Чиню в отделе били по-взрослому. Вложили в него всё своё умение. Но Чиня стоял на своём. Ничего не видел, ничего не знаю. Свидетельницы его не опознали. На суде получил двенадцать лет строго режима. Не «особого», и на том спасибо. Осудили только на основании показаний друга детства Степана. Степану дали восемь лет общего режима с учётом искреннего раскаяния и активного содействия следствию. Зла Чиня на него не держал. Ведь закопанные деньги остались при нём. Такие деньги ему бы и за всю жизнь не заработать. Жалко этих потерянных двенадцати лет. Но зато остаток жизни он проживёт на курортах Чёрного моря. Кто бы мог подумать, что через несколько лет эти деньги превратятся в пыль.

Первый звоночек пришел к нему в зону на восьмом году срока. Пришел новый этап. От него-то Чиня и узнал о денежной реформе. Купюры в сто и пятьдесят рублей подлежали обмену. И теперь старые купюры уже не действительны. Пожалел тогда Чиня, что не сказал маме про деньги в книгах. Просто попросил маму на свидании, чтобы книги и журналы старые никуда не выбрасывала.

– Когда освобожусь, пока все книги не перечитаю, из дома не выйду, – сказал тогда Чиня маме.

А мог бы и маме их отдать. Хоть ей была бы польза. На эти девять тысяч машину можно было бы купить.

На крупные купюры выпадало больше пятидесяти тысяч. Значит, больше половины денег сгорело. Дальше – больше. Со следующими этапами Чиня узнаёт, что грядёт новая денежная реформа. Советские деньги будут менять на российские. Вполне логично. Ведь Советского Союза больше нет. Соответственно, новое государство выпустит новые деньги. Значит всё, из-за чего он страдал здесь, превратится в ноль. Значит и этот срок он получил без всякой пользы для себя. С последнего этапа Чиня узнал, что водка на воле в магазинах стоит сто рублей. Когда его посадили, она стоила пять рублей с копейками. Если цены выросли в двадцать раз, значит, его кубышка похудела в двадцать раз. И это окончательно добило Чиню. Он не мог ни есть, ни спать. Непрерывно думал, как найти выход из сложившейся ситуации. Выкопать свой клад мог только он сам. Да и закапывал он его не для того, чтобы кто-то другой его выкопал. Доверить такое дело он не мог никому. И места своих кладов мог найти только он сам. Сколько он ни размышлял об этом, выхода он не видел никакого. Он даже на минуту пожалел, что не выдал эти деньги «ментам». Может быть и ему, в этом случае, дали бы восемь лет вместо двенадцати. Сейчас бы уже готовился к выходу на волю. Но он сразу же отмёл эту мысль. Для того чтобы ему скостили срок, ему нужно было бы не только отдать все деньги, но и сдать своего «подельника» – «кореша» с «малолетки». А этого уже позволить себе Чиня не мог. В этом случае, Чиня провёл бы эти восемь лет не среди людей, а среди «фуфлыжников» и прочей нечисти. Уж лучше Чиня отсидит свои двенадцать лет в кругу людском, нежели восемь среди всякой нечистоты. Да и не восемь лет это будет. Это будет пятно на всю оставшуюся жизнь. Чиня замкнулся сам в себе.

Лагерные приятели видели, как изменился Чиня за последнее время. Но расспрашивать в лагере не принято. Надо будет, сам расскажет. И Чиня, наконец, поведал обо всём своему самому близкому «корешу», в котором был уверен, что он его не сдаст.

– Да, Чиня, тебе не позавидуешь,– проговорил приятель. – «Ноги тебе надо делать».

– Да я уже думал об этом. Ничего придумать не могу.

– Я слышал во втором отряде пацан один вышел с БУРа (барак усиленного режима). А закрывали его якобы за попытку побега. Вот с ним бы тебе пообщаться.

– Сможешь меня с ним свести?

– Да, попробую.

На следующий день приятель с Чиней проникли во второй отряд, где их и свели с нужным им пацаном. За кружкой «чифира», в задушевной беседе Чиня поведал ему, о том, что одному «кенту» позарез нужно на волю. Немного подумав, пацан сказал:– Ну, приведите ко мне его. Пообщаемся. Может, и посоветую ему что-нибудь.

Помявшись, Чиня произнёс: – Ну, это я и есть.

– Да я так и понял. Ну, пойдём, пообщаемся.

Вышли в «локалку». Присели в уголке.

