А ведь если так подумать, Маша права. Богу до меня и дела не было. Я сам наворотил дел. Сначала отпустил ее, и тот пожар случился. Потом трахал бухой. Так что если и в этот раз что-то пойдет не так…
– Вань… – выдернул меня на поверхность немного удивленный голос.
– Конечно, Маш. Может быть, что-то еще купить?
– Ну… Если только зелень к супу, я забыла.
– Хорошо. Я где-то через час подъеду.
– Так рано?
– А что? Позже приехать? Я думал, может, погуляем? Погода отличная, – импровизировал на ходу.
– Можно и погулять.
Мы попрощались. Я рассеянно сунул телефон в карман и вернул внимание на главбуха.
– Что смотришь?
– Женился бы ты, Сергеич, а то в деревне о вас только и разговоров.
– М-м-м. И че говорят?
– Да разное болтают. Но Тамара твоя, как самый авторитетный поставщик сплетен, направляет их в более-менее приемлемое русло. Целую историю любви вам придумала. А то ж вообще невесть что плели.
– Понятно. – Я резко поднялся. – Мои подписи еще где-нибудь нужны?
– Да езжай ты уже! – отмахнулась Петровна, и себе выбираясь из кресла. – Глядишь, так тебя и женим.
Мне бы такую уверенность!
Купив небольшой ящик душистой узбекской клубники, пучок зелени и букет сирени на въезде в город, помчался к Маше. Ежедневная езда доканывала. Сжирала кучу времени, которое мы могли бы провести вместе. Да к тому же в разгар сезона, когда у меня лишней секунды не было. Но такой была моя плата за глупости, что я наделал. И я смиренно ее платил. Одного только боясь – что этим все не ограничится. Я даже зарок себе дал. Не лезть к Маше. Раз она так решила… Я тоже смогу затолкать свои желания подальше. Лишь бы девочка наша родилась здоровенькой. Лишь бы ей не пришлось расплачиваться за мои грехи. Все что угодно.
Маша открыла какая-то взъершенная.
– Проходи. Ого! Целый ящик…
– Сама же сказала, тут у вас дефицит.
– Ага. Шурпу будешь?
– Буду-буду. Я не обедал.
Прошел мимо отвернувшейся, чтобы промыть зелень, Машки на место, которое здесь уже считалось моим. Попутно тайком втянул ее аромат. Может, я, конечно, придумывал. Но в последнее время он приобрел характерные молочные нотки. А может, у меня, как у самца в гоне, тупо обострился нюх. Маша медленно обернулась. Наши глаза встретились, и тут что-то зашипело громко. А потом будто из ниоткуда хлынула ледяная вода. Машку залило тут же! Закрывая ее собой, оттеснил в сторону, а сам полез под мойку, чтобы перекрыть воду. Маша, сокрушаясь, метнулась за тряпкой.
– Ты полотенца набросай, да и все.
– Вот еще! Ты знаешь, сколько хорошее полотенце стоит? Я так соберу.
За какие-то пару минут воды на полу набежало прилично. Я перекрыл вентиль, вылез в тесный проход и взялся помогать Маше собирать лужи.
– Только бы к соседям не протекло, – беспокоилась.
– Не протечет, не волнуйся, – просипел я, залипнув на ее маленькой выпяченной из-под стола попке. – Ну, вот куда ты полезла, Маш? Иди сядь, я тут сам вытру.
– Да мне нетрудно. Я легко хожу… – сообщила она, все же вылезая из-под стола и поворачиваясь ко мне. И я снова залип. На лице ее, залитом водой, губах мокрых. И абсолютно ничего не скрывающей футболке, которая, вымокнув, стала совсем прозрачной. Твою мать! Я тяжело сглотнул. Машка провела языком по губе. Она еще больше изменилась за последний месяц. Грудь разбухла, соски потемнели…
– …ты не смотри, что растолстела. Это мне не мешает.
– Да где ты растолстела? Красавица какая…
Я на коленках к ней подобрался. Она потянулась ко мне. Ух… Дрожала вся. От холода – убеждал себя. Да-да. Вода ведь холодная…
– Ты бы сняла мокрое… – прохрипел. – Не то простынешь.
Протянул руки, которые меня не слушались совершенно, принялся стаскивать с нее мокрую холодную тряпку. И ладонями растирать усыпанные миллионом мурашек предплечья.
– Вот так лучше, да? Теплей, Маша?
А сам только и пялился что вниз. На две идеальные капли груди. С ярко-алыми вершинками.
