Ему везёт, и Лев не увозит Лину слишком уж далеко. Павел находит их через каких-то двадцать минут в застеклённом павильоне при кафе, в уголочке, отгороженном ширмой — уютном и интимном.

Лина, в том самом платье, что они выбрали, сидит, улыбаясь и о чём-то разговаривая со Львом, и по тому, как истончилась их ниточка связи, Павел понимает — сейчас она его не услышит. По тому, как улыбается Лев, глядя прямо на него, Павел понимает и другое. Лев его не только видит, но и знает что происходит.

Руки как-то сами собой сжимаются в кулаки и вспыхнувшая в груди злость готова составить конкуренцию той первой боли, что принёс ему амулет.

— Отпусти её, — требует Павел, бросая быстрый взгляд на Лину. Та сидит, неспешно доедая тирамису и будто бы вообще ничего не замечая вокруг. О себе Павел не думает, его она ни видеть, ни слышать не может, а вот отвлеченность Льва, его заинтересованность пустотой и довольную, высокомерную, будто у победителя, усмешку, должна была заметить. Но ей будто бы нет до этого никакого дела.

— А я не держу.

Лев разводит руками и в его лице появляется что-то хищное. Павлу даже кажется, что его зрачки вспыхивают пламенем, как и волосы. В каштановых прядях нет-нет да проскакивают искры, что совсем не получается списать на отблески подвешенного над головами небольшого светильника.

Нитяной браслет на запястье Лины пульсирует, однако теперь виден второй его конец и уходит он именно ко Льву.

— Убери свой поводок.

Павел оскаливается, показывая клыки, будто находится не в человеческой форме, а в кошачьей. Только на Льва это не производит никакого впечатления.

— А если я скажу «нет»? Знаешь, ты ведь ничего не сможешь сделать. Только ждать нового хозяина, домовёнок. Слишком слаб, слишком нерешителен. Мне тебя даже жаль немного.

Павел медленно выдыхает, беря себя в руки, и разжимает кулаки.

— Кто ты?

— Какая разница, домовёнок? Ещё чуть-чуть и ты вернёшься в свои родные стены и навеки там останешься. Лишь только ниточка порвётся и твоя хозяйка станет моей.

— Кто. Ты.

Повторяет Павел, выделяя голосом каждое слово, но вызывает у Льва лишь новую усмешку превосходства.

Эти тонкие губы хочется разбить. Впервые за много лет своего существования в роли домового Павлу хочется поступить так по-человечески: ударить кулаком по наглому, холеному лицу, так чтобы кожа на тонких губах лопнула и брызнула кровь.

— Ладно, подсказка. В награду за упрямство, так сказать.

Лев, будто издеваясь, нежно касается руки Лины, той самой, запястье которой обвивает пульсирующий браслет. И она поднимает голову, улыбаясь ему, будто возлюбленному. Сердце Павла при взгляде на эту картину колет тупой иглой. Даже когда Лина возвращается к десерту боль не проходит, смешиваясь с той, что дарит прильнувший к коже амулет.

— Если бы ты исчез, я бы мог принять твой облик и соблазнить её гораздо быстрее, чем сейчас.

Теперь огонь в зрачках Льва вспыхивает куда явственней и не исчезает сразу, будто чтобы Павел точно успел его рассмотреть.

— Огненный змей…

— Молодец. Жаль, награды для тебя у меня нет. Ибо твоя награда уже моя, — тот, что называет себя Львом, довольно жмурится. — А знаешь, подступиться к ней было тяжело. Её сердечко было занято. Но ты был так нерасторопен, что…

Павел не дослушивает. Он немного знает об огненных змеях, но не помнит, как их побеждать. Однако если Лев говорит правду и в сердце Лины был он, Павел…

— Эй, ты чего?

Растерянный голос заставляет усмехнуться уже Павла, а в следующий момент он подступает ближе к Лине и наклоняется. Та будто чувствует что-то, вскидывается, поднимая голову.

Лишь один удар сердца разделяет существование Павла на «до» и «после». Если он не угадал, если всё это бессмысленно, он может просто перестать существовать. Чувства к подопечной и одновременно к хозяйке для домовых своего рода негласное табу. Домовой и ведьма, ну разве это пара? Разве может что-то быть между духом и человеком?

