Лина так и не отзывается, будто не слыша его. И в этот раз даже не желает приятных снов.
* * *
— Может, всё-таки пригласишь его к нам домой? — предлагает Павел, когда Лина уже третий день как возвращается поздно. — Я чего-нибудь приготовлю. Могу даже погулять вокруг дома, амулет это позволит.
В первый раз Лина предупредила его что задержится, во второй… Павел сидел на подоконнике до тех пор, пока она не вернулась. В этот раз всё снова повторилось.
Учёба, работа, свидание… Как день сурка, где нет места чему-то другому, да и Павлу тоже… словно нет больше места. По крайней мере усталый взгляд всё реже задерживается на нём. Всё свободное время забирает этот Лев, не оставляя его ей даже на подготовку к экзаменам.
— Я предлагала, — честно признается Лина, устало садясь на диван и беря в руки учебник по экономике. — Он отказался. Сказал, что мы ещё не на той стадии, чтобы он мог спокойно ко мне прийти.
Лина рассеянно листает учебник, едва не теряя зажатую меж страниц закладку, а по итогу захлопывает его, отправляя обратно на пол.
— Не понимаю… Какие нужны стадии, чтобы прийти и по-дружески поесть?
— А по-дружески ли?..
Павел не собирался говорить это вслух, но слова уже слетают с языка и Лина поднимает осунувшееся бледное лицо.
— Встречаться он мне пока не предлагал, — ворчит она, обнимая себя за плечи и отворачиваясь.
Растерянная, разбитая, грустная…
У Павла сердце в груди щемит от одного её вида. На мгновение прикрыв глаза, он меняет форму, садясь рядом с Линой уже человеком.
— А ты бы согласилась?
Он готов сам себя ругать за прозвучавший вопрос. Незачем дёргать эту тему ещё больше, однако… Что-то внутри него требует ответа и когда Лина оборачивается, он заглядывает в её глаза.
— Лин, ты бы согласилась, предложи он тебе встречаться?
— Не знаю, — поджав губы, Лина жалобно приподнимает брови, а потом внезапно хмурится и припечатывает. — Вот предложит, тогда и посмотрим.
А потом как-то внезапно Лина, чуть качнувшись, утыкается лбом Павлу в плечо.
— Цветы, сообщения, встречи, ужины… — бормочет она, так и не отстраняясь. У Павла подрагивают пальцы от желания коснуться, приобнять даря тепло, но он сдерживается, просто оставаясь рядом. — Зачем ему всё это, я не пойму…
Павел всё-таки тянется, чтобы обнять Лину, прижимая к себе, и она впервые за несколько дней льнёт, обнимая в ответ.
* * *
Дрожь приходит к нему посреди ночи. Рождается где-то в солнечном сплетении, растекаясь по венам вместе с кровью, и оседает холодком на коже.
Павел распахивает глаза, всматриваясь в освещённую тусклым светом дальнего фонаря темноту, и лишь затем слышит тихий всхлип.
Его подбрасывает на месте, торопливо гоня к дивану, где, завернувшись в одеяло, подрагивает Лина.
С замиранием сердца он протягивает руку, касаясь щеки, но вместо ожидаемого жара встречает холод, почти такой же, что всё ещё гнездится в нём самом.
— Мне холодно, Паш… — словно подтверждая его собственные ощущения, жалуется Лина и льнёт щекой к ладони, не позволяя отстраниться. — Так холодно…
— Всё будет хорошо, — обещает он, прикидывая как можно было бы согреть Лину. Однако в комнате тепло, на улице тоже на удивление комфортно, а одеяло такое толстое, что обычно она наоборот его скидывает во сне на пол.
— Не уходи, — шепчет Лина, когда Павел на мгновение отстраняется. — Останься, пожалуйста…
— Я здесь и никуда не собираюсь.
На мгновение Павел замирает в нерешительности. То, что он собирается сделать…
«Котом ты не раз спал рядом с ней» — напоминает он самому себе, осторожно поглаживая Лину по холодной щеке. Дрожь так никуда и не уходит и ему кажется, что они делят её на двоих. Только у Лины она выходит наружу, а у него копится внутри.
«Так то котом, сейчас кот не справится, слишком маленькая форма» — парирует Павел, но, когда Лина жалобно зовёт его по имени, решается.
— Я здесь, — напоминает он. — Подвинешься?
