Русских, похоже, мало заботила маскировка. В темноте финны видели огромные костры; днем по следам на снегу можно было определить количество, направление движения и места расположения сил русских. Артиллерийские батареи обычно располагались в открытом поле без всякой маскировки; снег перед орудиями был черным от орудийной копоти. Финские самолеты легко находили следы танков. Они часто бомбили советские самолеты, стоявшие без всякого прикрытия на открытых местах.
Финны же старались действовать как можно более скрытно. Артиллерия располагалась в глубине лесов, а не на опушках. Верхушки деревьев закреплялись на крышах фортификационных сооружений, деревьями маскировали траншеи и блиндажи, чтобы их было труднее заметить с воздуха. Отрывались окопы для лошадей с целью их защиты от шрапнели, и только несколько животных оставляли рядом с батареями. С воздуха дороги казались лабиринтами, ведущими в никуда. Если финну предстояло находиться вне своей закопченной палатки или блиндажа, он предпочитал темноту, не рискуя разводить костер.
Линия Маннергейма продолжала держаться; с каждым днем у всех крепло убеждение, что это жизненно важно для поддержания морального духа войск. Часто финны вели кровопролитные бои лишь ради того, чтобы отвоевать небольшой кусок своей территории, зачастую не имевший никакого стратегического значения. Постоянно возникали проблемы со связью. Поскольку батареи легкой артиллерии не имели радиостанций, то связь приходилось осуществлять через единую радиостанцию батарей тяжелых орудий. Когда там получали целеуказание от наблюдателей, то времени на вопросы не оставалось, потому что на руках уже находились данные целеуказания для батарей легкой артиллерии. Но вопреки столь неортодоксальной системе финская артиллерия подчас творила поразительные вещи.
Офицер-артиллерист описывает это так: „Внезапно после действий противника у меня оборвалась связь с тылом, и теперь все обращения на вызов огня поступали только на мою батарею. Атакующий противник уже продвинулся на такое расстояние, где вести огонь, чтобы остановить его, могла только легкая артиллерия. Я получил сообщение о прорыве около знака цели № 5197, и мне приказали открыть огонь.
Я не мог отдать этого приказа батареям легких орудий, так как плотного заградительного огня не требовалось. Противник только что захватил передовую позицию финского пулеметного расчета и вел огонь сквозь образовавшуюся брешь. Мы с командиром батареи решили сконцентрировать огонь перед нашей линией обороны, используя орудие, которое до сего момента отличалось наибольшей точностью прицела. Мы сделали два залпа, и спустя две минуты я услышал чьи-то слова: „Вы неплохо потрудились, противник удирает“. Я с облегчением вздохнул, потому что при использовании 150-миллиметровых снарядов нельзя себе позволить вести сосредоточенный огонь. Кое-где снаряды разрывались всего в 120 метрах от финских окопов“.
На самом деле в бою у знака № 5197 произошло следующее: три русских танка, прорвавшись через заграждение из валунов, приблизились к окопам финнов. Четвертый танк двигался вдоль окопов, извергая языки пламени из огнемета. За танками сквозь пролом в проволочных заграждениях следовали две роты пехоты. В этот момент финская артиллерия открыла огонь. Первые снаряды попали в самую гущу двух наступающих рот, нанеся им огромные потери. Финнам еще не приходилось видеть такой паники, которая возникла, когда второй залп накрыл то место, куда стремились русские. Потрясенные финны криками выразили свою радость и облегчение. Два танка были подбиты, а огнемет уничтожен.
Вскоре по рации сообщили о 40 танках, приближающихся к линии обороны, они были хорошо видны офицеру связи артиллерийских батарей. На этот раз они шли широким фронтом, как на параде. Зрелище было захватывающим. Финская артиллерия нанесла точные удары по правому флангу, вызвав замешательство всей наступающей колонны. Танки сразу стали расползаться в разных направлениях, некоторые повернули назад. Несколько танков были подбиты; в панике один танк направился прямо в болото, застрял там и утонул.
На Карельском перешейке говорили не только пушки. Пропагандистские листовки и речи из громкоговорителей лились как из рога изобилия. Политруки снабжали солдат Красной армии особым чтивом: „Мы сражаемся за землю наших предков, за правительство рабочих и крестьян и за Сталина. Мы помогаем финскому национальному правительству добиться свободы и независимости. Солдаты, офицеры и служащие Красной армии, ни при каких обстоятельствах не сдавайтесь в плен! Вперед во имя Ленина и Сталина!“
Для пропаганды на фронте финны в основном использовали листовки, разбрасываемые патрулями и самолетами. Их основной темой было право Финляндии защищать себя от России, в них также проводилось сравнение финской демократии с политической системой России. Позднее финны стали делать упор на тяготах и ужасах войны и пытались вызвать у русских тоску по родному дому. „У вас есть выбор: отказаться идти в бой и отправиться домой… либо сдаться в плен… либо стать добычей „белой смерти“… замерзнуть в лесах Финляндии“. Для пущей убедительности финны стали прикреплять к ветвям деревьев изображения черепов и освещали их лучами прожекторов.
Главной целью для финнов на Карельском перешейке было сохранить в неприкосновенности свою линию обороны и, несмотря на попытки противника измотать их, продолжать держаться, пока не придет помощь или смена.
Русские продолжали тревожить финнов в надежде ослабить линию их обороны еще до главного прорыва, который, по заявлениям их руководителей, был неминуем.
Если целью противника было измотать обороняющихся финнов, то ему это удалось. Финны смертельно устали. Неделями, даже не участвуя в боях, им приходилось быть начеку по 24 часа в сутки. Тяжелая артиллерия и авиация русских сделали невозможным отход за линию обороны в дневное время; действовать приходилось ночью. Отвод на отдых, транспортировка убитых и раненых, ремонт блиндажей, проверки, патрулирование и перегруппировка войск — все это осуществлялось в темноте. Почта, газеты, посылки, приказы и сообщения о положении на фронте поступали в блиндажи, как правило, в 4 часа утра. А поскольку обстрелы русской артиллерии подчас продолжались всю ночь, спать приходилось мало. Караульная служба отнимала много сил, и даже закаленные спортсмены, такие, например, как чемпион по лыжам Пекка Ниеми, являвшийся начальником караула, падали от усталости.
Из-за хаотичного графика, превратившего день в ночь, в блиндажах постоянно горел свет. В штабах полков и батальонов люди читали газеты в 4 утра. Некоторые командиры разрабатывали планы действий на завтра в 2 часа дня за своей „утренней“ чашкой чая. Завтракать иногда приходилось в 11 часов вечера.
Находящиеся на Карельском перешейке финны даже сложили песню: "Вчера я пришел домой сегодня, а сегодня я пойду туда завтра".
В то же время к северу от Ладоги на всем протяжении до Петсамо не было ни линии обороны, ни окопов, и финны чувствовали себя в своей стихии. Действуя ротами, а по большей части батальонами, своими быстрыми, гибкими перемещениями на флангах и в тылу врага, они буквально вынуждали наступающего противника вести оборонительные бои. Финские солдаты, среди которых находился, к примеру, олимпийский чемпион по скоростному бегу на коньках Биргер Васениус, были крепкими, закаленными атлетами и опытными лыжниками[30]. Большинство из них являлись местными резервистами, защищающими свои дома и деревни, привычными к климату и рельефу местности.
Именно на севере Красную армию ждало возмездие.
