Сопоставление Макробием поэзии Вергилия с греческими и латинскими текстами преследует две цели: с одной стороны, оно раскрывает сущность работы, которую проделал Вергилий, изучая Гомера и других греческих и латинских поэтов, с другой стороны, позволяет Макробию дать критическую оценку этой работы. Макробий, показывая, что в одних случаях Вергилий в своем подражании уступает Гомеру, в других же достигает величия греческого поэта, приводит для каждого случая обоснование. Ему нравятся те места, где Вергилий создает более яркий и наглядный образ, чем тот, который дан Гомером[171]. Такое расхождение в описаниях воспринимается Макробием как истинное подражание величию Гомера: не будучи в состоянии найти слово, которое позволило бы на латинском языке полностью передать всю полноту образа, создаваемого одним греческим выражением, Вергилий прибегает к пространному описанию и достигает выразительности не меньшей, чем Гомер (V, 11, 25). Макробий также показывает, что иногда Вергилий не может достичь гомеровского совершенства и дает по сравнению со своим образцом описания слишком краткие, сухие и безжизненные (V, 13, 13–26). Макробий призывает простить Вергилию это, объясняя, что он не мог не казаться кое в чем слабее Гомера, так как во всем своем творчестве пользовался одним этим образом, зорко всматриваясь в Гомера и подражая не только величию, но и простоте его, и выразительности речи, и невозмутимому достоинству. Отсюда, продолжает Макробий, у Вергилия многообразное возвеличение героев и вмешательство богов, убедительность баснословного, естественность в выражении чувств, беспрерывные воспоминания, нагромождение сравнений, взволнованная речь, блестящее завершение отдельных действий (V, 13, 40–41). Макробий чувствует специфику ряда черт гомеровского эпоса и вполне понимает невозможность перенесения их на другую почву. Так, он находит, что эпические повторы у Гомера очень красивы; они достойны таланта древнего поэта и уместны при перечислениях. Однако Макробий вполне сознает, что если бы Вергилий использовал их в своей поэме, то это вызвало бы только скуку (V, 15, 14–16)[172].

Макробий восхваляет и ораторское мастерство поэта, анализируя те средства, благодаря которым в поэзии Вергилия звучит волнение и страсть. Он показывает обилие риторических приемов в речах действующих лиц Энеиды, когда эти речи выражают или должны возбудить у других страстные чувства гнева, возмущения, жалости, сострадания. Помимо фигур речи и мысли, сопоставлений, обращений к воображаемым лицам и тому подобных приемов риторики, Макробий находит у Вергилия и нарочито риторический синтаксис речи, и умелую характеристику персонажей – указание на их пол, возраст, внешний вид, положение, местонахождение[173].

Большей частью эта книга направлена на определение зависимости Вергилия от других писателей и поэтов, как греческих, так и латинских. В связи с этим тема зависимости Вергилия от Гомера и тех классических греческих и римских образцов, которые были им использованы, представляется для Макробия достаточно важной и интересной. Макробий защищает Вергилия от возможных упреков в плагиате, заявляя, что плодом чтения чужих произведений бывает подражание тому, что мы одобряем у других, и усвоение себе того, чем мы восторгаемся в них (VI, 1, 2). Высказывая эту мысль, Макробий защищает принципы обучения на классических образцах и подражания таким образцам.

Подражание Гомеру Макробий обнаруживает и в метрике Вергилия, и в грецизмах его языка, и в изречениях, которые, подобно гомеровским, превратились в пословицы.

Знание Вергилием греческой литературы не ограничивается одним Гомером. Макробий говорит о большой близости латинского поэта к греческим трагикам, приводит примеры заимствований, которые Вергилий делает у Еврипида, Софокла, Эсхила (V, 18, 21). Эти заимствования в основном заключаются в усвоении тех мифологических сюжетов, которым следуют греческие трагики.

Иной характер носят параллели Вергилия с латинскими поэтами. Макробий сопоставляет стихи Вергилия со стихами Энния[174], Лукреция, Луцилия, Фурия, Невия, Катулла, Акция. При этом он сначала цитирует те строки, которые взяты Вергилием дословно (VI, 1), затем приводит отрывки, в которых Вергилий подражает стилю (colorem) и тону (sonum) своего образца (VI, 2)[175], после чего переходит к более сложному анализу и доказывает, что в некоторых случаях, вопреки общепринятому мнению, сходство Вергилия с Гомером есть подражание не греческому образцу, а латинским авторам, писавшим под влиянием Гомера (VI, 3).

Такое сопоставление позволяет лучше понять творческую лабораторию поэта и показать источники многих мнимых неологизмов Вергилия (VI, 4–5). Так, Макробий указывает главным образом эпитеты, считавшиеся нововведениями Вергилия, а на самом деле введенные в язык более ранними авторами. Например, «печальный» в смысле «горький» в применении к растениям употреблено Эннием (VI, 5, 5). Слово «лесожители» встречается у Невия и Акция (VI, 5, 9), показывая, что многие греческие лексемы используются Вергилием не впервые, а вслед за Эннием, Лукрецием, Луцилием (VI, 4, 17–20). В этой связи новаторство Вергилия, выразившееся в расширении сферы синонимов и введении в латинский язык новых словосочетаний и метафор (VI, 6), приобретает еще большее значение. Авторитет древних латинских писателей служит Макробию и для защиты поэта от упреков в небрежном и неправильном употреблении некоторых слов, для доказательства его глубоких филологических познаний (VI, 7)[176].

На этом заканчивается в Сатурналиях анализ текстов Вергилия. Обещание автора раскрыть величие поэта и внутреннюю сторону его творчества превращается на деле в доказывание знакомства Вергилия с риторикой и со старинными мифологическими и филологическими сочинениями, с произведениями греческих классиков и древних латинских писателей. Благодаря Макробию мы получаем немало сведений о тех средствах, руководствах и образцах, которыми пользовался Вергилий, но ничего не узнаем о таланте самого поэта, о его поэзии и о том, что она выражала и чему служила. Эти рассуждения о познаниях Вергилия не являются плодом кропотливой работы самого автора Сатурналий, а восходят к сочинениям трехсотлетней давности. Доказывая знакомство римского поэта с сакральной терминологией (III, 8), с греческими образцами (V, 11, 14–19; V, 17, 8–14), защищая Вергилия от упреков в небрежном выборе слов (VI, 7), Макробий постоянно цитирует пространные отрывки из текстов ранних авторов[177].

Однако Сатурналии – это не бессистемный набор заимствованных идей и тем, а органически целостное сочинение, объединяемое определенной идейной и эстетической позицией составителя. Так, в общем потоке заимствованных фраз имеется суждение и самого Макробия (V, 1, 7)[178]^:

Отношение Макробия к поэзии Вергилия можно проследить и по другой фразе из его текста (V, 1, 18–20)[180], в которой он сравнивает творчество поэта с божественным творчеством матери природы, что отражает распространенную в поздней греческой философии точку зрения на человека как на микрокосм[181].