– Катя.

– Очень приятно, Катя. Так что насчёт пожить у меня?

– А вы меня не обидите?

– Ну что вы, Катя! Как можно?

Так Катя поселилась у Тихомира и прожила у него несколько месяцев. Сам Тихомир приезжал домой раз в месяц на несколько дней, затем обратно уезжал на целый месяц. Когда же Кате на сносях стало трудно ходить, готовить, он вовсе остался дома, взяв отпуск. Ходил в магазин, готовил есть, стирал – делал всё, только чтобы Катя не нуждалась ни в чём. В скором временя у Кати пришёл срок родов. Он взял её с собой в магазин и купил всё, что нужно для будущего ребёнка. А вечером то же дня осторожно, чтобы не спугнуть раненое сердце Кати, он предложил:

– Катя, скоро тебе рожать, но безотцовщина как-то не приветствуется у нас… Не знаю, может, записать ребёнка на моё имя? Что скажешь?

– А ты не хочешь на мне жениться? – спросила Катя сразу, будто давно ждала предложения от Тихомира.

Тихомир даже растерялся от такого прямого вопроса, затем, после пристального взгляда на Катю, спросил:

– А ты бы согласилась, если бы я?..

– А почему – нет? Ты добрый, ты красивый и умный…

– Но я старше тебя намного.

– Ну и что? Я хочу быть твоей женой. Сделай мне предложение.

– Катя… Катя… Я даже не думал… Я боялся, что откажешь. Я хочу! Очень хочу, чтобы ты была моей женой. Выходи за меня! – Тихомир подошёл к Кате, обнял её, осторожно поцеловал, продолжая выражать свою радость. – Катя… Катя…

Через месяц они расписались, и появившуюся на свет малютку записали на фамилию её приёмного отца Борисова. Вот так Ирина стала Ирина Тихомировна Борисова. А Катерина оставила себе прежнюю фамилию, что в конце концов и помогло Николаю найти её.

Ирине не было и двух лет, когда отец Тихомира, профессор Ленинградского института советской торговли им. Ф. Энгельса, заболел и скоропостижно скончался. Тихомиру пришлось закончить своё путешествие по тайге и переехать к матери в Ленинград. В большой квартире на Невском проспекте недалеко от Адмиралтейства и прошли детство и молодость Ирины. В окружении любящих и любимых матери и бабушки – матери Тихомира, женщины высокообразованной, мудрой и тактичной. Ирина и её младшая сестра, которая родилась уже в Ленинграде, выросли и воспитались в лучших традициях советской семьи.

В мутные годы бурного развития частной собственности Тихомир создал свою сеть ювелирных магазинов, обучил бизнесу дочерей своих и был в числе успешных миллионеров, но трагическая смерть оборвала его жизнь. Поговаривали, будто был несговорчив с капитанами теневого бизнеса, за что и убрали его с дороги. Кто знает, может, и правда, а может, и выдумки, как обычно бывает всегда в таких случаях…

Когда Николай оказался возле подъезда Катерины, всевидящие и всезнающие бабушки-разведчицы, сидевшие на лавочке у подъезда Катерины, рассказали ему, что она только недавно похоронила мужа и сидит дома безвылазно уже несколько дней в горе-печали, а дочь её, Ирина, работает по такому-то адресу. Побоялся Николай в такое тяжёлое для Кати время постучаться в её двери и встать перед дочерью тоже не осмеливался. Он каждый вечер приходил к магазину, смотрел на Ирину через стёкла витрин, а потом сидел на скамье перед магазином, где его и подобрал Артём Чернов. Так сложилась у меня вся картина сюжета данной истории.

Я тщательно подбирал слова в разговоре с Катериной, пытался угадать её настроение, ход мыслей, и мы расстались с ней за полночь. Я не был уверен, что удалось мне убедить её в правде моих слов, в правде истории Николая, пересказанной мною.

– Не знаю. Не верю, – были её слова, когда я закончил историю.

– А вы расскажите всё это дочери, может, она поверит, – закончил я мучать Катерину, с тем и откланялся. На следующий день я уехал, оставив парней ждать.

Через неделю Артём позвонил мне и рассказал коротко, чем завершилась это необычная, длиною в четверть века, история. Позвонила, значит, Катерина Артёму только на третий день после моего визита к ней и сказала, что она рассказала дочери их с Николаем историю любви, что пересказала ей историю и самого Николая, услышанную от меня, и просит, чтобы они с Николаем поехали к Ирине. Если она, Ирина, примет своего отца, тогда и она сама будет к нему благосклонна.