– Вань… – всхлипнула. Как же мне нравилось, когда она меня называла вот так. Никаких, вам, сука, Иван Сергеевич, напоминающих о прошлом…
– Что, моя хорошая? Штаны тоже надо снять. У тебя, наверное, и трусы мокрые.
– Мокрые. Просто насквозь. И течь из трубы здесь ни при чем.
– Мария… – навел строгости я. Нет, ну что такое? Мы же, блядь, договорились! Точнее, я с собой. У меня обет, можно сказать. Так… Ну какого хрена? Я же сейчас…
– Я не виновата, что у беременных возрастает либидо! – взвилась Машка, толкая меня в грудь. И пулей вылетела из кухни! Я только и успел, что моргнуть тупо. Нет, эта девка меня доконает. Точно. Либидо у нее… Ну… С ним ведь надо что-то делать, правильно? Терпеть такие вещи нельзя. Это же для здоровья вредно.
Сердце в горле прыгало, когда я шел за ней. Она как раз переодевалась, спрятавшись за открытой дверцей шкафа.
– Маш… – потянул за руку. – Иди сюда.
А ее трясло! А она плакала, то по-детски размазывая слезы по щекам, то за так и не завязанный поясок на халате хватаясь.
– Да оставь ты его в покое! – рявкнул, чтобы привести бабу в чувство.
Машка замерла. И носом шмыгнула жалобно.
– Извини. Не знаю, что на меня нашло, – сдулась как миленькая.
– Так уж не знаешь. Иди сюда… Ляг.
– З-зачем?
– Ну, сказала же сама – либидо. Будем с этим что-то делать.
– Выпросила, да?! Ты специально? Чтобы я сама пришла…
– Чепухи не неси, – просипел, заставляя ее на кровать опуститься. Сам рядом сел.
– Только не думай, что это что-то изменит! Я просто…
– Либидо, Маш. Я все понял. А с другими ж никак, с таким-то пузом…
– Пузом?! А еще вчера говорил, что у меня маленький животик!
– Маленький, да, – согласился я, покрывая этот животик сладкий нежными жадными поцелуями. И нет, я не собирался нарушать данного слова. Больше не собирался. Но и ее бросать наедине с такой вот потребностью сильной не мог. – Красивенький такой. Как у куколки.
– Где ты видел беременную куклу? – с тихой истерикой хохотнула Машка. Я не соизволил ответить. Я вообще не мог больше концентрироваться на словах. Меня происходящее занимало полностью. Я же ее еще не видел такой. И потому во все глаза пялился. И трогал, трогал, трогал… Пальцами, губами, языком. Соски – алые, как ягоды, голубые отчетливо проступившие на груди вены. И снова животик вздувшийся. И внизу живота, где было особенно сладко. И ей, и мне. Кончила буквально через секунду. Я даже не распробовал ее новую. Как там сам… Что? Вообще не волновало. Хотя стояло так, что головка касалась пупка.
– Вот как хотелось… Вот как… Ты зачем терпела? Ну, вот зачем? Что, я бы тебе хорошо не сделал?
– А-а-а-а… - стонала, закусив угол подушки.
– Ты в следующий раз только попроси. И все будет, слышишь, Машунь?
Я нес какую-то пургу. Знаю. Но и не мог заткнуться. А еще я знал, что ей нравится, когда я все комментирую. Вон, даже сейчас пальчики на ногах поджались.
– А про мужиков других я чтобы больше не слышал… – протолкнул палец в узкую, сладко сокращающуюся глубину.
– Ты сам про них начал! – возмутилась Маша, поднимаясь на локтях, чтобы на меня глянуть.
– Когда это?
Вынул палец, а погрузил два. Развел, как ножницы. У нее глазки подкатились.
– «А с другими ж никак, с таким-то пузом…» – продекламировала она, кривя презрительно губы.
– Это я зря. Да. Выходит, и не хочется тебе других, а, Мария?
– Нет… И никогда не хотелось.
– Вот и славно. Моя девочка. Давай… еще разочек?
И снова ее ртом накрыл. Раскаленную. Мускусно-пряную. Машка стонала на одной ноте. Зарывалась пальцами в мои волосы. Я не давал ей пощады вообще. Ревность лютая накатила. Хотелось, чтобы она вообще всех других забыла, чтобы не было никого. Самое стремное, что я сам ее другому отдал. Думал, этим нас спасу, а в итоге чуть не убил.
– Ваня… Ванечка… Ну иди ко мне…
– Давай-давай. Сама, Машунь…
Я же обещал. Все. Хватит. Мужик я или кто? Дал слово – не хер.
