– Нет. Надо узнать, как она. Как Маша. Кхе-кхе.

– Она, по крайней мере, не обгорела! А у тебя открытые раны. Не пойдешь в процедурную сам – вколю транквилизатор и увезу силой, – пригрозил мужик. Я на него недобро зыркнул, но опасение, что он приведет в исполнение свои угрозы, заставило меня согласиться.

– Ладно. Только быстро.

Меня осмотрели. Позволили принять душ и только потом обработали раны. Дверь в квартиру Маши мне пришлось выбивать голыми руками. Закономерно, что они пострадали больше всего. Еще немного обгорело плечо. А на лбу, непонятно при каких обстоятельствах, разошлась кожа. Пришлось даже несколько стежков наложить, а то кровь так и хлестала.

– Все выглядело хуже, чем оказалось на самом деле, – резюмировал врач, сам накладывая повязку.

– Как Маша? Теперь-то можно узнать?

– Жена твоя, что ли? Уже известно, с чего пожар начался?

– От соседей перекинулся, – буркнул я, злясь на то, что врач опять не ответил на мой вопрос. Провел ладонью по короткостриженому затылку. Как-то нехорошо мне было. И на глазах становилось хуже. Откат, что ли, накрывал? Или осознание того, что это из-за меня Маша подверглась такой опасности? Из-за меня. Из-за того, что я сделал. Ну, или ей позволил. Вот что мне стоило настоять на покупке квартиры получше? Да ничего. Я молчал потому, что со стыда сгорал каждый раз, в ее глаза глядя. А Маша чуть в реальности не сгорела из-за моей трусости.

– Эй! Эй… Ты давай, дыши. Приводи пульс в норму. А то чересчур частит. В твоем возрасте это уже не к добру.

– Я в порядке. Так как узнать, что с Машей?

– Идти сможешь? – с сомнением глянул на меня Матвей Иваныч.

– Смогу, – вскочил я и чуть было не упал замертво – так невыносимо застучало в висках. Старик выругался. Поднырнул мне под руку.

– Давай-ка ты, дружок, приляжешь.

– Нет. Пойдемте, – процедил я. – Куда?

Почему-то я слабо ориентировался. Откуда мы пришли? Нам вверх или вниз? Хорошо, что меня все же вызвались проводить.

– Погоди, Иван. Ее как раз гинеколог осматривает.

Я кивнул. Дескать, ладно. Надо ж было демонстрировать какую-никакую вменяемость, иначе бы меня точно вырубили, уложив в койку. Тем более что гинеколог – это вам не патологоанатом. Считай, добрый знак.

Кажется, я на какое-то время все же потерял сцепку с реальностью, потому что пропустил момент, когда из палаты вышла женщина в зеленой медицинской робе.

– Муж? – строго поинтересовалась она у меня. Я зачем-то кивнул. Побоялся, что мне, как постороннему, ничего не расскажут. А тут сам бог велел – фамилия-то у нас с Машкой одинаковая. – Вы в курсе, что больная была беременна?

– А?

Сердце в груди оступилось. И рухнуло вниз. Слова на секунду утратили смысл. Беременна все же? Ну, то есть была... Была беременна.

– Значит, не в курсе?

– Нет, – прохрипел я.

– Мне жаль. Но похоже на то. Конечно, мы проведем дополнительные тесты, но уже понятно, что беременность сохранить не удалось. Если это была она.

– И что теперь? Что нам, кхм… с этим делать?

– Восстанавливаться. Жена у вас молода и здорова. Все еще будет.

И снова я кивнул. Ни на какую иную реакцию меня не хватило. Все силы уходили на то, чтобы сделать следующий вдох. Ребра трещали, будто образовавшая на месте сердца пустота начала разбухать, как губка.

– Погодите, – опомнился я, хватая воздух ртом, как утопленник. – Погодите…

– Да?

– Если это все подтвердится, не говорите ей. Пожалуйста.

– Это невозможно. Я обязана проинформировать пациентку…

– На минутку! – рыкнул, оттесняя за локоть бедную женщину туда, где нас точно никто не услышал бы.

– Вы не понимаете. Она этого не переживет. Не переживет, слышите? Ну что вам стоит? Просто промолчать. Это же не типичная история при отравлении угарным газом? Придумайте что-нибудь. А я… Я отблагодарю. Очень щедро.

Последняя оговорка была не к месту. К счастью, я заметил, как в момент заледенел взгляд докторицы, и, вовремя сориентировавшись, вновь стал давить на жалость. Этот способ работал гораздо лучше.