На следующий день Артём с Николаем поехали к Ирине, Артём был уверен, что сердце дочери дрогнет и лёд растает. Но даже он не ожидал такого поворота в судьбе своего несчастного подопечного.

Как только они появились на пороге магазина, Ирина сразу побежала к ним навстречу, вытирая слёзы, крепко обняла Николая и проговорила:

– Где же ты был до сих пор, папа?

Ничто не предвещало беды: была суббота, сияло солнце, погода ласково шептала лёгким осенним ветром прощальную симфонию вечности. Мы с женой немного пособирали опавшие жёлтые листья и, уютно усевшись на скамью, смотрели на алое зарево заката. Дачный сезон угасал. Голые ветви кустов, деревьев; мёртвые стебли цветов курились розовым дымом. Вдруг подул ветер, подняв в воздух скелеты жухлых трав, небо затянулось чёрными густыми облаками, набатно зачирикали птицы. Мы спешно покинули природу и спрятались в уютном домике возле слегка натопленного камина.

Ветер усиливался, в порывах стараясь сорвать крышу в моём доме. В тревожном ожидании я долго стоял у окна, смотрел на необузданную стихию природы и думал о том, как беззащитен человек перед её капризами.

Но вот успокоилась мокрая, холодная буря. Заработала спутниковая антенна, и мы стали смотреть последние новости. Но пришла новость оттуда, откуда мы её не ждали. У жены зазвонил мобильник.

– Привет, Лора!.. Что случилось?.. Да ты что! О-о-о! Ничего себе!.. А мебель?.. А посуда?.. И электричество?.. Да ты что!.. Ну что ты, Лора, конечно, скажу. Хорошо… Хорошо… Сейчас скажу. Я перезвоню.

Она глубоко вздохнула и хотела известить о том, что же там у наших друзей такое случилось и чему она так удивлялась, но при имени Лора я уже понял, что Боря Бешеный, муж Лоры и по совместительству мой однокурсник, влип опять, чему я, в принципе, совсем не удивился, потому как за то время, которое я знаю Борю Бешеного, мы, его однокурсники, уже привыкли к его «попадаловам». Но при первых словах жены я не на шутку испугался. – Лора Боровикова звонила. У них крышу снесло.

– Что? У обоих? И что, в дурку попали? – озабоченно спросил я.

Согласитесь, крышу снести можно и с сарая, а можно и с плеч, посему и ничего удивительного в том, что я испугался.

– Да нет! Крышу на даче у них снесло вчера. Ветром. Бедный Борис!

Своё известие касательно Бешеного то с жалостью, то с досадой в голосе она всегда заканчивала так: «Бедный Борис!» Сколько раз ей приходилось это повторять, она уже и сама, наверное, не помнит. Я рассмеялся. По-другому было невозможно никак. Зная Борю и его постоянные приключения, невозможно не смеяться даже тогда, когда вроде и неприлично, потому как у людей горе, у людей крышу на даче снесло в прямом смысле слова, а не так, как мне сразу показалось, но и удержаться от смеха нет сил, когда знаешь, кто такой Боря Бешеный. Ах ты Борик, ах ты мой дорогой, что же это тебя так преследует рок? Почему ты, почти прожив уже жизнь, так и не научился жить спокойно, как живут миллионы людей вокруг, жить праведной жизнью? Впрочем, может, и не надо жить спокойно?

И кто сказал, что это и есть единственно праведная жизнь? Жена уже давно спит, а я думаю. А я лежу, думаю и вспоминаю…

С Борисом Боровиковым мы, его однокашники, познакомились на первом курсе института только спустя месяц с начала учебного года, когда после выписки из больницы на первую же лекцию он явился с законсервированной в медицинском бандаже правой рукой и широко распахнутой улыбкой до ушей. Но легенда о его подвигах насквозь просверлила наши мозги ещё задолго до его появления на наших глазах как физического объекта. Невысокого роста, ширина могучих плеч почти равна его росту, на плечах очень короткая и основательно поставленная шея, плавно переходящая в круглую, как футбольный мяч, крупную голову, на которой уже давно стёрлись следы волос, что когда-то, судя по затылку, густо и весело росли на такой большой поляне.