Эти южане говорят много, красиво — но сойдёт семь потов, пока доберёшься до сути.

— Благородный царевич Йа-Рлие позволит спросить? — вдруг сказал Раш. — Благородный царевич ведь не может присягать чужой короне, не так ли?

Принц повернулся к нему:

— Моя жизнь принадлежит благороднейшему царю Ашури и хану Хуэйни-Аман. И он сказал мне: стань северной царице оружием. Я могу быть союзником великой матери. И как союзник и верный клинок в её руке — готов подчиняться приказам её военачальников. Со мной двадцать воинов с Хуэйни-Аман и полукровок.

— Потрясающе, — сказал Раш. Он казался даже слегка ошарашенным. — Ваш приезд — это подарок богов, я до сих пор не могу до конца поверить. Мне кажется, всё это сон.

Орлиное лицо принца чуть дрогнуло: не улыбка, но почти улыбка. Глаза потеплели.

— Да будет ведомо высокочтимому Рашу, — сказал он, — что древние мудрецы считали жизнь сном, увиденным во сне. Только я не слишком чту эту странную учёность. Полагаю, наши общие враги не сочтут сном то, что им предстоит увидеть.

— Наши горожане за последние месяцы вдоволь насмотрелись на чудеса, — сказал Броук, — но такого чуда ещё никто здесь не видел. Ваших людей, благородный мессир царевич… Да даже у меня дух захватило, когда я услышал. Немудрено, что весь двор сбежался глазеть.

Принц улыбнулся заметнее.

— Нас нечасто встречают так, — сказал он. — Обычно Медное Крыло всё же вызывает страх в сердцах простого люда — даже на юге, где мы привычны. В дороге тревога грызла моё сердце: я боялся, что великая мать из опаски, с непривычки, из понятного недоверия отвергнет нашу помощь, а её советники, испытывая те же чувства, не станут возражать. Отвага и дружелюбие владычицы побережья и её свиты пролились на мою душу, как дождь — на степь, измученную зноем.

— Да будет известно благородному царевичу, — сказала Виллемина, — что женское любопытство насмерть меня загрызло. И я пытаюсь придумать приличную форму неприличной просьбе: как бы мне увидеть Медное Крыло развёрнутым!

Принц поклонился, приложив руку к сердцу:

— Великой матери нет нужды сдерживать любопытство и бороться с желаниями, ибо её желания — закон. Желает ли владычица увидеть это прямо здесь — или нам надлежит покинуть стены дворца? Скажу, что чары аглийе не несут никому и ничему вреда — но…

— Ах, пожалуйста, не опасайтесь! — радостно воскликнула Виллемина, а меня осенило.

Аглийе! Медное Крыло! Ах ты ж…

То-то Раш не может поверить!

Двадцать драконов! Медных драконов-бойцов с Чёрного Юга! И принц-дракон во главе!

Принц встал из-за стола и вышел на середину комнаты. Мы тоже встали и отошли к стенам, чтобы не помешать. А он снова поклонился Виллемине, скинул свою хламиду до пола — и оказалось, что на нём просто штаны и широкая атласная рубаха. А штаны довольно странной конструкции, подумала я: у принца был хвост.

Натурально драконий хвост из живой меди, с острым, довольно угрожающего вида, шипом на конце. Они носили такие длинные одеяния, чтобы не смущать простецов хвостами!

А я ведь когда-то читала, что с хвостом дракон ничего не может сделать: хвост никуда не девается, когда изменяется его тело. Вот это номер!

Между тем жар от принца пошёл такой, что у меня загорелись щёки и стали влажными ладони. Но это был, видимо, жар его чар, его своеобразной силы, а не физическое тепло: кроме меня, похоже, его никто не чувствовал.

Принц встряхнулся, как птица, — и… Он не обернулся, как вампир, это было медленнее: будто живая медь начала просачиваться изнутри, проступать — и изменять его тело. Удивительнее всего лицо: этот опасный кривой медный клюв, как у громадного орла, перья, как медные лезвия, — а всё равно почему-то эта орлиная, драконья, демонская голова была похожа на голову принца. Не перепутаешь. И крылья раскрылись широченные, заострённые, вправду медные…

По-моему, дракон вышел большой. Но я вспомнила громадный парус закопчённого крыла, который еле держали вдвоём Райнор и Кермут: таки да, ашурийский дракон был меньше летающего кадавра. Меньше, легче — и красивее.

