Он поставил чайник обратно и ринулся за ней.

— Ты сейчас пойдешь к ней?

Вопрос вырвался самовольно. Черт. Ладно бы вопрос… но вот тон, которым он его произнес… Он никуда не годился. Он давал понять, что на дне всех высказанных убеждений Ани притаилась правда, которую он так непреклонно обсмеял.

Аня подняла брови.

— Нет, не гораздо… предельно быстрее, — проворковала она, хитро заглядывая ему в глаза. — Пойду. А что, хочешь передать привет?

Он покачал головой, с усилием, но твердо возвращаясь в привычное состояние. Женщины не могут знать его лучше, чем он сам знает себя. Если бы он прислушивался к мнениям всех, кто ему что-либо говорит…

— Не лечи ее такой же ерундой, как меня, ладно?

— У женщин это называется поддержка, Артем. И это не лечение, а женский божий дар.

Аня открыла дверь. Последнее слово осталось за ней.

Артем расслабленно прикрыл глаза. Мысль появилась внезапно.

Да, получится вполне элегантное завершение. Мужчины тоже не обделены божественными талантами.

— Погоди, Аня, я передам привет.

21.

Доказательств, что застоявшаяся злость плохо влияет на внешность, было хоть отбавляй.

— Все проблемы уйдут, — вслух говорю я, вбивая кремовую маску в кожу лица, на синеватые отсветы под глазами побольше. — Будут новые, но эти уйдут. Все в прошлом. Он в прошлом. Так ему и надо. Пусть сам расхлебывает.

Стенам ванной не в первой слышать эту мантру, она кочует из комнаты в комнату вот уже третий день. Однако сегодня я собираюсь закончить страдания. Чтобы закрепить решение, убираю квартиру, по ходу сбрасывая накопившийся хлам с разонравившейся одеждой и обувью центр гостиной, и когда гора дорастает до колен, в два захода избавляюсь от них. Отекшее тело двигается тяжело, слышится эхо отдышки, что досаждает еще больше, но винить стоит только себя — два дня проваляться в кровати, поглощая вредные закуски, все равно что самой себя высечь, — после бичевания остается шагнуть в объятия скорости, нагрузок, полезной еды и симпатий к воде. Симпатии оказываются такими яростными, что к обеду я напоминаю колыхающийся бурдюк. Перебежками из комнаты в комнату, а оттуда к туалету я наконец расправляюсь с уборкой и отдаю час с лишним пенной ванне.

Едва меня, укутанную в халат, выносит волна аромата нераспознанных фруктов, на пороге появляются незваные гости.

Деловито заходят. Норка в изящном лавандовом платье и босоножках на каблуках, с обманчиво легчайшим, а на самом деле весьма тщательным макияжем; на локте небрежно свисает фирменный ресторанный пакет. Иринка в пику ей в зелено-кислотном топе и тонких шортах, будто только с пробежки, — хотя какой спорт в полуденный зной, — несколько нервно скинув кроссовки, сразу требует напоить ее холодной водой.

— Выглядишь так себе, — заявляет она, следя, как я достаю бутылку негазированной. — Как будто это у тебя трагедия, а не у меня.

— У тебя нет трагедии, — замечает Норка, водружая пакет на стол. — У тебя есть зависимость, которую ты холишь и лелеешь, маленькая мазохистка.

Иринка фыркает, но в спор не вступает, по опыту зная, что она для прямолинейной Норки слабый соперник. Подруга не считает нужным щадить даже нас, с легкостью закрывая глаза на годы, проведенные вместе. Не один раз уколовшаяся об иглу Норкиных откровений Иринка предпочитает свернуть с дорожки, едва почувствовав жар под ногами.

— Она согнала меня с тренажера, — ябедничает Иринка между жадными глотками воды. — Я тебе говорила, что Вилен подарил мне велотренажер? Нет? Тогда говорю. Заказал прямо оттуда, — глаза Иринки многозначительно поблескивают. — И вот я радуюсь приобретению и кручу педали, а тут она. Насела на меня так, что даже не дала закончить программу. Ни помыться, ни переодеться, сразу погнала к тебе. Гадость какая, теперь от меня несет, как от яка.

— Где ты успела понюхать яка? — тут же интересуется Норка, на что Иринка закатывает глаза.

