Бабушка, как и я, злится. А дедушка один раз в платье с крылышками нарядился, юбка из тюля, принёс тыкву и весь новогодний вечер вырезал из неё карету под «Иронию судьбы». Она потом усохла и стоит у меня на полке. Это, между прочим, непростое дело – чтоб тыква приличной каретой стала. Глупые рассказчики впопыхах этот процесс описывают, типа, бабах! – и превратилась. А вот никакой не бабах, а сиди два часа и пыхти, пока Лукашин[16] «Если у вас нету тёти» поёт.

Тётя Вета – очень известная, у неё штук десять книг стихов вышло. А дядя Гений – глава компании, которая шарики для подшипников делает. Он накачанный и важный, его хобби – бокс, как у Шерлока Холмса.

Что между ними общего – ума не приложу, разве что дочка. Они у нас в гостях друг с другом не разговаривают. Зато дядьЖеня смешно шутит, а тётю Вету мой Сашка обожает.

– Вот я чувствую, – говорит он ей, – что прирождённый поэт, а стихи у меня дурацкие, что делать?

Еду новогоднюю я тоже люблю. Пирог с капустой, оливье, бабушкины солёные огурцы. Торт «Птичье молоко» с хрустким шоколадом. А ещё у нас на ёлке есть несколько игрушек, старых-старых. Мальчики-зайчики из плотно сжатой, а потом раскрашенной ваты и сосульки из стекла такого тонкого, как обёртка у букета.

И есть одна совсем волшебная – позолоченная раковина, в которой спит младенец. Личико у него бледное, фарфоровое.

Это мамина игрушка. Давным-давно, когда бабушка с дедом Феем ещё не встретились, бабушка растила маму одна. Бабушка Лина работала с утра до вечера, но денег всё равно было мало. Как-то перед Новым годом они пошли в большой магазин купить еду для праздничного стола: бабушке очень хотелось порадовать маму, она несколько месяцев копила и всё рассчитала. Ингредиенты для оливье, курицу – запечь в духовке, апельсиновый сок в пакете – они тогда только появились, два кило мандаринов и торт «Наполеон».

Зелёные бананы, завёрнутые в газету, пятую неделю дозревали дома под кроватью, и мама дождаться не могла, чтобы развернуть и посмотреть, как они там.

На прилавках стояли ящики. Оттуда нарядными боками сверкали ёлочные игрушки, обложенные нарезанной бумагой. Мама взяла золотую раковину, увидела в её сердцевине младенца и не смогла выпустить из рук. Игрушка была дорогая. Бабушкины планы насчёт ужина пострадали. С тех пор каждый год мы вешаем раковину на ёлку самую первую, поближе к верхушке.

ДядьЖеня, зная мою любовь к Гарри Поттеру, принёс шары в виде золотых снитчей[17]. Они с крылышками, очень красивые. А дедушка Фей навешал на ёлку несколько пар своих старых очков.

– Гарри Поттер же очкарик, – задорно улыбнулся он.

Мне на этот Новый год фотоаппарат подарили, из которого снимки сразу выезжают. Сначала они как чёрные квадраты, их надо лицевой стороной вниз и на подоконник. Потом изображение проявляется. Люди на этих фотографиях получаются красивые, немножко смазанные. Мама говорит, такие полароидные аппараты в её детстве были, а этот, мне подаренный, – ретро.

Куранты нам из окна видны. С нашего тридцатого они слишком маленькие. Поэтому мы их в телевизоре дублируем. Но смотрим всегда на улицу. Стоим, снег идёт, окрестности в огонёчках, и там, далеко, на Красной площади: бом… бом…

Взрослые губами шевелят: проговаривают желания. Раньше были записки. Как-то раз мама написала, подожгла и по примете в шампанское высыпала. Но она очень торопилась, чиркулька не сгорела полностью, мама глотнула и подавилась мокрой бумажкой. С той поры папа ввёл устную традицию.

Потом все чокаются, обнимаются, шуршат подарочной бумагой. Я этот момент больше всего люблю. А ещё утро, когда можно прибежать бабушке с дедушкой в ноги (они ночуют у нас в гостиной) и смотреть новые фильмы.

Когда снизу вверх начинают ползти финальные титры очередной комедии, я третьим глазом вижу, как Василий Морозов снимает бороду, шубу, вздыхает и укутывается в тяжёлое одеяло. До следующего Нового года.