Намного, намного красивее. Восхитительное существо, то ли орёл, то ли летающий ящер, со скорпионьим хвостом, с мудрыми, зоркими золотыми глазами… Так бы и любовалась!

— Если у великой матери нет других планов, — сказал дракон, — мы отправимся на запад этой же ночью, — и сказал, повернув голову к Броуку: — А пока день ещё не угас, достопочтенный страж столицы проводит нас к военачальникам великой матери. Мы бы хотели увидеть карты.

Броук даже протянул руку, будто хотел погладить дракона, — но устыдился и поправил мундир.

— Царевич, — сказала Виллемина, — рассчитал мудро и точно. Я распоряжусь — и царевич, и его люди получат всё, что попросят, и всё, что им понадобится.

— А Белый Пёс останется при великой матери, — сказал дракон. — Он — лишние глаза великой матери, а ещё он будет нашим голосом, пока мы далеко. Через него мы будем говорить с владычицей.

Не нужен таким наш зеркальный телеграф, подумала я. У них свои методы. А островитяне говорят: дикари! Дикари! Варвары!

А они — чужаки, они — язычники, но уж точно не дикари. И они мне понравились.

В столице остались четверо. Видимо, у них с самого начала было так задумано, потому что они даже не пошли в Штаб на большое совещание. Принц представил их Виллемине и сказал, что эти ребята будут защищать небо над Дворцом.

Эти четверо были молоды, так же смахивали лицом на хищных птиц, как и их сюзерен, — и ровно такие же у них были непроизносимые языческие имена. Ни выговорить, ни запомнить.

— Ну отчего не запомнить, белая леди? — сказал мне Далех, когда я пыталась назвать по имени самого юного, с белым шрамом на чёрной каменной скуле. — Хейа-Вайи его зовут, Ясный Месяц на вашем северном языке. И если вам, северянам, тяжело говорить на языке ашури, то на своём языке ведь вам говорить легко? Вот и запомни: Ясный Месяц, Медный Цветок, Горный Пик и Зарница.

— Добрый ты человек, Далех, — сказал Норис и вытер пот со лба. — Ты ж не только у Карлы, ты и у меня снял тяжесть с души и с языка. Так мы быстро разберёмся. Очень рад познакомиться, парни. Я — ваш генерал, отвечаю за безопасность города. С вами-то вместе мы никакую сволочь с воздуха близко не подпустим! Месяц и Горный Пик сегодня же отправятся с патрулём, а Зарница и Медноцвет — в жандармское управление, со мной. Изучать город — и получать инструктаж.

На том все и разошлись: Норис, Броук и столичная четвёрка — по своим делам, ашурийский (так правильно, а вовсе не «ассурийский») принц, Виллемина и Раш — в Штаб. А со мной остались мои люди — и Далех.

Сколько лет Далеху — я не могла понять.

Может, двадцать, а может, и сорок. Ряшка у него блестела, как надраенный медный грош, ни морщин, ничего такого, глазки узенькие, как щёлочки, зато губы толстые и мягкие, как у лошади, — и улыбаться любит. Зубы белые. И усы себе брил, и бороду, и все волосы — есть седина или нет, не разберёшь. Спокойненький такой, неторопливый, вкрадчивый, как толстый кот. Смотрит своими щёлочками — и улыбается. Белый Пёс из рода Белых Псов. С его родом прадед принца по имени Вольный Ветер заключил договор: чтобы они охраняли ашурийский престол в двух мирах.

В двух мирах. Рехнуться можно.

А ещё Далех отлично говорил на нашем языке, только называл всех на «ты» — и сначала мне показалось, что он вообще ничему не удивлялся.

Но Валор его таки удивил.

— Ты, достопочтенный Валор, — сказал Далех, — по моему разумению, из всех, кого белая леди вернула в мир под солнцем, самый невероятный. Я, мальчиком, слышал рассказы от деда о духах, вселившихся в чужое тело, и всегда это были страшные истории. И я уж точно не слышал о таком чародействе, что вселяет духа в давно мёртвое тело и тем даёт столько жизни этому телу. Это дело невероятное.

— Знаешь, — сказала я, — я вот очень рада это слышать. Надо же и тебе показать что-то невероятное, не всё нам смотреть, разинув рот.