Под фон привычных препирательств я переодеваюсь в домашний костюм, потом, присев и подперев подбородок рукой, наблюдаю, как быстро Норка достает из пакета восхитительно выглядящие блюда, еще раз обозреваю ее образ женщины, явно собравшейся на свидание, сосредоточенное, излишне бодрое лицо, и меня подбивает волнение.

— Вообще-то я тоже не против узнать, зачем ты согнала Иринку с велотренажера, — беспечным тоном замечаю я, — и по какому поводу пир?

— Пир, скажешь тоже, — отмахивается Норка, заставив стол шеренгами пластиковых контейнеров, и поочередно сдирает с них крышки. До меня тут же доносятся ароматы печеных овощей, дыма и чеснока. — Просто маленький катализатор хороших эмоций. Мы с тобой заслужили.

С этими словами она являет бутылку «Моэт».

«Мы с ней заслужили?»

В неприятных предчувствиях я тарабаню пальцами по щеке. Наряд Норки способствует этому с еще большей силой.

Иринка, пританцовывая с победоносными возгласами, разглядывает бутылку и инспектирует каждый контейнер.

— Ты наконец переспала со своим Артемом? — спрашивает она Норку, доставая желтый сверток рулета. — По этому поводу праздник?

Мы с Норкой одновременно вздрагиваем. Я надеюсь, что в моем случае это проходит незаметно.

— Вовсе нет, — безоблачно отвечает Норка. — Совсем наоборот. Мы сегодня расстались. О чем я, опережая ваши вопросы, не жалею.

Волна страха пригвождает меня к стулу, пока я пытливо рассматриваю ее довольное лицо. Значит, она была у него, наверняка, и наряд был выбран не просто так. Что там случилось? Неужто Артем что-то сказал о нас? Но тогда бы не было такого искрящегося удовлетворения в ее облике.

Иринка меж тем хлопает в ладоши и показывает Норке кулак с оттопыренным большим пальцем.

— Аллилуйя. Он нам вообще не подходил. Хорошо, что ты быстро это поняла. Тем более, он латентный импотент.

— Если нам кто-то не подходит, не значит, что он не подходит кому-то из нас, — резонно говорит Норка. — И я сомневаюсь, что он латентный импотент. Лиза, ты что молчишь? Не будешь комментировать? Думала, порадуешься за меня.

Я надтреснуто улыбаюсь и натыкаюсь на пристальный взгляд.

— Почему я должна радоваться?

— Потому что мы с Артемом прояснили причины, из-за которых решили расстаться.

Черт. Предчувствия оправдываются с каждым новым словом.

Я чувствую, что она намеренно подталкивает меня к вопросам, а потому от них бы держаться подальше, но сила воли дает сбой, и я подчиняюсь Норкиной игре.

— Что за причины?

— Старые причины. Да в общем-то они уже ни для кого не играют особой роли, но закрыть на них глаза тоже неправильно.

— Звучит как-то мутно, — тянет Иринка, танцуя пальцами над контейнерами в поиске удовлетворяющей ее закуски. — Можешь выражаться яснее? Какие старые причины? Он что, женат?

— Ирин, ты бы руки помыла, прежде чем хватать еду, — замечаю я. — Микробов же сжираешь миллионы.

Иринкина рука прытко оставляет в покое еду.

— Точно. Совсем забыла. Пока педали крутила, так проголодалась, оказывается. А тут эти мишленовские радости. Ладно, пойду мыть руки.

— А ты и помойся заодно, — вставляет Норка, — чтобы мы не нюхали за обедом яка.

Иринка грозно зыркает на Норку, но спрашивает, где ей взять большое полотенце. К слову, никакими животными, ни травоядными, ни хищными от нее не пахнет, запах спорта надежно перекрывает медово-персиковый аромат «Килиан».

Как только Иринка скрывается за дверью ванны, я спрашиваю:

— Что тебе сказал Артем?

Норка поправляет низенькую башню из крышек и говорит:

— Думаю, что все. Из самого далекого далека. Про него, про тебя и про вас. Плохо, что это все не сказала ты.

Я ежусь. Все-таки решился. Ему терять нечего. Больше он не связан обязательствами, а спасение дружбы — это моя проблема. И все же я раздумываю — что-то он мог и утаить, бросая меня этим на минное поле, ведь один неправильный ответ может разрушить слишком много. Я раздумываю, что сказать, и решаюсь на тонкий риск:

— Я не смогла. Струсила. Пришлось бы рассказывать больше, чем хотела.