Отдельные батальоны не знали, что происходит на соседних участках, хотя до них доходили звуки сражения с обеих сторон. С юго-востока, где находилась железная дорога, доносились звуки, указывающие на то, что кто-то отступает. Как заметил один финский солдат, „мы стали думать, уж не повернулись ли носки сапог к дому. Мы поняли, что брошенные вперед силы не способны противостоять танкам. Кто-то доложил, что соседний батальон не добился успеха в атаке“.
После двух ночей маршей и сражений стали ощущаться потери; в отсутствие дорог полевые кухни не могли добраться до линии фронта, а люди, особенно те, кто был обут в резиновые сапоги, страдали от обморожений. Эвакуация раненых проводилась медленно, как правило на санях и лыжах. Боевой дух упал, менялось и отношение людей к делу.
Финны продвинулись на расстояние примерно от одной мили до двух с половиной. Продвижение одних шло легко, другие испытывали трудности, но к полудню 23 декабря силы финнов были остановлены по всей линии фронта. Генерал Эквист, командующий 2-м армейским корпусом, отдал приказ прекратить наступление и отойти на главные позиции.
Хотя наступление не достигло желаемых результатов, неожиданная активность финнов повлияла на противника. Пройдет шесть недель, прежде чем русские вновь предпримут активные действия по прорыву линии Маннергейма; в этот промежуток времени финны станут уделять основное внимание изматыванию противника. В письме одного из солдат так описывается жизнь на фронте в эти недели:
„Сейчас 47 градусов мороза, и русские отплясывают вокруг костров, чтобы согреться. Наша артиллерия доставила большой kapsakki (финны называли снаряды „чемоданами“) прямо им в середину. Русские нервничают, потому что застряли в этом районе почти на целый месяц. Накануне ночью они включили громкоговоритель и объявили, что, если финны не сдадутся в течение 48 часов, они приведут немцев и уничтожат нас всех. Что ж, 48 часов спустя мы все еще здесь и рассчитываем, что наши пули убьют и немцев, как они убивали русских“.
По-прежнему неся значительные потери в танках, русские усилили свою активность в воздухе, стали больше использовать артиллерию и прекратили практиковать атаки сбивающейся в кучу пехоты. Вместо этого пехота стала прибегать к тому, что финны называли „тактикой сурка“. Небольшие группы солдат ползли вдоль рвов в заросли кустов или прятались в воронках от снарядов. Они окапывались в снегу и устанавливали перед окопами подпираемые при помощи воткнутых в снег лыж броневые листы, надеясь таким образом закрепиться внутри финской линии обороны на небольших, слабых позициях, которые они могли использовать в разведывательных целях. Проводимые с таких позиций атаки красных были малоэффективны.
Самая большая из таких „нор сурка“ была устроена 20 декабря около озера Муолаа после первого наступления русских. Целый батальон солдат с артиллерией и танками находился здесь все то время, что длилось затишье. Там же окопались несколько „прыщей“ (роты), но впоследствии они были уничтожены.
Странные виды вооружения продолжали появляться на Карельском фронте. Один из финских солдат писал: „У русских появилось новое оружие. Ребята называют его „русской кофемолкой“. Потому что создается впечатление, будто они засыпают в пулемет патроны целыми ведрами и „намалывают“ выстрелы. Точность у них очень плохая, всего несколько человек получили ранения“.
Другим изобретением были минные „грабли“ — штуковина, приделанная к передней части танка. Она должна была взрывать смертоносные мины в деревянных ящиках, не причиняя урона танку. Действуя, танки находились в относительной безопасности, но металлические „грабли“ редко оказывались эффективными.
Существовал еще так называемый пулемет-самострел. Он должен был автоматически открывать огонь, когда перед его стволом появлялся какой-нибудь предмет. По всей видимости, это изобретение пришлось по вкусу боящимся темноты солдатам; устройство позволяло им урвать несколько часов сна в окопе. Очевидным недостатком являлось то, что лучи могли быть направлены только вперед, и финнам легко удавалось обходить их.
