. Остались вне системы. Потерялись, не было мест, либо конфликтовали в детдомах с другими детьми — дедовщину и право сильного никто не отменял, и условия были жесткими. Бежали. Теперь скитаются, бродяжничают.

Я читал в детстве «Педагогическую поэму» Макаренко, но беспризорники тех лет и нынешние отличались принципиально. Передо мной были «дети войны», случайно оказавшиеся на улице, а не дефективные* из дворового криминала.

*То есть беспризорники и правонарушители до 18 лет.

— В детдом пойдете?

— Не возьмут, — вперед выдвинулся паренек с азиатским лицом, — местов нетуть.

В Челябинске и области работали более сотни детдомов, но все были переполнены из-за большого числа эвакуированных, и условия там были не самые лучшие. Примерно год назад Совнарком СССР принял решение «Об устройстве детей, оставшихся без родителей». Именно на органы милиции были возложены обязательства по выявлению беспризорников и безнадзорных и направлению их в приемники-распределители или же к живым родственникам на содержание. Обычно подобными вопросами занимались детские комнаты милиции. Но детей было слишком много, а людей, ответственных за решение этих проблем, как обычно не хватало. Так что детишки сбивались в ватаги, жили сообща, где и как придется, и добывали себе пропитание зачастую далеко не законными путями.

— Бек! — одернул его рыжий, и китайчонок вернулся в строй.

— А если я договорюсь? — предложил я, уже прикидывая в голове первоначальный план.

— А ты кто таков, чтоб тебя послушались? — недоверчиво спросила девочка с огромными зелеными глазами. — У тебя даже денюжков нема!

— Послушают, уж поверь! Я ж герой! Обо мне даже в газете писали, и еще написать хотят.

— Взаправдашний герой? — глаза девчонки распахнулись широко-широко.