Дорина вздохнула.
– Вы станете той, кем захотите.
Сара улыбнулась. Усталой и очень грустной улыбкой. На секунду замешкалась и подалась вперед. Коснулась плеча брауни. Пальцы закололо от тепла проступающее сквозь голубое платье.
– Я буду скучать по тебе, – прошептала она.
Развернулась на пятках и подтянув шкуру до самых щек зашагала вглубь сада.
– Вы же замёрзнете, – услышала она голос брауни, но не остановилась.
Обернулась Сара только когда миновала ряд апельсиновых деревьев и вышла на лужайку с прудом, что сейчас выглядела как картинка из снов. Вся в белой пелене. Травинки под ногами хрустнули словно она встала на хрусталь. Сквозь окна дома пробивался желтоватый свет, но крыло, где находились комнаты отца, тонуло в мрачной дымке. Саре показалось что она смотрит на живую картинку, где краски меняются на глазах и даже звучат каждая по-своему. Зрелище было поистине шикарным. Готические своды что когда-то были угрюмого серого оттенка сейчас утратили любую цветность и как обугленные деревяшки вырастали из земли строгими формами. Часть первого этажа тонула в зарослях высохшего вьюнка и даже витражные окна столовой частично терялись в нем. Серая черепица местами обросла мхом. Кирпичная кладка осыпалась. Но дом не создавал впечатление ветхости, скорее угрюмости.
От бессонной ночи и голода у Сары закружилась голова. Она отвернулась от мрачного особняка чьи стены хранили в себе большую часть ее воспоминаний и взглянула на пасмурное небо. Почти двадцать лет, каждый день она проводила за этими витражными окнами и вот наконец у нее появилась возможность пожить жизнью, о которой она могла только читать в книгах или мечтать по ночам. Она не знала сколько продлиться ее учеба, никто не мог дать ей гарантий, что отец не заявится в один прекрасный день и не потребует ее возвращения. Они не обговорили ни условия ее отбытия, ни срок. Возможно, он просто пришлет письмо и объявит о цене, которую она сможет заплатить только собственной душой, которая в прочем и так ей не принадлежала.
Сколько Сара не вглядывалась в серые тучи, она не заметила ни одной птицы, верный признак отсутствия вспышек магии поблизости. Похоже, птицы еще не мигрировали. Обычно они уже в сентябре устремлялись к южным землям, в ту часть страны, где море было всегда теплым, а люди еще не разучились улыбаться. В этом же году Сара не увидела ни одной стаи. Когда прошлой осенью страну всколыхнуло от череды жестоких убийств инвентов, мало кто приписал эти действия человеку которого все называли Магистр. Каждый хотел верить, что его история завершилась еще двадцать лет назад благодаря событиям, тайна которых так и не разгадана и героической жертве ученых. Однако в ноябре он вышел на главную площадь прямо перед дворцом облачённый во все серое, с чертами, которые невозможно разобрать и заявил о своем возвращении. В газетах Сара читала, что, как и прежде он требовал одного – запрета магии, для тех, кто не был с ней рожден. И в этот раз он пообещал, что дойдет до конца, а тех, кто осмелится пойти против его движения, ждала одна участь – смерть. И чем ближе была ночь красных звезд, самая долгая ночь в году и самая темная. Ночь, когда раз в десять лет материк переставал источать магию и даже разрывал все связи человека с ней и каждый, не важно прирожденный волшебник или инвент оставался бессильным. В эту ночь даже дворец запирали на все ключи, министерство устраивало патрулирование улиц, и солдаты не смыкали глаз целых двадцать часов, а Петр, проводник воли святых по слухам молился всю ночь и даже прибегал к кровавым обрядам.
