Устав слушать его издевательства, я схватила первое, что попалось под руку и швырнула в дурака. Этим предметом оказалась массажная расчёска и она удачно угодила говнюку в левый глаз.

— М-м-м-м-м! — сдавленно простонал он, закрыв глаз ладонью и немного склонившись.

Я испугалась, что серьёзно покалечила его. Поднявшись, подошла к бедолаге и сочувствующе спросила:

— Что там у тебя? Покажи…

Этот придурок убрал руку от лица и неожиданно набросился на меня, как животное: прижав к стене, начал бессовестно лапать и пытался поцеловать. Сначала я, уворачиваясь от противных губ, одновременно старалась отпихнуть от себя чудовище. Затем взяла и двинула кулаком ему в глаз, как учил меня когда-то папа. И попала опять в тот же самый — “травмированный”. Надеюсь в этот раз точно покалечила.

— Дура-а-а-а-а-а-а! — простонал он, отпрянув от меня, снова прикрывая рукой место ушиба.

— Сам дурак! Пошёл вон отсюда!

— Ты меня глаза лишила! Ответишь за это! Я на тебя в суд подам! — орал он не унимаясь.

В комнату вошла заспанная Галина, запахивая свой любимый китайский шёлковый халат бордового цвета, с вышивкой золотого дракона.

Равнодушно посмотрев на молодого любовника, строго поинтересовалась:

— Что вы орёте как оглашенные? Я же просила дать мне выспаться перед отлётом.

Он тут же ей начал жаловаться:

— Эта дура мне глаз выбила ни за что, ни про что-о-о-о!

— Конечно ни за что! Мне же делать нечего, дай думаю, придурку одному глаз выткну! — не удержалась я от издёвки.

— Давай посмотрю, — произнесла Галя и начала убирать Гошину руку с его лица.

— Ай, больно! — стонал он, не позволяя любовнице взглянуть на ушибленный глаз.

— Собирайся, — велела она ему, вздохнув.

— Куда?

— В травму поедешь! Глаз лечить! Сейчас водителя вызову. И только попробуй там сказать, что тебя моя племянница покалечила, иначе не видать тебе наследства! Понял?

Гошка, опешив, даже стонать перестал.

— А если она меня и правда глаза лишила?

— Стеклянный тебе куплю. Выберу самый дорогой, самый красивый, чтобы тебе не обидно было, — ответила Галина, с трудом сдерживая улыбку.

Я тоже едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Тётя молодец, сразу распознала Гошину плохую актёрскую игру. Не думаю, что у него с глазом что-то серьёзное, больше орал. Но синяк обеспечен, это точно. Мы с папой хорошо в детстве этот удар отработали на подушке.

Придурок с явным недовольством вышел из комнаты, а Галина, взглянув на меня, ухмыльнувшись, спросила:

— Задирался опять?

— Хуже, приставал, — не стала я скрывать. А что? Пусть знает, кого на груди пригрела. Хотя, она и так его знает, вот зачем только терпит, не понятно. У тёти сошла с лица ухмылка и она, пройдя вглубь комнаты, устало присела на кровать. — Галь, гнала бы ты его, а. Ну ведь явно с говнецом человек. Уже столько раз себя с этой стороны проявил, — проговорила я, взывая к благоразумию родственницы.

— А кто со мной в последние минуты жизни будет? — задала она вопрос и у меня снова встрял комок в горле.

Сдерживая слёзы я ответила:

— Я буду.

— Ещё чего не хватало! Не хочу я, чтобы ты меня такой запомнила. В памяти своих родных я всегда останусь активная, весёлая и красивая, — добавила она, улыбнувшись. — А этот кролик пусть продолжает прыгать возле меня, наследство отрабатывать.

— Ты правда ему эту квартиру отдала?

— Да с чего бы?! — хохотнула она. — Он, конечно, молодец, хорошо старается, но не настолько, чтобы я ему такое дорогущее жильё в центре завещала. Обойдётся однушкой в конце города, которую я заранее приобрела и сказала ему, что документы оформила.

— Так он решил, что ты ему именно эту квартиру отдала.

— Серьёзно? Ах-ха-ха! Вот дурачок.

— Лучше бы ты его на работу устроила.

— Да не станет он работать! Другую мамочку себе найдёт и может получчше раскрутит, чем меня.

