— Так как вы с ней познакомились-то?

— Хорошие были времена! Или мне это спьяну так казалось? Короче, слушай историю!

— Дмитрос, пива! — крикнула Аннушка, перекрывая звонким голосом шум разговоров и звон стаканов.

В баре разгорается вечер — потолочные вентиляторы вяло размешивают табачный (и не только) дым, но из открытых окон уже потянуло первой прохладой.

— Прекрасная Аннушка, — бармен вышел из-за стойки и принёс кружку лично. — Вот. Крепкое и ледяное, как твоё сердце.

— Иди в задницу, Дмитрос, — смеётся она, — это было один раз. Я сразу сказала, что это будет один раз. И смени уже подкат, ты всем бабам говоришь одно и то же.

— Но только тебе — искренне! Я запомнил ту ночь на всю жизнь, — он приподнял стильный, хотя и несколько засаленный котелок, открывая лысый татуированный череп.

— И это ты тоже говоришь всем бабам, Дмитрос! Иди за стойку, там тебя требуют.

— Подождут, — он пренебрежительно взмахнул татуированной змеями и рыбами, четырёхпалой, обильно покрытой шрамами рукой. — Неужели ты не дашь мне даже тень надежды, му иле́? Фе́ло на́сас глори́суме!

— Я дам тебе твёрдое обещание, что если ты сейчас не отвалишь, то здесь будет работать другой бармен! Потому что у этого голова будет торчать из жопы.

— О нет, только не это! — засмеялся тот. — Как же я тогда буду носить котелок?

Он снова приподнял головной убор, поклонился, ушёл обратно за стойку.

— Будете мясо, миз? — спросила пухлозадая официантка. Её тыльная часть вызывающе обтянута тонкими кожаными штанами, и посетители нет-нет да и провожают её звонким шлепком, на что она не обращает ровно никакого внимания.

— Конечно буду, Хлоя! Ещё спрашиваешь! Я с рейса, голодная, как тварь Изнанки!

— Как прожарить, миз?

— Как Дмитрос тебя жарит в подсобке — страстно, но быстро.

— Поняла, миз, — хихикнула девушка, — картошку или просто хлеб?

— К чёрту картошку. Лучше мяса два куска пожарь.

— Пара минут, миз, мясо разделывают. Ребята завалили молодую косулю.

— Отлично, Хлоя, как раз прополощу глотку от дорожной пыли, — Аннушка отхлебнула пива.

— Что подать такой милой девочке? — спрашивает Дмитрос у новой посетительницы. — Что-нибудь тёплое и сладкое, как её сердечко?

— А можно девочке стакашечек водочки? — ответила звонким голоском та.

— Такой юной врэ́фос? Может, лучше горячего молочка?

— В жопочку себе залей своё молочко. Или я перепутала с баром коровник? Мне тут нальют водочки уже?

Девчонка небольшого роста, худенькая, растрёпанная, курносая, тонкие руки в бисерных браслетиках, на шее не то амулеты, не то просто украшения, обильно нанизанные на разноцветные шнурки. Цветастое платье, яркие мокасины, безмятежная улыбка и большие круглые очки, где одно стекло фиолетовое, другое — зелёное.

— У Дмитроса не много принципов, моро́, но он не спаивает детей!

— Налей ей, — сказала Аннушка громко. — Ты что, не видишь, это глойти.

— Я вижу ребёнка! — заупрямился бармен. — Мне плевать, что она водит караваны. Хе́стика! А караванщик, который нанимает детей, гамиме́нос пу́стис!

— Хочешь сказать это Малки лично, храбрый дядька в шляпе? — фыркнула девчонка. — Или мне передать?

— Я уважаю Малки, — сбавил тон Дмитрос, — но тут он не прав. И это не шляпа. Это котелок.

— Ты водки-то нальёшь, котелковая башка?

— Нет! У меня принципы! Вот! — он показал на табличку, изображавшую перечёркнутого младенца с бутылкой.

— Во ты душный! — девчонка развернулась на стуле, откинулась спиной на стойку и, закинув ногу на ногу, закричала в зал: — Эй, народ! Кто-нибудь купит девушке выпить?

Задравшаяся юбка открыла худые сбитые коленки.

— Иди сюда, — позвала её Аннушка. — А ты, Дмитрос, тащи сюда бутылку и две рюмки. Я всё равно не собиралась ограничиваться пивом.

