Скоро поезд замедляет ход. Я поправляю лямки тяжелого рюкзака и двигаюсь вслед за проводницей и вскоре уже спускаюсь на перрон. Неловко обнимаю женщину, что заменила мне мать хотя бы на одну ночь и бреду в сторону вокзала.

Дороги от вокзала до больницы совершенно не помню. Очнулась в холле поликлиники от окрика женщины у стойки регистратуры.

— Девушка! Вам кого! Глухая что-ли? — спрашивает она у молоденькой девушки за стойкой, на что та лишь пожимает плечами и продолжает перебирать бумаги на столе.

— Ой, простите, — быстро собираюсь я. — У меня брат попал в больницу. Он в реанимации.

— Как зовут?

— Стася… Лебедева…

— Да не тебя, брата.

— А, простите, Даня. Данила Лебедев.

— Сейчас посмотрим мы твоего брата.

Девушка вбивает имя брата, что-то смотрит. Затем хмуро качает головой и только потом поднимает на меня сочувственный взгляд.

— Есть такой…

— Как он?

— Лечащий врач все расскажет, — скупо отвечает она.

— Ну у вас же там что-то написано. В каком он состоянии и… — начинаю тараторить.

— Стася! Ты приехала!

Резко оборачиваюсь, так что в глазах потемнело, чувствую, как ведет в сторону, но не падаю. Кто-то подхватывает меня за талию, а затем прихожу в себя от резкого запаха нашатыря, который возвращает меня в реальность.

— Ты как? — прямо передо мной размытое лицо Сани.

— Нормально, — сиплю в ответ, пытаясь отпихнуть от себя вату с нашатырем, но ее кто-то настойчиво сует мне прямо под нос, а потом и вовсе обтирают ею лицо.

— Ты сразу с поезда сюда?

— Ага, — шепчу в ответ.

— Теть Шур, пустите к Даньке, а? — обращается к кому-то Саня.

— Как бы ей самой врач не понадобился после… — раздается рядом ворчливый женский голос. — Пусть посидит еще. Бледная какая.

— Нормально доехала? — Саня садится рядом и обнимает, так что я могу облокотиться и положить голову ему на плечо.

— Как он? Скажи только правду, ладно?

Саня молчит в ответ только тяжело вздыхает, а у меня глаза начинает щипать от слез.

— Знаешь… — начинает он и тут же замолкает. — Врачи не дают прогнозов.

— Ну… ты же… видел…, видел его, ну Сань… — каждое слово дается мне с трудом.

— Видел, Стась. Видел.

Саня сжимает меня крепче и сам склоняется ко мне.

— Все будет хорошо, — произносит он хрипло. — Все будет хорошо.

В то что все будет хорошо мне перестает вериться, едва я заглядываю в палату к Даньке. Знаю, что обязана в это верить.

Обязана.

Нельзя опускать руки, тем более сейчас, когда Данька в таком состоянии, окружённый трубками и проводами лежит на больничной койке. Всегда такой сильный и крепкий выглядит сейчас совершенно слабым и беззащитным.

Осторожно подхожу ближе и касаюсь его руки. От нехватки воздуха, в груди тут же начинает жечь, я пытаюсь сделать вдох, но вырываются лишь всхлипы, а горячие слезы обжигающие щеки не переставая текут, попадая на губы.

— Ну все-все.

Откуда-то появляется Саня и выводит меня из палаты в коридор, где медсестра сует в руки стакан с водой. Делаю глоток, ощущая привкус лекарства. Наверное успокоительное.

— Я с врачом поговорить хочу, — выдавливаю из себя.

— Врач на обходе, но я успел переговорить с ним.

— Что он говорит.

— Состояние тяжелое, но стабильно.

— Это очень плохо?

— Это… — Саня чуть запинается, но тут же продолжает, — это не хорошо и не плохо. Организм молодой крепкий. Он должен выкарабкаться.

— Врач так говорит?

— И врач тоже.

Я рассеянно киваю и делаю глоток. Саня поддерживает дно стаканчика, вынуждая меня выпить успокоительное до конца.

— Вот и умница. Пойдем я отвезу тебя домой.

— Я не поеду, — пытаюсь спорить, но Саня упорно ведет меня к выходу из отделения, а потом и больницы. Спорить с ним у меня совершенно нет сил, ни физических, ни моральных, а потому я просто позволяю себя увезти из больницы…

В место, в которое я боялась возвращаться столько лет.