Он даже не уверен, что вообще хоть что-то получится, однако решает рискнуть. Ему уже всё равно на последствия.

Подавшись вперёд, Павел накрывает чуть приоткрывшиеся губы своими и целует: сразу глубоко и жарко, так как давно уже хотел. Обхватывает ладонью затылок не давая отстраниться.

На мгновение Лина вздрагивает, пытаясь оттолкнуть, а потом встречается с ним взглядом. В глазах вспыхивает узнавание и она… отвечает на поцелуй.

* * *

Рядом что-то вспыхивает, опаляя жаром, и Павел разрывает поцелуй, загораживая Лину плечом.

— Что происходит?..

Удивление медленно перетекает в испуг, который быстро трансформируется в ошеломление. В обращённых в сторону Льва глазах отражаются всполохи пламени, а в отделённой ширмой закутке становится гораздо светлее.

— Огненный змей, — отзывается Павел, оборачиваясь.

Перед ним действительно змей: гибкий, переливающийся, словно живой огонь, и крылатый. Небольшие крылья Павел различает не сразу, принимая их сначала на причудливые отблески от тела. А потом гибкое тело поднимается в воздух и Павел отшатывается.

— Как от него избавиться?

Лина жмурится, вжимаясь в неожиданно крепко стоящую ширму спиной, и ловит ладонь Павла своей рукой. Тепло растекается по его телу, притупляя боль в груди и прогоняя холод из солнечного сплетения. Павлу даже проверять не надо, чтобы понять, что нить их связи вновь окрепла и больше не собирается рваться так просто.

— Понятия не имею, но сейчас проверю, — обещает Павел, нехотя отпуская руку Лины и меняя форму.

Закрыв для этого глаза, Павел пропускает момент атаки змея и то, как Лина кидает в него ложечку. Только недовольное шипение и звонкое бряцанье улетевшей в сторону ложки говорят ему о том, что тут произошло.

Зашипев, Павел бросается в атаку, не давая отпрянувшему змею оправиться от неожиданного удара.

Огонь больно жжётся, когда Павел пытается достать противника. Опаляет усы и чувствительный нос. Однако он едва это замечает, следя за тем, чтобы змей не подошёл к Лине слишком близко.

Маленькое пространство не позволяет им особо развернуться. Павел крутится юлой, когда змей нападает и бьёт когтями, когда выпадает удачный момент. Порой слышится голос Лины, однако разобрать слова не получается. Лишь по мечущемуся в стороны змею удаётся понять — магичит.

Павлу хочется крикнуть, чтобы прекратила, сил у неё змей и так немало покачал, однако именно в этот момент тот достает его бок своим пылающим хвостом.

Боль ошпаривает с той стороны так, что на мгновение темнеет в глазах, а в следующий момент Павел изворачивается и, несмотря на жар, вцепляется клыками в горло. Туда, где треугольная голова перетекает в гибкое тело.

Утробное ворчание вырывается помимо воли. Огненный хвост снова полосует Павла. На этот раз по спине. Ошпаривает болью и запах палёной шерсти забивается в нос, однако Павел лишь сильнее сжимает челюсти. Ровно до тех пор, пока змей не перестаёт двигаться, а потом рассыпается искрами, больно жаля по носу в последний раз.

* * *

— Ну и чего вы мне тут устроили?!

Едва добравшийся на нетвердых лапах к Лине Павел оборачивается, чтобы столкнуться взглядом с упитанным серым короткошёрстным британским котом.

— Спрашиваю, чего устроили, окаянные?! Всех клиентов мне сейчас перепугаете! Думаете легко отводить внимание от вашего дебоша?

— Домовой?..

— Домовой, кафешный, как меня только не называли, девочка, — внезапно успокаивается кот и приосанивается. Только ненадолго. Довольно быстро он снова смурнеет, оглядываясь.

Павел тоже оглядывается: немного подпалин, разбитая чашка, опрокинутый стул, ложечка в дальнем углу и след сажи на полу, то самое место, где рассыпался искрами огненный змей. О том, как выглядит сам, Павел старается не думать.

— Устроили вы мне тут…

— Могу помочь.

Павлу не стыдно за случившееся, повернись время вспять и он бы поступил точно так же. Однако помощь он предлагает вполне искренне.