— А ты удостоил меня большой чести, Лисент Македонский.

Грек небрежно взмахнул рукой и ответил, что лишь констатирует истину. Затем он нахмурился и перевел взгляд со своих израненных рук на лицо командира.

— Я вижу, что слухи оказались верными, — сказал он серьезным голосом. — Эта война взяла с тебя свою долю. Мне понятны такие потери, мой друг. Пусть Рим не причинит тебе больше вреда...

Ганнибал кивнул.

— Хорошо, вернемся к делу. Я приехал, чтобы предложить тебе договор о сотрудничестве между нашими народами. Филипп хочет, чтобы римский кнут покинул Адриатику. Македония объединится с тобой против Рима. Мы начнем сражаться в Греции, но затем перенесем войну сюда. Весной следующего года мой царь высадится на итальянском берегу с двумя сотнями кораблей. Этого хватит, чтобы римляне обмочили свои колени.

Услышав обещание Лисента, Ганнибал так обрадовался, что не нашел даже слов для ответа. Перед внутренним взором командира появился огромный флот боевых кораблей, и от этого зрелища его пульс забился чаще. Отдельные части великого плана начинали собираться вместе.

После того как Сапанибал увидела Имаго Мессано в полуобнаженной компании Хада и Ханнонов, она посчитала его предателем. Он, в свою очередь, старался убедить ее, что по-прежнему поддерживает сторону Баркидов. По карфагенским обычаям, она не могла прогонять его, когда он приходил к ней в гости, и Мессано раз за разом доказывал ей свою преданность со страстью человека, спорившего перед советом. Он говорил, что вынужден проводить свое время в компании этих подлецов. Он не может поступать иначе, поскольку они являются представителями правящего класса. Помимо обсуждения военных тем, он ведет с ними разнообразные коммерческие дела. Его приглашают для решения многих вопросов. Причем, он не раз расшатывал укоренившиеся мнения, основываясь на намеках или предвидениях некоторых религиозных деятелей. Убеждать советников лучше всего в вечерние часы, когда их языки развязываются от вина и увеселений. Для достижения своих целей Имаго поддерживает тесные отношения с Хадом, так как недруги главы совета не получают доступ к важной информации. Но все эти факты не меняют убеждений его сердца. Он никогда не поступался ими.

Сапанибал слушала его с прищуренными глазами. Она говорила Имаго, что он опытный политик и всегда может поступать так, как считает нужным. Однако ему больше не следует ожидать ее полного доверия. Она не может скрывать от него своих чувств независимо от того, как он воспримет ее гнев. Мессано вертелся, как уж на раскаленной сковородке. Это нравилось ей. Вежливо и осторожно споря, она получала от него кое-какую информацию. Нечто подобное случилось летом через год после битвы при Каннах. Имаго выдал Сапанибал тайну, не подлежащую публичной огласке, так как эта новость могла подорвать светлый образ Ганнибала, сложившийся на родине. Кроме того, он спасал ее семью от вполне возможных пересудов и предвзятых мнений. Скандал мог получиться немалый.

После его предполагаемого предательства Сапанибал встречалась с Имаго не во внутреннем саду, а в гостевой комнате, где стояло несколько кушеток. Это был тусклый зал с торжественным убранством, замороженный и мрачный. Высокие колонны возвышались, как безмолвные солдаты. Свет от факелов перемещался между ними, создавая тревожные тени. Имаго раздражала формальность их встреч, но он принимал ее с выражением покорности, которое явно намекало на его нежелание выносить столь неприветливое отношение бесконечно долго.

— Этим утром я услышал не очень хорошие новости, — сказал он. — К нам пришло донесение из Рима... Твой брат отправил туда командира карфагенской кавалерии Карфало. С ним было несколько римлян, взятых в плен при Каннах. Он хотел получить выкуп и организовать передачу плененных легионеров. Но сенаторы приняли его неохотно и позже отказались от уплаты каких-либо денег. Они даже запретили семьям этих солдат выкупать их самостоятельно.

Сапанибал задумчиво посмотрела на Мессано. Ее волосы, туго стянутые на затылке, натягивали кожу лба и придавали ей молодую гладкость, хотя черты лица становились от этого излишне неподвижными и обретали сходство с маской.

