— То есть быть красивой наложницей мне по плечу?

— Тебе по плечу влюбить в себя правителя, а после его убить.

— Я думаю, вины самого правителя тоже хватает. Когда на тебе такая ответственность, нельзя терять голову.

— А как же «сердцу не прикажешь»?

— Так же, как и «сам напросился».

— Весьма доходчиво, — кивает Артем. — Тогда не чокаясь. За того безголового правителя.

Пустой бокал со звоном приземляется на стол. Артем снова его наполняет и наконец замечает, что я так и не притронулась к своему.

— Почему ты не пьешь?

— Я не собираюсь напиваться с тобой. Начало первого, я иду спать.

— Начало первого, — задумчиво повторяет он. — Вся магия только начинается.

— Какая? Черная?

— С тобой о другой только мечтать. Ты мне столько всего наговорила за эти полторы недели. Разгребать и разгребать. И все твои хочу уйти — хочу остаться. Они зачем? Вместо того, чтобы порадоваться за меня, ты плетешь про «подожди». Ты по-прежнему не веришь в меня, да? И в нас тоже. Зачем он только вцепился в тебя. Без тебя бы справились. Мало что ли в Москве хороших переводчиков…

Артем смеется, но смех пропитан ненавистью. Он быстро опрокидывает бокал в рот, будто стопку с водкой, и продолжает:

— Да, хорошее вино. Знаешь, говорят, истина в вине? Так вот, не верь этому. В нем только трусость. Чем больше вина, тем больше трусости. Которую ты не хочешь со мной разделить, — Артем прикрывает глаза, будто не в силах смотреть, но тут же открывает. Свинец в его глазах ходит волнами. — Как гадко, что ты не пьешь. Мне бы хотелось, чтобы ты сейчас была очень пьяной. Но судя по твоему уничижительному взгляду, об этом остается только мечтать. Лучше не смотри на меня, Лиза. Я и так порезан до крови, — он нервно ерошит волосы. — Обещай, что завтра не вспомнишь, что услышала. Просто сегодня я устал биться.

«С собой» — беззвучно договариваю я за него.

— Я тебе не враг.

— Ты гораздо больше, — соглашается он. — Кстати, помнишь, на мосту я сказал, что обязательства не дают мне спросить то, что я хочу. Так вот. Я больше не хочу этих обязательств. Я хочу спросить.

— Зачем?

— Чтобы мог спать.

— Я ответила на все, что ты мог спросить. От моих ответов внутри тебя ничего не поменяется.

— А если там уже поменялось? — хрипло спрашивает он.

Его слова звучат угрозой, в глазах порох, к которому вот-вот поднесут спичку.

— Тогда придется жить с этим.

— Как живешь ты, — усмехается он с горечью.

— Артем, — как можно более холодным и безразличным тоном говорю я. — Чего ты хочешь? Я уже спрашивала тебя об этом, но ты побоялся ответить. Вместо этого ты ответил, чего не хочешь. Это понятно. Но, к сожалению, неважно.

— Тебе важно, что я хочу?

— Это не имеет ко мне отношения. Смотри в свое зеркало. Ты знаешь ответ, но боишься сказать. Но сказать придется. Не для меня. Для себя самого.

Он мотает головой и стискивает зубы. А это значит, что один из нас проиграл.

Снова льется вино.

— Поддержишь?

— Нет.

Он вздыхает, но в этот раз пить не торопится.

— Знаешь, чего мне стоило сюда прийти?

— Знаю.

Гордости. Но я не обманываюсь — это излишек алкоголя и эйфория триумфа привели его ко мне. В любое другое время подобное даже не пришло бы в его голову.

Артем хмыкает.

— Все ты про меня знаешь. А я про тебя нет, друг.

— Тебе не обязательно им быть, я же сказала.

— Тогда у меня очень поганый выбор, знаешь ли. Особенно сейчас.

— Сейчас у тебя его нет, — говорю я.

Он вскидывается.

Я подхватываю бокал и выпиваю налитое. Огибаю стол и приближаюсь к Артему.

Сейчас я Си Ши — красавица, которую выдрессировали, чтобы она завладела сердцем правителя. Сердце того, кто передо мной, и так мое. Он не смог ему приказать.

Сейчас я наивная влюбленная предательница, семь лет по собственной воле кладущая голову на плаху.

Сейчас я Лиза — женщина, которая знает свои слабости и от них не отказывается. Даже если придется жалеть.