Бармен вздохнул, закатил глаза, развёл руками, но спорить не стал.

— Так можно нарваться на неприятности, — сказала Аннушка девчонке, когда та непринуждённо плюхнулась за столик. — Просьба купить выпить со стороны девушки может быть понята… Неоднозначно.

— Что? Трахнут, что ли? — засмеялась та. — Так я, может, за этим и пришла, ха! Ну, кроме как выпить водочки, конечно. А как ты догадалась, что я глойти?

— От тебя Дорогой просто тащит. Только что пришла?

— Да, караван паркуется, а я сразу сюда, втащить соточку для начала. Нальёшь, или просто так позвала?

— Налью, — Аннушка разлила водку по рюмкам. — Ну, длинных зигзагов, прозрачных туманов, коротких маршрутов, прямых дорог.

Они чокнулись, и девчонка решительно опрокинула в рот рюмку.

— Может, закуски какой?

— После первой не закусываю! — помотала спутанными волосами она. — Дай лучше пивка запить.

— Не ушибёт тебя с такого?

— Плевать! Надо! Дай!

Аннушка подвинула к ней кружку, девчонка сделала длинный глоток.

— Вот, теперь лучше… А ты тоже глойти, да?

— Нет, я курьер.

— Это как?

— Почти то же самое, но без каравана.

— Круто. А чего угощаешь тогда, раз не глойти? Если нацелилась трахнуть, то сразу предупреждаю — я не по девочкам.

— Поняла, что тебе надо, вот и всё. Первый рейс?

— Чёрт, угадала, — призналась девчонка смущённо, — откуда?

— Вижу, как тебя таращит. Напрягло?

— Не то слово, блин. Думала, глазоньки вылезут и головушка лопнет. Хорошо, что косячок заначила, дунула на привале, пока Малки не видит. Давай ещё накатим?

— Без проблем, тем более, и мясо несут. Как знала, два куска заказала. Поделюсь с тобой, если хочешь.

— Блин, думала неделю жрать не смогу, так мутило. Но отпустило, слона готова съесть!

— Обычное дело. Вы, глойти, много сил жжёте на маршруте. Если б не резонаторы, сгорали бы за год. Давай, за Дорогу!

— За Дорогу!

Официантка принесла два здоровенных стейка и стопку толстых лепёшек. Аннушка отделила половину, подвинула к девочке.

— Фига себе у неё жопа! — восхищённо сказала та, провожая взглядом Хлою. — Вот ей, наверное, сидеть мягко… Меня Донка зовут, кстати.

— А меня Аннушка.

— Серьёзно? Та самая Аннушка? Не гонишь?

— Угу, — ответила девушка невнятно, впиваясь зубами в мясо, — как есть та самая.

— Офигеть, блин.

— Точняк. Сама себя боюсь. Ну что, ещё по одной?

— Спрашиваешь!

Аннушка смотрела, как Донка, пренебрегая ножом и вилкой, грызёт кусок мяса острыми мелкими зубами. Урчит, как кошка, сок капает на тарелку и течёт по рукам.

— Наелась? — спросила она, когда та закончила.

— Да, налопалась, спасибочки. Пора ещё водочки!

— А ты нормально держишься.

— В смысле?

— Ну, мы уже полпузыря раздавили, пивом запивая. Я думала, ты под стол упадёшь с таким весом-то.

— Ха! Не дождёшься! Я ещё и тебя перепью!

— Ой, я тебя умоляю, ребёнок! Не тянись за тётей Аннушкой, она тебе дурному научит.

— Чему это? — засмеялась девчонка, ловко закидывая в себя очередную рюмку. — Пить? Я и так пью. Курить? Курю, и не только табак. Трахаться? Ха, ты б видела! В карты на раздевание играла, с рейдерами на моцике гонзала, караван по Дороге провела! Чему ты можешь меня научить, тётя Аннушка?

— Да на свете полно штук, которых ты не пробовала.

— Это, например, что?

— Всякие вещи не для маленьких пьяненьких девочек!

— Это кто ещё пьяненький! Я таких как ты троих перепью! Наливай ещё!

Они выпили снова, повторили, а потом бутылка внезапно кончилась.

— Не, я так не играю, тётя Аннушка! — пьяно засмеялась Донка, вытряхивая последние капли из горлышка себе на язык. — Раздразнила и в кусты?

— Ты о чём? — удивилась тоже уже не слишком трезвая девушка.