– А я говорил, что лучше не тянуть с походом к специалисту. Психологов нынче как собак нерезанных.

– Так в этом и проблема. Как среди них найти настоящего профессионала?

И опять же меня штормило. Я с облегчением вроде восприняла то, как легко Иван поддержал смену темы, но и с обидой одновременно с тем. Все потому, что одной частью себя я понимала, как ему нелегко в этой ситуации. Жалела его, стараясь войти в положение. Другой – не могла принять то, что, давая мне надежду, он как будто нарочно подыгрывал… Подпитывал мои заблуждения и фантазии. Щедро удобрял почву под ними. А сам и мысли не допускал, чтобы… Я не знаю! Позволить нам просто быть?

Я от этого чувствовала себя посаженной на поводок псиной.

– Кофе?

– Я сама сварю.

– Ни за что. Я же вызвался за тобой поухаживать. Присядь.

Интересно даже, что еще он бы сделал во имя этого фарса? Если бы я попросила меня трахнуть, чисто чтобы облегчить зуд между ног, он бы согласился? В альтруистических целях, наверное. Потому что потом можно было бы смело страдать, посыпая голову пеплом. Такой себе гилти плеже, когда то, что стало источником наслаждения, одновременно с тем вызывает стыд. Самому от этого кайф, а порядочным людям признаться стыдно.

И это не про любовь, да. Не про радость жизни. В целом, не про нормальность. Это про другое. Про то, что он сам себе запретил.

В голове возобладали злые насмешливые мысли. Мысли, к чертям отравленные моим отчаянием.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, когда Покровский поставил передо мной чашку кофе, и замолчала. Вместе с пониманием ситуации ушло и хорошее настроение, и желание общаться. Очевидно, я была слишком незамысловато устроена – такие игры были не для меня. По-честному, я даже их правил не знала. Порой казалось, он по мне с ума сходит, что я ему как воздух нужна. И мне хотелось кататься на качелях этих страстей. Вверх-вниз. Так запретно, что дух захватывало. Но порой я не могла отделаться от мысли, что на этих самых качелях мы далеко не уедем. А значит, надо было соскакивать с них. Пока еще оставался шанс не разбиться.

– Я, наверное, к себе пойду. Дел много накопилось, – улыбнулась, вставая, чтобы собрать тарелки.

– Как? Я думал погулять немного. Тебе нужен свежий воздух.

Было похоже, что я своим сообщением застала свекра врасплох. Ну, не думал же он, что я и дальше буду выставлять себя полной дурой? Я, конечно, жалкая, но и у меня есть гордость.

– Что мне действительно нужно, так это понять, как жить. А воздух… Я форточку открою. Спасибо. Было очень вкусно. Обед за мной. Если вы не уедете.

– А если уеду? – сощурился свекор.

– Я доем остатки завтрака, – пожала плечами. – И тогда лучше приготовлю ужин. Может, вы бы чего-то хотели? – спросила, поравнявшись с выходом.

– Готовь на свой вкус, – устало заметил Покровский.

Сложно было уходить, держа спину прямо. Сдохшие надежды повисли на плечах неподъёмным грузом и тащили к земле. Определённо надо было запретить такие эмоциональные качели.

Засев в комнате, растерянно огляделась. Дел у меня и впрямь накопилось. Я же не могла и дальше обманываться, что мне есть место в этом доме. Его не было…

Открыла приложение банка. Там, где на депозитном счете лежал не один миллион, теперь красовались всего несколько тысяч. И дело ведь не в самих деньгах, а в той уверенности, которую они давали. Раньше, как бы ни сложилась моя судьба, я четко осознавала, что мне, по крайней мере, не грозит оказаться на улице. Теперь же такой уверенности не было абсолютно… Паника подступила будто из ниоткуда, и отовсюду сразу. Руки задрожали. Я потому не сразу обнаружила, что зажатый в них телефон завибрировал на беззвучном.

– Да!

– Привет.

– Паша? – всхлипнула я.

– Я не вовремя?

– Нет-нет. Не в этом дело. Ты прости, – сделала судорожный вдох. – У меня… Я тут… В общем, пытаюсь осознать, что теперь бомжиха.

– Разве свекор не забрал тебя к себе?

– Да. Да, конечно. Ты прав. Забрал. Но это же другое. Я не могу жить с ним вечно. И вообще. Не бери в голову. Я… что-то расклеилась.

Расклеилась до того, что сама не поняла, как вывалила на абсолютно чужого мне человека столько личного. И наверняка ему не нужного.