— Как умно, — сказала она. — Ив то же время глупо.

Имаго на всякий случай кивнул, но до конца не понял, что она хотела сказать.

— На тех солдатах нет позора, — произнес он важно.— Им просто не повезло, что они имели глупого военачальника, приведшего их к поражению. По карфагенской традиции таких генералов распинают на крестах, а воинов выкупают у врагов. Но Рим не поступает подобным образом. Поэтому они из чистой досады отвергли тысячи солдат. Какой странный народ! Услышав донесение, Хад заявил, что это еще раз доказывает безуспешность действий Ганнибала.

— А что он понимает в войне? — проворчала Сапанибал. — Сегодня он называет черное белым, а завтра — белое черным. Это по его приказу Магон отправился в Иберию, а не в Италию к Ганнибалу. В следующем письме я посоветую брату просить у совета только то, что противоречит его желаниям, и тогда старейшины из ненависти к нему начнут действовать разумно.

Имаго рассеянно сжал зубами заусенец на ногте и оторвал его. Такое поведение выглядело слишком грубым для такого благородного человека. Похоже, он и сам заметил это. Сплюнув кусок кожи на ладонь, он прикрыл его другой рукой.

— Странно, что ты всегда злишься не на римлян, а на своих соотечественников.

— Я не могу повлиять на римский Сенат, поэтому берегу злость для тех, кто близок к моему родному дому. Ты хотел еще что-то сказать? Или мы можем завершить нашу беседу?

— Да, есть серьезная тема. И очень важная...

Имаго придвинулся ближе к ней и сел на край дивана. Его пятки подергивались, как у мальчишки, который спешил куда-то. Он повернул ладони вверх и протянул их к Сапанибал , указывая на свою открытость перед ней.

— Дело связано с твоей семьей. Точнее, с женой Ганнибала...

Он замолчал, но Сапанибал «подстегнула» его:

— Продолжай.

Слушая слова Имаго, она сохраняла свой строгий вид и ничем не показывала, что его история задевает ее до глубины души. Только веки немного дрожали. Ей не хотелось верить советнику, но, несмотря на бесстрастный вид, Сапанибал понимала, что он говорит ей правду.

Через некоторое время они направились к передней двери. Мессано замедлил шаг и прошептал:

— Сапанибал, когда же я смогу назвать тебя моей любимой? Ты знаешь, как я этого хочу. И ты слишком мудра, чтобы я скрывал от тебя свои желания. Не будь со мной так холодна. Я взрослый мужчина с большими возможностями. Моя любовь к тебе объясняется лишь тем, что я нашел в наших беседах ту глубину, которую никогда не испытывал в общении с другими женщинами. Не избегай меня, Сапанибал.

Они остановились на краю двора. Слуга отделился от стены — во всяком случае так показалось им обоим — и подошел поближе, готовый сопроводить гостя к воротам. Сапанибал ничего не ответила на последние слова Мессано. Она лишь прошептала:

— Спасибо за новость, которой ты поделился со мной. Я буду действовать так, как выгодно моему народу. Прощай.

Имаго снова попытался повторить ей последние фразы, наполняя их эмоциями, которые более подходили бы поэту. Лицо Сапанибал оставалось бесстрастным. Ничто в ее чертах не предполагало уступки в ответ на его признание. И все же, когда он двинулся прочь, она коснулась пальцами его предплечья. Мессано повернулся, словно хотел спросить о чем-то. Но она уже уходила, проклиная себя за этот жест.

Ей трудно было проверить сведения Имаго. Государственные законы и обычаи не позволяли аристократкам вести дела с торговцами и моряками. Но у нее не оставалось выбора. Она не хотела вовлекать Мессано в решение своих проблем. С другой стороны, Сапанибал не могла довериться прислуге. А вопрос был спешным и не терпел отлагательства. Она накинула на голову капюшон и вместе с полуголым рабом отправилась в город. Она специально выбрала для своего сопровождения самого сильного евнуха с впечатляющей мускулатурой и грозным видом. Миновав толпу торговцев, рабов и животных, нагруженных тюками и ящиками, они подошли к докам, где на прибрежных камнях стояли корзины с рыбой. Воздух был наполнен густым запахом гнили.