Скупыми движениями я одну за другой расстегиваю пуговицы на рубашке и сдергиваю ее с плеч. Артем не мешает, покорно поднимает руки, чтобы я занялась манжетами, — одной, другой. Рубашка падает к ногам.

Я берусь за ремень, но теперь Артем перехватывает запястья и больно сжимает. Это его предупреждение перед омутом, в который я толкаю нас обоих.

Больно, но руки не выдергиваю. Это мой ответ на его по-прежнему трусливо не заданный вопрос. Тогда Артем быстро развязывает пояс, и халат накрывает рубашку.

Подхватив за талию, Артем поднимает и сажает меня на стол. Холод камня жжет кожу ягодиц. Горячая ладонь с нажимом следует от копчика вверх, к затылку. Намотав волосы на кулак, Артем намеренно медленно тянет к себе и мягко, будто пытаясь снова распробовать, целует. Когда нежность затягивается, я стискиваю его волосы руками и сжимаю кулаки. Ему больно. Он стонет мне в рот. Тогда я оттягиваю его голову от себя и, не разрывая поцелуя, перехватываю инициативу. Его тело ощутимо напрягается. А следом крошатся долго выстраиваемые границы.

Я чувствую его возбуждение животом. Артем отстраняется, цокает пряжка ремня. Пока он занят брюками, я припадаю к его груди, ведя по ней языком. Прихватываю зубами сосок. Артем прижимает мою голову теснее, его дыхание учащается.

Он отрывает меня от груди, снова добираясь до рта.

Он жаден, нетерпелив и так искренен, что я готова отдать ему эту маленькую пиррову победу. И я отдаю. Победу и себя.

17.

Зыбкий рай растворяется в утреннем одиночестве. Постель словно после тайфуна, воздух отчетливо пахнет мужчиной и ночью. Я аккуратно тянусь руками и ногами и охаю — натруженные мышцы стонут от боли — чтобы встать, нужна крепкая сила воли. Частыми шажками перебираюсь в душ, а уже оттуда, наконец окончательно разбуженная, добывать кофе. На кухне чисто, а ведь оставили мы ее другой — с разбитыми случайно бокалами, опрокинутой бутылкой и пролитым вином. На столе пухнет квадрат сложенного халата.

Умилившись мимоходом неожиданной заботе, я впускаю через окно город и, глубоко подышав свежестью, принимаюсь за кофе. В черной ажурной гуще вскипают узоры прошлой ночи. Задор умер, и меня обливает виной перед Норкой — закончить одно мытарство и тут же угодить в другое. Изловленная стыдом, я переливаю кофе в кружку.

Горечь пожирает горло и желудок. Мысли бегут шустрее, и когда я добираюсь до крупяной кашицы, могу отодвинуть ночное происшествие за пределы воспаленных впечатлений. Артем отдавался откровенно, не жалел себя. В его глазах проносились искры узнавания и азарта, граничащего с безумием, пока темнота не забрала всех, одну за другой, оставив пустоту и умиротворение. Вино сделало то, чего опасался он сам, — перерезало путы, которыми он так долго оплетал себя, и бегство подтвердило — в утреннем похмелье виноват не только алкоголь. Теперь Артему предстоит самому себе объяснить этот внезапный порыв. В том, что он будет раскаиваться, — я не сомневалась, только вот думать ему следует совсем о другом.

Вчера я так и не сказала Артему о словах До Шэнли. Не упомянула и то, что узнал мой друг. Ночь не дала нам возможности говорить больше, чем мы уже сказали, но сегодняшний день накрывают мысли далекие от романтики. Для Артема новости будут ударом, который нанесу именно я. Как бы он ни противился, ему придется меня слушать, ведь в этот раз убегать я не намерена. Наоборот, я с удовольствием приму участие — пусть и косвенно, произошедшее меня тоже касается.

Рассеянно проверяю телефон — внутри инстинктивно теплится ожидание, что Артем написал, но там пусто. Выбирая одежду, я возвращаюсь мыслями к директору До. Зачем он это затеял? Я думала, что дело во мне, но острие его меча оказалось направленным на другого человека. Он явно радовался, представляя, как Артем коснется дна. Но ведь Артем ему не враг, наоборот, к удивлению, как раз он подставил вторую щеку. Если директора До уволили, то Артем для него — отличный трамплин вернуть утраченное. Ни один китаец не упустит возможность, если нет другой, более интересной выгоды. Вероятно, у него она есть. Только в чем?