От этой мысли ее охватил озноб. Сара отмахнулась от нее и пошла к дому. Ноги жгло от холода, а иней казался рассыпанными иглами, впивающимися точно в плоть. Идя по остывшей земле, она вспоминала слова отца, о том, как закаляют страдания. Он не был тем человеком, от которого можно было дождаться сочувствия, и Сара хорошо уяснила это, поэтому единственное чего она хотела добиться – это его уважения. Ее отец был не из тех, кто верил в мертвых богов, неважно новых или старых, однако он всегда говорил, что даже не ахти какие набожные люди начинают молиться в самую темную ночь, чтобы те уберегли их от клинка убийцы, жуткой руны или острых зубов хищника. Сара тоже молилась, только в тайне. Вот уже несколько лет как она вынашивала мысль попросить отца посетить Академию, хотя бы на один последний выпускной год. Академию, где когда-то обучалась ее мать и где как она полагала был человек, способный осветить некоторые события, о которых она прочла в дневнике. Мама писала, что всего в стране было пять Академий магии. Те, кому покровительствовала церковь носили имена богов, а пятая называлась Академией последователей Святой крови. Орден святой крови был создан одновременно с приходом новых богов. Они одни из первых начали продвигать идею магии и в последствии его основатели даже создали свою Академию. Последователи святой крови были вынуждены скрываться после гибели богов, а их Академия продолжала существовать и сейчас. Как и остальные Академии, она была закрыта от посторонних, но на самом деле служила не только для обучения магии, но и для контроля. И при всем при этом, годы проведенные в стенах Академии ее мать называла лучшими в своей жизни.
Прося отца об обучении, Сара изрядно рисковала. А что ей еще было делать? В стране угроза войны. Отец постоянно пропадает в городе пытаясь закончить дела прежде, чем начнутся сражения, а потом и вовсе заявил о том, что теперь и ей нужно ему помогать, но помощь вовсе не означала что ей дадут право голоса. А она именно этого и хотела. Сара хотела получить толику свободы, но как выяснилось сегодня, вчерашние споры и гнев отца, был лишь проверкой. Если бы она сдалась, то наверняка Дорина не передавала бы ей сегодня письмо. Хотя оно как раз и свидетельствовало о том, что отец принял решение еще летом. Тем самым сократив максимальный срок ее прибывания до девяти месяцев, вместо двенадцати. Мысленно она уже видела подозрительные взгляды учеников и преподавателей. Если в Академию заявится незнакомка, знающая только руны носителя, да еще когда ночь красных звезд вместе с войной маячат на горизонте.
После нескольких минут напряженной ходьбы по обжигающей брусчатке Сара добралась до дома. Сквозь большие окна террасы она видела кабинет отца, погруженный в полумрак, но даже сейчас перламутровые чешуйки на стенах поблескивали как мириады звезд на ночном небе. Когда-то она целыми днями могла любоваться прекрасной зеленью за окном и восхищаться блеском камней, что усыпали новый наряд, или зачитываться очередным романом до потери ощущения времени. Тогда ее занимал лишь сегодняшний день, мысли о тренировках и учебе, о новых книгах и том, насколько лучше следует стать чтобы заслужить одобрительный кивок отца. Сара жила этим. Уже потом, когда стало понятно, что война неизбежна, что тихая жизнь вот-вот закончится, она поняла, что хочет понять какого было маме в единственные несколько лет, когда она была свободной. Сара мечтала, что она сможет узнать настоящий мир. Почувствовать то, о чем читала и увидеть воочию все то, о чем с такой любовью писала мама. Доказать отцу, что способна быть самостоятельной, принимать решения и быть такой же как он – достаточно сильной чтобы существовать по своим правилам.
Эти мечты она носила в себе ни один год и понимала, что едва ли они осуществятся в ближайшее время, однако вчера, услышав о том, что отец больше не намерен ждать, поняла, что если не потребовать сейчас, то потом будет поздно. Последняя просьба на закате могла обернуться для нее сущим кошмаром, но Сара уже не помнила, когда в последний раз ее сердце бешено билось от предвкушения или она замирала поглощенная чем-то интересным.
Часы, проведенные в обществе учителей, были не в счет. Скука была единственным что она испытывала последние несколько лет в их близи, когда поняла, что отцовское одобрение все равно ей не светит. То были скучные, пустые и порой изнуряющие мгновения без капли чего-то интересного.
Небо заплакало.