По-детски вытерла нос рукавом. Но что бы ни делала, спокойнее не становилось. Я так себя чувствовала лишь однажды. Когда бабушка умерла. Ужас. У меня ничего от нее не осталось, выходит? Или, может, стоило поискать? Фотографии и иконы, и красивого изумрудного цвета лампаду, которую я после ее смерти ни разу не зажигала. Ведь на самом деле не верила ни во что сверхъестественное – вся моя жизнь была подтверждением тому, что чуда в ней не случается.

– Маш, это нормально. За что ты извиняешься? Если я могу тебе чем-то помочь, только скажи.

И тут мне вдруг вот что пришло в голову:

– Можешь! Я хотела бы съездить туда. Поискать, вдруг что-то уцелело.

– Маш, да это же может быть опасно.

– Ну, вот и постоишь на стреме, – истерично всхлипнула я. – Но если не захочешь, я пойму, честно. Ты, наверное, и занят…

– На самом деле нет. Как раз клиент сорвался. Я потому и позвонил, что время появилось. Хотел увидеться.

– Я тебе адрес сброшу, найдешь?

– А на кой тогда навигатор? Сбрасывай.

Я быстро оделась и, бросив свёкру, что мне нужно отъехать по делам, убежала. Тот попытался меня остановить. Но я лишь отмахнулась, порадовавшись, что хватило ума не вдаваться в подробности. Сердцем чуяла – без скандала он бы меня на пепелище не отпустил. Побоялся бы, что со мной что-то случится. А Паша… Паша, конечно, тоже по-своему переживал. Поэтому сначала сам поднялся туда, куда смог пролезть. Убедился, что оно более-менее надежно – раньше строили на века, и только тогда разрешил подняться и мне.

– Чувствую себя так, будто мне снова десять, – хмыкнул он, подавая мне руку. – Мы с пацанами где только ни лазили. Гаражи, крыши, заброшки… – я молчала, с ужасом разглядывая последствия огня и воды. Кое-где она успела подмерзнуть, и можно было запросто поскользнуться. – А ты в детстве хулиганила?

– Нет. Меня бабушка старенькая воспитывала, как-то совестно было делать ей нервы.

– Значит, у нас по классике. Девочка-пай и хулиган. – Паша отодвинул рухнувший кухонный шкафчик и выудил из кучи мусора латунный образ. Завидев его, я рванула со всех ног вперед. Забрала икону из Пашиных рук и отвернулась, прижав ту к сердцу как свою самую большую ценность. И все на свете забыла. Даже сказать умнице Пашке, что никакого «нас» нет.

Просто стояла, немного раскачиваясь на ледяном ветру. И не дышала толком, чтоб не чувствовать эту гарь. А та все равно забивалась в нос.

– Маш, ты в порядке?

– На самом деле не очень. Это же все, что у меня осталось, понимаешь? Единственная память. Я рада безумно, и в то же время я в ужасе. Одни проблемы от меня. Прости.

– Я же сам вызвался. Ты чего? – Паша взял меня за руку. – Давай лучше еще что-нибудь поищем. Вдруг найдем, а?

Мы облазили все места, казавшиеся безопасными. Но латунное изображение Николая Чудотворца оказалось единственным уцелевшим предметом. Ну и ладно, что уж теперь? К тому моменту, как мы вернулись к машинам, я была так морально истощена, что никакой грусти по этому поводу не испытывала.

– Ты уверена, что сможешь вести?

– Сто процентов. Не беспокойся.

– Окей. Но я все равно тебя провожу.

То, что возражать бесполезно, я поняла сразу. Тащились почти час. Я впереди, он за мной – на своей Киа. А когда приехали, Паша выскочил, чтобы со мной попрощаться. От души благодарная, я крепко его обняла. Коснулась щеки губами. Пообещала не пропадать, и на том простились. О том, что буду говорить Покровскому, не подумала. И так без задней мысли толкнула дверь в дом.

– Нагулялась?

Свекор говорил тихо. Бог его знает, почему я аж подпрыгнула. Икона вывалилась из рук, упала на дощатый пол с глухим звуком.

– Д-да. Спасибо. Немного проветрила голову. И вот… кое-что нашла. От бабушки наследство. Понятия не имею, имеет ли эта икона ценность в реальности, но бабуля говорила, что ей она досталась еще от прабабки. Представляете, сколько тогда ей лет? – отчего-то нервничая, затараторила я, снимая ботиночки и вешая куртку в шкаф.