Как только засыпает Василий Морозов, просыпается человек с дрелью из квартиры двести сорок.

Каждый рабочий день ровно в девять утра он включает свой перфоратор, чтобы выключить только к семи вечера, с обязательным перерывом на обед с часу до трёх. Человек с дрелью очень законопослушный, даже тётя Вася КГБ не может к нему придраться.

Изредка, нечасто, он меняет дрель на шуруповёрт, пилу или отбойные молотки. Я не была у него в гостях, но представляю, что мебель и сантехника у него в квартире отбита молотками и распилена круглой пилой-болгаркой на мелкие кусочки.

– Может, он тоже испытатель? Тестирует разные модели перфораторов? – спросила как-то мама, перекрикивая вой сверла, от которого ящики комода у нас в прихожей вываливались, как языки измученных путников, ползущих по пустыне.

И это мы ещё живём на девять этажей выше: жильцы с его, двадцать первого, уже давным-давно съехали. Из всех четырёх квартир.

– Круглый год! – Лила удерживала лоб рукой, чтобы он тоже не выдвинулся, как ящик, и на ощупь искала в аптечке таблетки от головы. – Он делает ремонт круглый год и уже пятьсот лет!

– В декабре отдыхает, – возразила я.

– А ты составь петицию, – предложил сестре папа.

Саша был настроен радикально.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал он сквозь визг и дребезжание стёкол буфета, уставившись почему-то в потолок и тыча туда волшебной палочкой (на Новый год подарили).

– Может, это тёмная сущность Василия? – предположила мама. – Дед Мороз в нём засыпает и просыпается сверлящий монстр? Как доктор Джекил и мистер Хайд. – Она задумалась. – Надо поработать с ним. Возможно, он сверлит от тревоги. Или тоски. А я придумаю ему доброе дело и направлю в нужное русло.

– Пусть полки нам повесит! – тут же оживился папа.

– А вдруг наш дом – живой? – спросила Алька. – И это его недовольный рык? Или урчание желудка.

Я посмотрела на неё тёплым сестринским взглядом «ты что, совсем уже, да?».

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – опять закричал Саша.

И вдруг повисла тишина. Она была такой сладкой, что даже заложило уши. А потом в открытое окно стала слышна улица: шум шоссе, далёкие сирены скорой помощи, крики китов. Санёк обвёл нас взглядом победителя и явно ждал благодарности.

– Десять тридцать утра, – папа посмотрел на часы, – для обеда ещё рано. Что-то не так.

Через полчаса тишины мы снарядились на двадцать первый в экспедицию.

Человек с дрелью открыл нам сразу и даже не удивился.

– Антон, – он положил инструмент на специальный дрелильный столик со специальной серебристой подставкой и протянул руку.

– Подпишите петицию о запрете ремонтных работ в зимнее, весеннее, а также летнее время года, – сказала Лила.

– Я изобрёл глушитель, – Саша достал из кармана нечто, похожее на комок изоленты.

– Может, вам сверлить через подушку? – спросила Аля, и все посмотрели на неё моим тёплым сестринским взглядом.

– Вот, – сказал папа. – SuperPuperSilentPlusDrill-2022. Новейшая японская разработка. Первая в мире бесшумная дрель! Сам испытывал. Подарок!

– Ребята! – улыбнулся Антон. – Ничего не надо. Я закончил!

И он жестом пригласил нас внутрь.

– У вас всё в порядке? – на лестничной клетке топталась тётя Вася КГБ. – До часу дня далеко, а вы уже не сверлите.

– Проходите-проходите, – ещё шире улыбнулся Антон.

В квартире двести сорок было как в музее. Соседи в полной тишине ручейком текли в её двери. Картины, скульптуры, столы, стулья, диваны, лампы, какие-то совсем непонятные штуки – и всё из гвоздей. А в гостиной – портрет очень красивой и грустной девушки, выполненный из миллиарда дырочек, просверленных в стене. Человек с дрелью посмотрел на него и стал таким же грустным.

– Ну точно, – пробормотала сбоку мама тоном «я была права». – Антон, – сказала она уже другим тоном, рабочим и мягким, – если вы захотите с кем-то поговорить…