Ричард вздохнул легче, даже улыбнулся:
— Это хорошо, мессир. Я вам доверяю. Кровь будете пить, да?
Олгрен ответил улыбкой:
— Нет. Мне надо тебя не забрать, а обратить, а значит, нам потребуется обменяться Силой. Правда, легче тебе от этого не будет, малыш… но тут уж ничего не поделаешь: тебе придётся через это пройти, как всем нам. Это тоже инициация.
— Это ничего, — сказал Ричард.
Лицо у него было как будто немного растерянное, но я чувствовала, насколько он уже определённо всё решил — и насколько он уже душой в Сумерках. И я подумала: в кои-то веки, похоже, Перелесью повезёт с Князем. Странным образом в нём чувствовалась сила, в этом забавном маленьком парне.
А Олгрен достал из-за голенища нож, вспыхнувший острым лучом.
— Вскроемся — и обменяемся кровью, — сказал он Ричарду. — И тогда ты будешь не вассалом мне, а побратимом в Сумерках.
— Это мы с вами, мессир, вроде как мир в Сумерках заключаем, да? — просиял Ричард. — Между сумеречным Прибережьем и сумеречным Перелесьем, а?
— Да, мальчик, — сказал Олгрен. — И боевой союз против ада. Глядишь, и живые постепенно подтянутся.
Он вздёрнул рукав вместе с манжетой — и резанул запястье. Брызнула кровь, чёрная, как смола. Олгрен протянул нож Ричарду — и Ричард вскрыл вены таким до изумления привычным движением, будто был некромантом и каждый день поднимал мертвецов кровавой жертвой.
Они сплели пальцы, раны соприкоснулись, и в призрачную воду трюма в два потока, смешиваясь, полилась кровь — красная и чёрная. Лицо Ричарда исказила гримаса нестерпимой боли и, по-моему, удушья: он инстинктивно потянулся свободной рукой к воротнику, будто хотел ослабить невидимую удавку. Его человеческое тело умирало с минуту, в тяжёлых муках. Я думала, что при переходе это бывает легче.
Но переход Ричарда в Сумерки выглядел по-настоящему прекрасно. Холодный и чистый свет, как лунный, от полной луны, потёк сквозь него, сквозь кожу, волосы, даже его несчастную шинелишку, преобразил лицо, заострил черты, в глазах вспыхнул тёмный вишнёвый огонь…
— Ричард, — вырвалось у меня, — ты ли это?
Он потянулся, сильно, всем телом, будто хотел сбросить что-то связывающее, — и улыбнулся, широко и ярко:
— Да уж, видимо, я, леди. Легко стало.
Я протянула Олгрену руку — и он догадался. Вытащил из кармана неожиданно белоснежный платок, тщательнейше обтёр лезвие ножа — и подал его мне. Я разрезала ладонь клешни, чувствуя странное болезненное удовольствие.
— Вы что ж делаете⁈ — перепугался Ричард.
— Поцелуй мне ручку ещё разок, ладно? — сказала я, протягивая ему клешню и кровь.
Он догадался. Правильно всё сделал, просто интуиция его повела: мы с ним обменялись Силой и Даром первый раз… я только сильно боялась, что он же и последний. Ричард остался и в Сумерках ясновидящим — и свой талант передавать воспоминания и чувства не потерял: пока он пил мой Дар, растворённый в крови, я поняла, что мне нужно делать. В деталях.
А Олгрен дал Ричарду шутливый подзатыльник:
— Ты всю-то кровь не вылакай у леди, дорвался!
Ричард ткнулся в мои ладони лицом, носом, смущаясь и смеясь, а я думала, что из всех вампиров именно он мне ближайший друг.
Совершенно чокнутый парень.
Перелесские вампиры поняли всё до крошки. Как только Ричард отпустил мои руки, они преклонили колена уже перед ним.
— Вы чего? — удивился Ричард.
— Ты должен принять присягу, — сказал Олгрен. — Ты теперь их Князь.
— А… ну да, конечно, — сказал Ричард, очень стараясь не умереть ещё разок, от смущения.
Ему очень повезло, что вампиры не краснеют.
— Прими нашу верность, Князь Сумерек, — начала Гелира, но Ричард вдруг покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Прости. Не так.
— А как? — удивился Лангр. — Так полагается.
— Мы не будем как полагается, — сказал Ричард. — Мы будем как правильно. Повторяйте: я клянусь всему народу Перелесья, живому и мёртвому, жить в Сумерках и умереть снова, если придётся, за счастье и процветание нашей земли. Любить и защищать страну, как мать, телом и душой.
Перелесцы без звука возражения повторили за ним эту присягу, то ли солдатскую, то ли вампирскую. Я видела, как с каждым словом свет внутри них разгорался всё ярче.
