Масинисса стал всадником раньше, чем стал помнить себя. Он совершал в седле все, что делал на ногах — курил трубку, принимал пищу и даже мочился в сторону, в шутку обсуждая с товарищами силу своей струи. Иногда он мечтал о сексуальных сценах на спине коня, хотя эти грезы часто создавали проблемы при пробуждении. На тренировках он на полном скаку метал в цель копья, пронзал стрелами летящих птиц и сбивал белок с дальнего расстояния. Более крупные цели вообще не представляли трудности. Он попадал в них, почти не глядя.

Уплывая в Иберию, Масинисса обещал Софонисбе, что вернется героем. Он действительно имел это в виду и оттого немного обиделся, когда невеста отнеслась к его словам с насмешкой, как к какому-то хвастовству. Ах, как он хотел ее! Она влекла его не теми удовольствиями, которые дарила иногда, а предвкушением страстных утех, остававшихся для него под запретом. Софонисба сочетала в себе утонченность и грубость. Это была неотразимая комбинация. Царевич решил, что после смерти отца он сделает ее царицей империи, а затем расширит свои владения во всех направлениях. В ту пору, когда Карфаген властвовал на Средиземном море, Массилия раздвинула свои западные границы и подчинила гетулийцев, мавров и ливийцев. Теперь же он мечтал раздавить Сифакса правой ногой и повернуть войска на юг. Кроме прочего, Масинисса хотел наладить связи с Аудагостом и Кумби — древними и культурными городами, почти неизвестными ему, но, по слухам, богатыми и процветавшими. Заручившись их поддержкой, он мог бы контролировать торговлю между внутренними регионами Африки и Средиземноморьем. Какую же империю он тогда создаст! Он завалит Софонисбу золотом и предметами из слоновой кости, одеждами и крашеной шерстью. Она скоро убедится, что Масинисса не мальчик, над которым можно смеяться. Она поймет, что он мужчина, о котором будут помнить века. В этом царевич не сомневался. Он был уверен, что выполнит свое предназначение.

За первые несколько месяцев, проведенных в Иберии, он показал себя отважным воином и одаренным командиром. Масинисса умел вести войну, изменяя обстоятельства. Римляне не понимали этого искусства, но нумидийцы могли творить чудеса, когда они совершали свои маневры с умопомрачительной скоростью, на которую были способны только их кони. Именно так люди Масиниссы застали врасплох и уничтожили отряд римских разведчиков, направлявшихся на север полуострова. Он не выяснил их целей, потому что бой длился несколько мгновений, и каждый из пятидесяти легионеров погиб, не успев сказать ни слова. Затем он занялся набегами на Каталонию и лично сжег несколько поселений, превратив их в костры отчаяния.

Царевич не питал зла к каталонцам. Но они предали Карфаген и стали друзьями его врагов. Масинисса хотел показать, что Сципионы не контролировали захваченные территории и не могли предоставить защиту своим союзникам. Он нападал на обозы, деревни и небольшие города — куда хотел и когда хотел. Если бы дело зависело только от него, он мог бы продолжать такие набеги сколь угодно долго. Хотя Маси-нисса был новичком на войне, каждый чувствовал, что в его жилах текла кровь выдающегося командира. С его помощью Баркиды могли одолеть любого врага, и он часто напоминал им о своих талантах. Ганнон и Гасдрубал смеялись, выслу шивая его похвальбу, но он им нравился. Они похлопывали его по спине, обнимали по-товарищески, дергали за волосы и называли младшим братом. Однако Гасдрубал однажды сказал ему:

— Ты прав, царевич. В тебе есть божий дар. Я не хотел бы быть твоим врагом. Надеюсь, Фортуна никогда не рассорит нас с тобой!

Даже молчаливый Ганнон, который претерпел от рук римлян многие страдания, относился к нему с сердечной теплотой.

Поздним летом в его первый иберийский сезон обе карфагенские армии вели наступательные действия. Маневры Гасдрубал а приблизили его отряды к братьям Сципионам, занимавшим Амторгис. Ганнон, командовавший второй армией, направился к нему на помощь. Его отделяло несколько миль. Римляне, устав от мелких стычек, хотели провести большую битву перед окончанием сезона. В последнее время им приходилось обороняться, как и их соплеменникам в Италии. В какой-то момент Гасдрубал оказался в уязвимой позиции. Вторая армия еще не подошла, а его силы уступали римлянам по численности воинов. Но вместо атаки на него Сципионы тоже разделили свое войско на две части. Гней двинулся на север, намереваясь окружить Ганнона, а Корнелий расположился перед Гасдрубалом. Их разделяла небольшая река.