Лина послушно вжимается спиной в спинку дивана, а когда Павел ложится на освободившееся место, придвигается к нему, давая себя обнять поверх одеяла.
— Спи. Я буду рядом.
* * *
Утро встречает Павла смурной серостью и теплом. Дрожь прошла, оставив после себя неприятную слабость и будто вросший куда-то под рёбра холодок. Лина спит, доверчиво уткнувшись лбом ему в грудь и волосы, ещё ночью крепко заплетённые в косицу, сейчас свободны. Резинка, видимо, куда-то потерялась.
— Доброе утро, — тихо шепчет Павел, осторожно касаясь растрёпанных рыжих прядей.
Лина трётся лбом о футболку, бормоча что-то невнятное, и даже не думает просыпаться. Павел решает не будить и почти стекает с дивана на пол, чтобы осторожно встать.
То, что было ночью…
Он пристально оглядывает завернувшуюся в одеяло, словно в кокон, Лину, но видишь лишь усталую, бледную девчонку, перетрудившуюся и возможно немного приболевшую.
«Отсюда и дрожь. Простыла» — успокаивает он себя, хотя холодная, почти ледяная кожа щеки под пальцами всё-таки напрягает. Дрожь при простуде обычно связана с поднявшейся температурой, а при ней лицо наоборот становится горячим. Это Павел прекрасно помнит.
«Нужно уговорить её остаться дома. Хотя бы сегодня…» — всё-таки решает он и, в последний раз взглянув на Лину, уходит на кухню.
Подаренные несколько дней назад розы всё стоят и, кажется, даже не собираются вянуть, лишь запах становится всё слаще, так что сейчас Павел даже окно приоткрывает, чтобы было чем дышать.
Ухаживает за букетом Лина, он к ним принципиально не подходит, тем более что от их сладкого запаха свербит в носу, а на языке появляется неприятный привкус.
«Будь моя воля, я бы вас в первый же вечер выкинул» — глянув на цветы, мысленно ворчит Павел и отворачивается к холодильнику, решая, что стоит приготовить на завтрак.
«И снова… Ревность, Павел, удел влюбленных людей, а ты домовой. Прекращай» — напоминает себе он, выставляя на стол продукты для блинов, однако начать готовить так и не успевает.
Тихий вскрик и последовавшее за ним крепкое словцо застают врасплох. Павел так сжимает пальцы, что яйцо в ладони превращается в жидко-колкое месиво. Он едва успевает выкинуть это безобразие в ведро под мойкой, не обкапав пол, когда снова слышит голос Лины.
— Паш? — тихо зовёт она и он, вымыв руки, спешит в комнату. — Паш, ты не знаешь, почему твой амулет бьёт меня током?.. Я его случайно задела…
Лина оборачивается к нему от открытого ящика стола, где, как он знает, лежит амулет, и непонимающе хмурится, оглядывая комнату.
— Паш?..
— Я здесь, — отзывается он, подходя ближе, и замирает.
— Паш, ты где?..
— Лин? Если это шутка… — он замолкает, всматриваясь в напряжённое бледное лицо. Глаза Лины не смотрят на него, несмотря на то, что он стоит совсем рядом, даже руку далеко тянуть не надо, чтобы коснуться. — Ты меня не видишь?..
— Паш, не смешно… Хватит шутить. Выходи. Я слышала твои шаги.
— Я здесь.
Он касается плеча Лины, пытаясь привлечь внимание, однако она не реагирует, будто и не чувствует вовсе этого прикосновения.
— Паш?..
Лина обводит взглядом комнату, в упор не видя его, а когда Павел закрывает ящик стола, вздрагивает, испуганно оборачиваясь.
«Не видит, — Павлу всё-таки приходится признать страшную правду. — Она меня не видит».
— Паш… Мне страшно… Если ты так пугаешь, то я напугалась. Слышишь?.. Прекращай.
Отступив на шаг, Павел обращается внутрь себя, ища причину происходящего и внезапно действительно находя. Ниточка, что связывала их всё это время, ослабла, истончилась, будто перетерлась и вот-вот порвётся.
Холодные мурашки бегут по его спине вверх, колкой болью концентрируясь где-то в затылке. Лина всё так же смотрит мимо него, а на коже руки, когда она убирает прядку за ухо и рукав пижамы задирается, Павел с ужасом обнаруживает пурпурно-бордовый нитяной браслет, что словно вырастает из-под кожи или наоборот… врастает в неё.
