Рассказчик (в этой роли выступает Евстафий), следуя от начала и до конца произведениям Вергилия, без какого-либо комментария приводит пассажи поэта, которые являются переводом или имитацией текстов Гомера (V, 4–10).

В следующих главах Макробий отмечает случаи, когда Вергилий «улучшает» исходный текст (V, 11), случаи, когда он близко следует своему источнику (V, 12), и случаи, когда он «портит» Гомера за счет сокращения (V, 13). Например, описание жизни пчел у Вергилия позволяет заключить, что поэт хорошо знал их природу и изучал их[156] (V, 11, 2–4); множество подробностей в другом рассуждении (V, 11, 10–13 и 23) указывает на его глубокое знание предмета астрономии. В то же время у Вергилия есть строки, содержательно более бедные в сравнении с исходным текстом Гомера (V, 13, 1 и 26), например при описании состязаний на колесницах (V, 13, 3), еды (V, 13, 4 и 5), волн (V, 13, 20–21). В случае с орлом и змеем (V, 13, 28–30) Вергилий опускает множество деталей, которые являются основой изложения у Гомера[157]. Вергилий порицается и за то, что описывает распространение молвы в терминах, которые Гомер применял к распре, тогда как распря и молва не сопоставимы (V, 13, 31–32). Указывается на имеющие место у Вергилия поэтические изъяны, когда в стихотворных строках попадаются лишние слоги и пр. (V, 14, 1–4). Приводятся строки Гомера и Вергилия, которые ничем не отличаются от обычной речи (V, 14, 5); отмечаются встречающиеся у них повторения (V, 14, 6). Указывается на подражание Вергилия определениям Гомера (V, 14, 7–8) и его рассказу о прошлых событиях (V, 14, 11–15).

Гомеровское распределение материала по какому-либо принципу (например, список кораблей в Илиаде II) предпочитается Вергилиеву пренебрежению любым упорядочениям. Отдается должное последовательности Гомера в характеристике отдельных персонажей, а не непоследовательности в этом у Вергилия (V, 15, 1–13). То, что Энеида осталась незавершенной, не принимается в оправдание. Вергилий хвалится за разнообразие форм лексем, посредством которых он вводит различных вождей[158], хотя простая техника изложения у Гомера соответствует поэту более ранней эпохи (V, 15, 14–19).

Пословицы и поговорки встречаются как у Гомера, так и у Вергилия (V, 16, 6–7). Вергилий, подобно Гомеру, для облегчения повествования вводит нарратив, рассчитанный на то, чтобы усладить слушателя (V, 16, 1–5). Подчас каждый из поэтов рассказывает один и тот же миф (или историю) по-разному (V, 16, 9–14). Несовершенное изображение начала войны в Италии из VII книги Энеиды объясняется необходимостью импровизировать, поскольку у Гомера отсутствует модель, к которой можно было бы обратиться (V, 17, 1–4). Упоминание о неких других греках у Макробия делается для того, чтобы порассуждать о заимствованиях Вергилия у Аполлония Родосского (поскольку Вергилий приспособил его рассказ о Медее к своему рассказу о Дидоне – V, 17, 4–6) и заимствованиях из Пиндара относительно извержения вулкана Этны (их детальная критика имеется также у Авла Геллия – V, 17, 7–14[159]). Чтобы проиллюстрировать любовь Вергилия к греческому языку, приводятся примеры заимствованных им у греков собственных имен и использования греческих окончаний (V, 17, 15–20). Книга заканчивается перечнем цитат, должных показать, что ученость Вергилия охватывает всю греческую литературу (V, 18–22).