– Была бы у меня возможность завершить начатое, ни кому бы ничего не сказал. Да мне уже воспользоваться этим не получится. У меня теперь пометка в деле – «склонен к побегу». Каждые два часа бегаю отмечаться. Даже по ночам. Так что вариантов попасть на «промку» у меня нет. А так, может тебе пригодится. Пошлым летом мы начали рыть подкоп на «промке». Есть там место хорошее. До забора метров пятьдесят всего. Что там за забором никто не знает, но думаю надо за забором ещё метров сто пройти, чтобы место вылазки «вертухай» с вышки не «спалил». Я думаю, что до забора мы уже докопали. Сам видел, когда охрана с собакой по «запретке» вдоль забора шла, собака проявляла беспокойство, реагируя на людей в подкопе. Значит, рыли уже под «запреткой». Только тебе одному не справиться. Должно быть как минимум трое. Один копает, второй грунт на поверхность вытаскивает, третий этот грунт по «промке» разбрасывает. Вот на этом мы и «спалились». Одно ведро можно незаметно куда-нибудь пристроить. Ну, десяток ведер, тоже пройдут не заметно. Но у нас- то идут сотни вёдер. Мусора заметили свежий грунт в одном месте. Затем в другом. Сразу всё поняли. Дали задание своим «кумовским». Ну, меня кто-то из них и «срисовал». В агрегатной провели «шмон». Ничего не нашли, но меня и всех с кем я близко общался с «промки» убрали. Без права дальнейшего восстановления. А меня, «до кучи», ещё и на шесть месяцев в БУР «упаковали» за нарушение режима. В общем, в агрегатной есть «бендейка». Там под топчаном в углу и есть вход в лаз. Только не «спалите» его. Столько труда потрачено. Ну а если всё у тебя «выгорит», не забудь, зашли мне посылочку с воли.

– Всё будет по-человечески! «Зуб даю»!

– Ну, будут вопросы, забегай! Удачи тебе!

У Чини понемногу отлегло от души. Вернулся в свой отряд в бодром расположении духа. Теперь осталось найти напарников и попасть на «промку». Где взять напарников? Да вот же он! Самый близкий «кореш». Но приятель вдруг сказал:– Нет! Мне год остался сидеть. Какой смысл мне рисковать. Тебе нужны напарники, которым также ,как тебе, нужно во что бы то ни стало оказаться на воле. Вот об этом и нужно думать.

Сразу, в их отряде, таких кандидатов не нашлось. Начали перебирать всех порядочных сидельцев в зоне. И опять пустой результат. Нет ни одного «бродяги», у которого сложилась бы на этот момент какая-нибудь экстренная ситуация. Начали перебирать порядочных «мужиков». И опять без результата. Был в зоне «мужичок» один. Москвич Жиля. Но «мутный» он был какой-то. Не внушал он Чине доверия. Чиня делил всех сидельцев на преступников и уголовников. Преступник, он живёт промыслом криминальным. Это его профессия. А уголовник – это, как правило, «бытовик» или хулиган какой-нибудь. В тюрьме он пассажир случайный. Сели, доехал он до следующей остановки и вышел. Больше с ним Чиня никогда не пересечётся. Какая же ему вера? Сдаст, и поминай как звали. А этот с высшим образованием. Работал архитектором в Главмосстрое. Занимал хорошее положение в обществе. Так он прожил пятьдесят лет. А потом пошла у него чёрная полоса. По пьянке прирезал своего сослуживца. Толи к жене его приревновал, толи по работе что-то не поделили, вот только воткнул он в своего сослуживца хлеборез, после совместного распития коньяка. Дали ему за это восемь лет. Не успел он до зоны добраться, а ОБХСС ему новое дело «нарыл». Вскрылась какая-то махинация на работе, Добавили ещё шесть с конфискацией. А теперь ещё и жена перестала отвечать на письма. Написал своей сестре, чтобы узнала, что там с женой происходит. Получил ответ от сестры. Пишет, что позвонила ей. Та ответила, что всё нормально. Совсем нет времени ответить на письма. Много работы. Решила сестра «нежданчиком» сходить к ней домой, поговорить с глазу на глаз. Дома её не застала. Зато пообщалась с бабушками, сидящими на скамейке у подъезда. И рассказали они ей жуткую историю. Что живёт у неё какой-то чёрненький молоденький паренёк – по описанию, ровесник его сына от первого брака. А может быть даже и моложе. Ходит с ним по улице, обнимается. Никого не стыдится. Так что нашла она Жиле замену. Решила выследить их. И выследила. Оказалось, что не ровесник сына, а именно сын Жилина. Жиля с ним с самого его детства, после развода, не общался. Бывшая жена была против этого общения, а Жиля особо то и не настаивал. У него сразу появилась новая молодая жена. На десять лет младше Жили. Вот сынуля то и отомстил папаше. Оставил Жилю на старость лет без жены и без квартиры. Сестра в письме слезу пустила:– «Выйдешь, так тебе и прописаться то в Москве будет негде, кроме как у меня». Жиля, после такого письма, волком взвыл.