Я шарила глазами вокруг. Мягкий ковер, штора колыхалась, лакированные туфли, так близко.

— Верония-я-я! — взревел опекун.

Что делать, что, что, что?! Взгляд упал на небольшой столик с одной ножкой. Он валялся неподалеку, видимо, об него и ударилась в темноте. Я поползла к нему, платье предательски зашелестело, и опекун повернулся ко мне.

То ли столик оказался легким, то ли помог испуг, но я сумела поднять его и замахнуться. Удар напоминал молнию, которая прошла через все тело. Стоило попасть по чему-то твердому, как появился страх ранить или убить, но было поздно.

Глухой звук падения, собственное дыхание, столик отлетел и грохнулся в стороне. Все. Тишина давила на уши, и ничего не удавалось понять. Я готовилась продолжить борьбу и таращилась на черный, поблескивающий силуэт, пока не поняла, что это был опекун. Он лежал на спине и мирно дышал, будто только что не хватал меня и не прижимал к креслу.

Было страшно двинуться и привлечь его внимание, вдруг притворялся? Из глубины комнаты доносилось тиканье часов, время шло, но ничего не происходило. Нельзя так дальше, нельзя сидеть, нельзя оставаться в этом забытом светом доме.

Меня трясло, с трудом удалось встать и броситься к двери. Я опять споткнулась о тот же столик — после пережитого все плыло перед глазами. Уже у двери появилась мысль, что опекун очнется и велит догнать меня… очнется ли? Посланники света, что я натворила?

Кровь до сих пор бурлила, сознание просыпалось и становилось ясно, как все ужасно. В голове возник несвязный план, и я кинулась в свою комнату. Стоило распахнуть двустворчатые двери, как показалось лицо Шарвай.

— Беги… беги, — дышать было нечем, и голос прерывался, — беги, пошли кого-нибудь за доктором Берклом, быстро!

Шарвай смотрела на меня и хлопала глазами. Я подлетела к ней и потрясла за плечи.

— Давай беги, скорее!

— Что случилось? — испугалась она.

— Беги, пусть доктор Беркл едет быстрее!

— Аделф?.. Хорошо, только отпусти меня.

Я только что сообразила, что не давала ей уйти. Шарвай так растерялась, что умчалась без вопросов, а мне пришлось вернуться в комнату опекуна. Не казалось, что ему было плохо — выглядел спящим и невинным. Я же не хотела, он напугал меня, хотел изнасиловать, потом рычал, хватал… Это случайность, я не хотела.

Муки совести не отпускали, пришлось заставлять себя стаскивать с опекуна шейный платок. Пальцы тряслись, с трудом удалось скрутить большой узел посередине и вставить ему в рот, а концы завязать на затылке. Вряд ли надежный кляп, но лучше сейчас не выйдет. Руки я связала другим шейным платком, который взяла из шкафа.

После происходило… ничего. Не возникло мысли хотя бы сесть, имело значение только дыхание опекуна. Плавный вдох, выдох, мгновение задержки, за которое холодело в груди, и снова вдох. Жив, хвала свету. А если он не проснется, и я стану убийцей? Или я дура, которая ждет, когда проснется ее палач?

Время не ощущалась, была только бездна вопросов и сомнений. Сердце едва не разорвалось, когда в дверь постучали, и из коридора донесся голос Аделфа — наконец-то, он поможет! Я кинулась открывать и втащила его в комнату, захлопнув дверь перед лицом Шарвай.

— Помоги, он не приходит в себя. Я ударила его, кажется, по голове… Не стой, сделай что-нибудь!

Бедняга удивленно моргал, пока не увидел лежащего опекуна. И снова пропало время, снова меня душили страхи, пока Аделф склонялся над ним и открывал веки, поворачивал голову, считал пульс. Как же невыносимо долго, и двигался он торопливо, будто все плохо, будто сейчас скажет что-то кошмарное.

— Не серьезно, — задумчиво протянул Аделф, — в худшем случае помучается от слабости и головной боли, но вряд ли что-то еще. Дам ему лекарство, он проспит до утра.

Я слушала и чувствовала, как уходило напряжение. Обошлось, слава свету, теперь даже воздух легче проходил в легкие. Паника отступила, тело показалось мягким, и я рухнула в кресло.

— Верония, — осторожно произнес Аделф, — что случилось?