VI книга начинается речью Фурия Альбина о заимствованиях Вергилия у ранних римских авторов. Альбин цитирует сначала строки, целиком или частично взятые у этих авторов (VI, 1), а затем сравнивает целые отрывки (VI, 2). Фурий поясняет, что его цель – показать ту пользу, которую Вергилий извлек из чтения работ предшественников, но, по его словам, он отдает себе отчет в том, что этим он может дать недругам Вергилия шанс обвинить того в плагиате[160], поэтому он переносит боевые действия на территорию врага, ссылаясь на ответ Афрания, обвиненного в чересчур вольном заимствовании у Менандра. Макробий утверждает, что на самом деле это древние авторы являются должниками Вергилия, поскольку то, что он использовал их работы, позволило им уцелеть и сохранило их от забвения. Более того, продолжает Фурий, Вергилий проявляет столь тонкий вкус и умение в своих заимствованиях, что, когда читаешь оригиналы, понимаешь, что слова древних звучат лучше в Вергилиевых, а не в их собственных устах (VI, 1, 2–6). Затем Фурий Альбин указывает, что Вергилий иногда заимствовал у Гомера, подражал Эннию или кому-либо другому из своих предшественников, которые сами заимствовали их у греков. Заканчивает он, прося слушателей не пренебрегать сочинениями древних латинских поэтов по причине неискусности их стиха, поскольку, благодаря трудам последующих поколений, появились вирши современных поэтов, сплетенные искуснее (VI, 3, 9).

За Фурием выступает Цицина Альбин. Вначале он демонстрирует заимствования Вергилия у древних поэтов в виде одиночных слов, которые из-за незнания сочинений древних считались изобретением Вергилия, затем привлекает внимание к использованию Вергилием иностранных слов (peregrine verba), а завершает, цитируя ряд ярких эпитетов, которые Вергилий также заимствовал у предшествующих латинских авторов (VI, 4, 5). Далее беседу продолжает Сервий, комментируя некоторые необычные выражения и конструкции. По большей части они принадлежат самому Вергилию и, возможно, представляют собой примеры «аффектации», которые критиковал Агриппа, или же «изъяны», подвергшиеся цензуре Геррения[161]. Раздел заканчивается разъяснением (по большей части этимологического характера) некоторых слов и конструкций[162], значения которых часто неправильно понимались (VI, 7, 9)[163]. Конец VI книги утрачен.

Поскольку комментирование Вергилия часто понималось как раскрытие тайного смысла его произведений, в Сатурналиях говорится о глубоких познаниях поэта в области культа, его знакомстве с древнеримской религиозной терминологией, правами и обычаями жрецов[164]. Вергилий для Макробия мудрый жрец (I, 24, 16–17)[165], философ и астроном (I, 24, 18)[166], знаток греческой поэзии, языка и стихосложения (I, 24, 18–20; V, 2, 2). Он – «сведущ во всех науках» (omnium disciplinarum peritus – I, 16, 12) и «приверженец изысканного слова» (in verbis sectator elegantiae – III, 11, 9). Макробий всячески старается продемонстрировать образованность Вергилия. Сначала он отмечает высоко ценившиеся в Античности достоинства его художественной речи – proprietas verborum (умелый выбор слов и их употребления, III, 2, 1)[167], затем путем анализа лексики иллюстрирует ученость поэта (III, 2, 7–8)[168].

Все сохранившиеся главы IV книги также посвящены патетике Вергилия. Вергилий у Макробия – творец, наделенный почти божественными функциями; он волшебник и маг, учитель и пророк, несущий в себе знание и мораль. Он не только поэт, но и философ. Его авторитет непоколебим так же, как авторитет Гомера и Платона. Строки Энеиды – оракулы, они всегда истинны, их значение часто скрыто и требует проницательности от толкователя. Поэзию Вергилия Макробий уподобляет деятельности перводвигателя мироздания. Поэт придает смысл существования человеку, ведет его к моральным высотам, учит жить, предсказывает будущее[169]. Вероятно, отсутствующие главы IV книги Сатурналий были посвящены анализу стиля Вергилия. Такое предположение основано на общем выводе Макробия, который сводится к тому, что Вергилий сумел воплотить в своем творчестве все стили десяти аттических ораторов, все направления античного красноречия, в связи с чем его ораторское мастерство заслуживает не меньше славы, чем поэтическое искусство (V, 1, 7)[170].