Оглушающая тишина встречает меня на пороге дома. Я неловко топчусь в прихожей, а потом все же прохожу внутрь. Медленно обхожу комнату за комнатой, пока не останавливаюсь перед спальней родителей.

Здесь ничего не поменялось, все так же, как и было до трагедии. Я прохожу в комнату и открываю огромный платяной шкаф, в котором так же на вешалках висят мамины платья, папины рубашки. Медленно проводу пальцами по одежде, ощупываю ткань, такую родную, вдыхаю запах.

Как долго я боялась сюда возвращаться и если бы знала заранее, что именно послужит толчком к моему возвращению в родительский дом, заставила бы себя приехать сюда раньше. Стягиваю с вешалки мамин махровый халат, прижимаю к себе и опускаюсь прямо на пол, вдыхаю запах. Халат пахнет кондиционером для белья, но мне чудится, что это именно мамин запах, по которому я так долго скучала. Как же много слов я ей не сказала. Мы расстались тогда не очень хорошо. Поссорились, я наговорила много всего, за что потом было стыдно, вот только извиниться не успела. А с папой после ее ухода поговорить тоже не удалось. Он ушел в себя и вскоре начал угасать.

Как же много я не успела им сказать. И как мало времени мы провели вместе. Какой же глупой я тогда была. Все думала о себе, хотелось быть самостоятельной и независимой. Я даже специально выбрала вуз в столице, чтобы поскорее и подальше уехать из родительского дома.

Поднимаюсь с пола и плетусь в душ, после чего кутаюсь в мамин халат. Есть совсем не хочется, но заставляю себя приготовить хотя бы яичницу.

Вскоре звонит Соня.

— Привет, — торопливо здоровается она. — Ты уже приехала, как он?

— Я… да, давно, — рассеянно отвечаю, все-таки усталость дает о себе знать. — Я не знаю. Врач говорит состояние стабильное тяжелое.

— Он пришел в себя?

— Нет, пока нет.

— Стась, ты, держи меня в курсе, ладно? Я пока не могу к нему… к тебе приехать. Меня с работы не отпускают. Но я приеду, как только получится.

— Хорошо, — шепчу в ответ.

— Поешь, ладно? И поспи, — продолжает тараторить подруга. — от того, что ты себя измотаешь Дане лучше не станет. Когда он придет в себя, он будет рад видеть тебя бодрой и веселой, а не подавленной и измотанной.

— Я знаю, но…

— Никаких «но», Стася. Он обязательно придет в себя, и обязательно поправится и все будет как прежде, — ее голос начинает дрожать и в конце концов срывается.

— Ты знаешь, Соня… он очень сильно тебя любит, — решаю все-таки сказать ей.

— Что?

— Даня очень давно в тебя влюблен. Но боялся признаться, понимаешь? — слезы градом начинаю течь по щекам и я уже не пытаюсь их остановить.

— Он, что…

— Он думал, что вы с Виталиком очень счастливы и не хотел разрушать ваши отношения, — продолжаю говорить, но каждое слово дается с трудом.

— Даня, — выдыхает в трубку Соня, а я не могу остановить поток слез.

— Я бы не стала рассказывать тебе, но он там… совсем один… и ничего не известно… Я чувствую, что… что ты должна знать, Сонь. Понимаешь? — слезы становятся сильнее.

— Почему ты раньше не рассказала мне? — тихо спрашивает Соня.

— Я… не знаю… я думала, что… еще будет время, что он сам должен признаться… Это ведь личное, так ведь?

— Спасибо… — сдавленно отвечает Соня. — Спасибо, что сказала.

Мы вместе молчим какое-то время, а потом прощаемся и я снова остаюсь одна.

Просматриваю телефон и натыкаюсь на сообщения Станислава. Обещала же документ с подписью прислать. Умываюсь холодной водой, чтобы прийти в себя. Нахожу в комнате Дани чистые листы бумаги и пишу текст от руки, потом фотографирую и отправляю Станиславу.

Вот и все.

Больше меня с ним ничего не связывает. В памяти всплывает наш единственный поцелуй в машине, его взгляд, прикосновения. Закрываю с силой глаза, чтобы прогнать видение, но оно становится только ярче.

Да, не стоит себя обманывать. Мне хотелось продолжения с этим мужчиной. Даже если это было бы на одну ночь. В том, что ему не интересны длительные отношения тем более с такой, как я, была уверена. Почти…