Широко раскрыв в комнату дверь буквально ворвался Гоша, раскрасневшийся, как варёный рак, с заплывшим левым глазом и, пыхтя как паровоз, высказал:

— Ах вот как?! Однушку значит в конце города?! И это за всё, что я для тебя сделал?!

— А что ты сделал, Гош? Кроме того, что кофе мне в постель по утрам приносишь, кстати, отвратительно его готовишь, да массаж мне по вечерам делаешь? — спокойно ответила ему Галина.

— Пых-пых… — пыхтел гадёныш, продолжая возмущаться “несправедливости” в свой адрес. — Знаешь что?! — высказал он-таки.

— Что? — изобразила Галя заинтересованность, приподняв брови.

— Я… ухожу!

— В свою квартиру? — невинно спросила тётя.

Гордо задрав подбородок, Гоша, громко и пафосно, как актёр со сцены, ответил:

— Да!

— Так там ремонт!

— Как ремонт? — удивился он, убавив пыл.

— Вот так, ремонт, капитальный, дорогой. Я ж решила хороший подарок тебе сделать.

Придурок теперь покраснел от смущения.

— Ну если так, то я, пожалуй, останусь.

— Нет не останешься.

— В смысле? — Гоша испуганно уставился на любовницу, с лица мгновенно схлынула “краска”.

— В смысле со мной полетишь. А что, я разве не сказала, что и тебе билеты взяла?

— Не-е-е-ет, — растерянно ответил придурок.

— Ну значит сейчас сказала. Собирай вещи. В пять утра в аэропорт выезжаем, — произнесла тётя, поднимаясь. — Ну чего встал? Пошли давай собираться! — добавила она, буквально выталкивая его в спину из моей комнаты.

Я осталась с каким-то двояким ощущением на душе: с одной стороны смешно, глядя на странные отношения этих двоих, а с другой, грустно. И жалко тётушку и в тот же момент какая-то гордость за неё берёт, что женщина не отчаивается, продолжает жить так, как ей нравится. А Гошу на самом деле никто не держит, сам к ней приклеился, ещё и ведёт себя как говнюк. Надеюсь синяк под глазом, мною поставленный, станет ему уроком. Хоть я и очень в этом сомневаюсь, такие, как он, не умеют делать правильные выводы. Он из той же породы, что и Марго — оборзевшие от вседозволенности.

Стараясь о них больше не думать, я улеглась в кровать с надеждой быстро заснуть и успеть проводить тётю в аэропорт. Заодно про работу по дороге её поспрашиваю, а то, хоть она и говорит, что это просто, но мне всё равно боязно.

Утром я проснулась раньше будильника, быстро приняла душ, оделась и пошла на кухню, где тоже готовая к отъезду тётушка пила кофе. Рядом сидел невыспавшийся и недовольный Гоша, с замазанным тональником синяком под глазом.

— Галь, может я не полечу, а? Ну зачем я там тебе? — мямлил он, хуже маленького ребёнка, который в садик не хочет идти.

— Ещё как полетишь! А то кто меня развлекать будет? Моральный дух поднимать? — ответила она и взъерошила его волосы, которые он до этого тщательно гелем укладывал.

Он состроил унылую гримасу и, ничего не ответив, вышел из кухни, наверное, причёску пошёл поправлять.

— Оставила бы ты его, а то он, похоже, наоборот настроение будет портить тебе своим нытьём, — посоветовала я родственнице, наливая себе бодрящий напиток.

— Если я его оставлю, то он тебе нервы будет портить, — хохотнула тётушка и отпила из своей кружки.

— Да не боюсь я его! Что он мне сделает?

— Ха, один раз уже сделал. Забыла, как он тебя подставить хотел? Так что нечего ему здесь делать, а то ещё какую-нибудь пакость придумает, только чтобы отомстить. Пусть лучше у меня постоянно на виду будет, чтобы тебе жилось спокойней.

— Это что же получается, ты ради меня его терпишь?

— Да нет конечно! Не только ради тебя. — Немного помолчав, Галя смущённо произнесла: — Нравится он мне, паскудник! И массаж отлично делает, — посмотрев в кружку, добавила: — Но кофе отвратный варит, тьфу! — Галина брезгливо скривила лицо и поставила посуду в раковину.

Я глотнула из своей кружки.

— Ну да, корицы переложил.

— Много ты понимаешь! — донёсся из коридора Гошин возглас.

— А подслушивать нехорошо! — тоже громко крикнула я, и уже спокойным тоном добавила: — Хотя кому я это говорю.