– Может, еще ничего и не подтвердится, – в конце концов, прогнулась она.

– Спасибо.

Ничего не добавив к сказанному, женщина скрылась в гулких пустых коридорах. А я вернулся на кушетку. Спрятал лицо в ладонях. Только это не помогло. Я все равно кожей чувствовал чей-то взгляд. Вскинулся. На противоположной стене висела икона. Мои глаза встретились с нарисованными.

Че смотришь? К чему ведешь, а?

Неужели моя ошибка была настолько серьезной, чтобы взять вот такую плату?

Ты вообще слышал о милосердии? Слышал, а?

О прощении, черт его дери. Даже если я оступился.

– Иван! Вам пора вернуться в палату.

Я подорвался, понимая, что лучше мне подчиниться. Иначе я бы все, к чертям, там разгромил. А я, к сожалению, не мог позволить себе такой роскоши. Мне надо было Машу вытащить.

Шел по коридору, но все равно оборачивался.

Палату мне выделили общую. На четверых. Я выдавил из себя приветствие и улегся на единственную пустующую койку. Уставился в потолок в надежде, что это как-то поможет справиться с жжением в глазах. А капли все равно ручьем стекали вниз на подушку.

Нет, это было другое… И ощущалось не так. Я не знал, я не успел привыкнуть к мысли, что стану батей снова. Он не пинал меня в ладонь. Я не забирал его из роддома. И не носил, прижав к груди, когда у него были колики. Я тупо пропустил... Сколько там? Три недели, что ему или ей были отмеряны. И может, поэтому, а может, по какой-то другой причине, нутро мне выедала не боль. А ярость. Слепящая, все разрушающая на своем пути ярость. На того, кто нами тут верховодил.

Ведь если подумать, какого черта? Что он себе позволял? Одного сына забрал. Второго… Я что, рожей не вышел? Или, может, я как отец – говно? Так нет же. Вон, утырки всякие плодятся, конченые алкаши. И ничего. Все у них в порядке. Говорят даже, у детей таких персонажей намного крепче иммунитет.

А если все же допустить мысль, что этот счет выставлен мне, то каким боком здесь Маша? Ей-то это за что? Я же отпустил. Отказался от нее. Я же…

Всхлипнул, как последний слюнтяй. Распсиховался. Хотел встать умыться, но тут пришли ставить уколы. И, видно, что-то забористое мне вкололи. Потому что проспал я аж до утра. Пока меня спецом не растолкали.

– Сергеевна?! Ты что здесь делаешь? Откуда узнала? – изумился я, подтягиваясь на локтях.

– Откуда-откуда! Есть люди добрые. Сам-то ты чего не позвонил?! Извелась вся! Ночью давление было… Ох, Ваню-ю-юша, – рыдала моя экономка.

– Да нормально все. В твоем бауле есть что надеть?

Окинув лежащих на соседних койках мужиков хмурым взглядом, спустил ноги на пол.

– А как же! Взяла тебе одежонку. И щетку зубную. И пасту. А еще завтрак… Супчик сварила.

– Как тебя только с этим впустили?

– А кто бы меня остановил? – Сергеевна промокнула уголки глаз платочком. – Ты куда это, Ванюш, собрался?

– К Маше. Надо узнать, как она.

– Да тебя самого лечить надо! Шатает ведь. Чего вскочил?!

– Суп твой ей отнесу.

– А сам-то?

– А сам я дома поем. Если врач придет – попроси, чтобы оформил выписку.

И опять Сергеевна запричитала. Но я ее уже не слушал. Ко мне медленно возвращалась память о вчерашнем дне. И боль, и ненависть, прикорнувшие ночью.

Машка в реанимации не обнаружилась, что едва мне не стоило жизни. Благо пробегающая мимо санитарка отрапортовала, что ничего страшного не случилось – ее просто перевели в обычную палату, не то бы… Чуть переведя дух, поплелся в указанном направлении. Постучал в дверь. Дождался «войдите», а то мало ли, чем там были заняты дамы, и только тогда вошел.

Машку заметил не сразу. Ее собой заслонял какой-то хмырь. От школы, что ли, представитель? Мазнул взглядом по плюгавенькому мужичку, букету у Маши на тумбочке, и с головой в ее глаза красивые рухнул.

– Привет.

– Здравствуйте, – прошептала она. И вот тут я, наконец, заметил, что этот мужик держал Машу за руку. Какого…