Он опустился передо мной на корточки и внимательно смотрел в глаза. Знакомый участливый взгляд окончательно сломал волю, и глаза наполнились слезами. Хотелось тепла и утешения, чего-то искреннего, наконец.

— Аделф. — Я всхлипнула и кинулась ему на шею, спрятала лицо в бархатном фраке и говорила без остановки. Было страшно, что сейчас он уйдет и оставит меня одну. Но Аделф не пытался отстраниться и крепко обнимал, мягко покачиваясь из стороны в сторону.

— Ты не виновата, — шепнул он и поцеловал меня в висок.

Я не хотела плакать, но было слишком много эмоций, чтобы держать их внутри. Вместе со страхом ушли силы, и какое-то время мы не двигались, витая в своих мыслях.

Аделф поднялся, достал из своего саквояжа какой-то порошок и растворил его в бокале с вином. Я выпила, и от нестерпимо горького вкуса в голове чуть прояснилось.

Вдвоем мы переложили опекуна на кровать и сели на краю, вновь замолкая. Солнце уже село, и комната вновь погрузилась во мрак.

— Развязать его? — спросила я.

Голос затравленно прозвучал в тишине, и она стала почти осязаемой.

— Не нужно. — Аделф упирался локтями в колени и смотрел в одну точку. Его глаза ярко блестели, выдавая тайный план. — Если велеть слугам не будить его утром, он проспит в лучшем случае до полудня. Освобождение займет у него еще немного времени, этого хватит, чтобы мы оказались далеко.

— Далеко?

Думалось еще с трудом, я все воспринимала с опозданием.

— Ты не останешься здесь, мы уедем, — серьезно сказал Аделф и посмотрел на меня.

Взгляд впервые выглядел твердым, а тон не терпел возражений. Я усмехнулась; как у него все просто — опекун владел мной, и никто больше.

— Уедем в другой город, где у него нет власти. — Аделф помолчал и кивнул своим мыслям. — Из-за карантина ночью не выпускают даже врачей, но с первыми лучами солнца мы сможем уехать.

— Твое участие не скрыть, — я указала на опекуна, — он может обвинить меня в нападении, и тебе лучше держаться подальше от меня, чтобы не попасть под горячую руку.

Слова о побеге грели душу, но казались иллюзией, в отличие от угрозы обвинений. Опекун может не захотеть вмешивать посторонних, в конце концов, сам виноват. А вдруг? Ему же нравилось играть людьми и наблюдать за реакцией.

В груди снова похолодело. Все шло так хорошо, я была почти на свободе, а тут… Не стоило заходить в комнату, или ушла бы сразу, знала ведь, что не переиграю опекуна. Хотя тогда бы он продолжил в другой раз… проклятье какое-то.

— Пусть так. Верония, я не оставлю тебя здесь. И не отправлю в путешествие одну, — сказал Аделф.

Он неотрывно смотрел на меня из-под прядей волос. Милый, улыбчивый доктор исчез, вместо него появился мужчина, который не бросит и поможет.

— Я ведь вижу, как ты изменилась за время в его замке. — Аделф взял меня за руку и с жаром заговорил: — Закон суров к женщинам, но мы найдем способ избавиться от твоего опекуна. Разумеется, ни один судья не захочет признать виновным влиятельного человека и мецената, но мы что-нибудь придумаем.

Да, не захочет, и дело не в страхе, а в нарушении естественного строя — мужчины главные в доме. Будет трудно, с состоянием родителей тоже, но, Посланцы света, как прекрасно, что помогал близкий человек. Я не перестала сомневаться в чувствах Аделфа, только зачем ему теперь притворяться?

Я на все согласилась, и мир закрутился: Аделф велел собирать вещи, а сам отправился врать слугам, что хозяин простужен. Шарвай караулила меня в коридоре и принялась скакать вокруг, задавая вопросы. Влетев в свою комнату, я велела:

— Найди саквояж, быстрее!

— Что случилось? — пискнула Шарвай.

Она видела волнение и быстро нашла кожаный саквояж, быстро металась по комнате и подавала вещи. Не стоило набирать много, я взяла только документы, шкатулку с драгоценностями и деньги.

— Ты убегаешь с Аделфом? Вы решили тайно пожениться? — воскликнула Шарвай, протягивая ночную сорочку из шелка.