Русские стали использовать для наблюдения аэростаты, позволившие им значительно улучшить точность стрельбы. Поднимаемые на расстоянии 1,5 — 2 миль от линии Маннергейма, они находились в воздухе днем и ночью. С высоты в 1500 футов обзор финских позиций с них был превосходным, и финнам теперь приходилось использовать для переброски резервов и подвоза боеприпасов темное время суток.
В этот же период советская авиация начала интенсивные бомбардировки находящейся на линии фронта живой силы. Вполне обычным было, когда самолет гнался за одним-двумя финскими солдатами, находящимися в открытом поле, и тратил боеприпасы на столь незначительные цели. Один из финских солдат писал:
„Однажды я нес караул на мосту, когда русские пытались его разбомбить. Бомбы падали по обе стороны моста, одна упала в двух метрах от того места, где укрывался я, другая разорвалась в пяти метрах с другой стороны. Меня засыпало землей, лицо почернело от грязи, но мост продолжал стоять“.
Пусть русским и удалось остановить наступление финнов, ликовать по поводу своего успеха им не приходилось. Казалось, они движутся в никуда, и с каждым днем их состояние становилось все более подавленным. Один из русских солдат писал:
„Дорогой свояк! Вот и тебя тоже призвали на войну, но лично я отдал бы все свое добро, лишь бы не воевать на этой войне. Нам сулили многое, особенно еще на нашей стороне. Мы бросаем против финнов танки, артиллерию и пехоту, и все безрезультатно… наши товарищи погибают. Иногда за одну атаку гибнет до 300 человек, а финнов никак не сломить. Их огонь очень точен, и они косят нас, словно косой. Пару дней назад мы бросили в атаку 147 человек, а вернулись только 23. До сих пор мы не добились практически ничего. Сражаться с финнами очень сложно. Нам не удалось выбить их с оборонительных позиций, а впереди нас ждут еще большие страдания. Нам следует их окружить, поскольку наши бомбы, похоже, им нипочем. Финны впились зубами в свою землю“.
В это же время, закрепившись на оборонительных позициях, опечаленные своим унизительным поражением, финны узнали, что русские недавно подвергли артиллерийскому обстрелу город Виипури, в результате чего многие из остававшихся в нем жителей бежали в сельскую местность. Ходили слухи, что орудия вели огонь с позиций неподалеку от Перкярви, в 6 милях от Суммы, и сплетни связывали это с неудачным контрнаступлением. В канун Рождества поползли слухи, что русские танки и моторизованные колонны приближаются к Виипури. Генерал Эквист развеял эти слухи, заявив, что лед на пути к Виипури недостаточно прочен и не выдержит такой тяжелой техники. Но продолжающиеся обстрелы дальнобойной артиллерии держали всех в напряжении. Положение усугубило известие о том, что из одного из штабов дивизии исчезли секретные коды финнов, и требовалось очень быстро разработать новые. Это означало полное радиомолчание на какое-то время, и многих это пугало.
Слухи продолжали циркулировать. 24 декабря береговая охрана заметила неподалеку от Виипури небольшую колонну грузовиков, тех, что имелись только у финнов. Но их приняли за русские машины, и тревога усилилась. Кто-то „видел“ русские танки, но потом выяснилось, что это всего лишь валуны, торчащие из-под снега. Подобные слухи плохо влияли на моральный дух солдат и людей в тылу, которые, не понимая, что происходит, просили скорее отправить их на фронт.
Русские не всегда действовали большими силами. Отдельные солдаты занимались сбором разведданных, прежде всего это относится к „десантникам“, которых сбрасывали на парашютах за линией обороны финнов и в глубоком тылу. Они были одеты в финскую форму и имели портативные радиостанции, их задачей являлась передача информации на свою сторону. Особых успехов добиться им не удалось, поскольку большинство „десантников“ были убиты сразу после приземления. Женщины и пожилые мужчины из вспомогательных отрядов, находившиеся на „небесной вахте“, сообщали об этих людях, пока они еще болтались под куполами парашютов, и их неизменно ждала „комиссия по встрече“. Кое-кого из них встречали финские крестьяне, вооруженные вилами; другие просто сами сдавались в плен.