Со стороны обе римские армии казались более чем внушительными. Каждая из них насчитывала около тридцати тысяч солдат. Но разведчики доложили Масиниссе, что войско Корнелия лишь на треть состояло из римлян. Остальные были кельтиберами. Услышав эту новость, царевич начал насмехаться над трусостью и продажностью кельтиберов, однако через миг вдруг замолчал, изумленный своими же словами. В его уме возникла простая идея, содержавшая в себе величественную красоту. Когда генералы встретились в небольшой деревушке, находившейся на полпути между армиями, и когда все офицеры сели на свои места, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, Масинисса не удержался и с присущей ему эксцентричностью поведал им свой хитрый план.

— Послушайте меня, — сказал царевич. — Эти иберийцы не имеют доблести в своих сердцах. Они не хотят сражаться с нами и не любят Рим. У нас есть серебро. Почему бы нам не перекупить их у Сципионов?

Гасдрубал сел на стул и мрачно покачал головой.

— Они не будут сражаться против римлян. Кельтиберы слишком сильно связаны с ними и слишком злы на нас, чтобы перейти на нашу сторону.

— Я не говорил, что им придется сражаться против римлян, — возразил Масинисса. — Конечно, они не будут воевать за нас. Мы заплатим им, если они вообще не будут сражаться. Мы купим их нейтралитет.

— Чтобы они вообще не сражались?

Масинисса поискал другие слова, чтобы объяснить свою идею, но затем понял, что и так хорошо изложил ее. Он просто кивнул.

Гней Сципион ужасно сердился, когда слышал имя Масиниссы. С того момента, как он начал поход на север, отряды этого отродья нападали на него почти каждый день, наступая на пятки, вновь и вновь нанося стремительные удары с такой быстротой, что легионеры не успевали построиться в формации и встретить их лицом к лицу, как подобало воинам. Массилиотские всадники внезапно вылетали из леса, бросали копья и дротики, убивали солдат прицельными попаданиями в шею и другие открытые места, бросали горящие факелы в повозки с фуражом или угоняли лошадей. Затем африканцы исчезали, пригибаясь к спинам коней и галопируя на невероятной скорости под нижними ветвями сосен.

Эта трусливая тактика выводила Гнея из себя, поскольку каждый набег стоил ему солдатских жизней, припасов и гордости.

Вот почему он приказал совершить марш-бросок в непроглядную полночь. Гней знал, что Индибилис и его тартесии — союзники карфагенян — находятся в нескольких милях к востоку. Действия Масиниссы могли оказаться хитростью — попыткой отвлечь его внимание от иберийцев, спешивших пополнить армию Ганнона. Если бы он разобрался с ними одним быстрым ударом, то обеспечил бы себе неоспоримое преимущество. Гней оставил у костров несколько тысяч солдат и велел им шуметь в ночные часы, создавая впечатление огромного войска. Остальные двадцать пять тысяч воинов отправились в поход. Они без труда могли разгромить тартесиев. В этом не было особого подвига. Но если его план сработает, он уничтожит подкрепление и вернется назад, чтобы сразиться с армией Ганнона. Гней не сомневался, что Индибилис выпрыгнет из туники с красной каймой и забрызгает поносом пятки, когда утром увидит перед собой такую силу.

Поход проходил идеально: люди сохраняли порядок в рядах и тот темп, который они имели бы при свете дня. По расчетам разведчиков, они должны были оказаться рядом с иберийцами на рассвете. Гней хотел навязать им бой. Он знал, что позже сражение перейдет в индивидуальные стычки и распространится по лесным холмам. Его люди будут участвовать в поединках, как гладиаторы на торжествах в амфитеатрах. Легионеры не привыкли к подобной тактике, но Гней специально предупредил своих солдат о такой возможности. Захватив врага врасплох, он с самого начала получит преимущество в действиях. С каждым выпадом или парирующим ударом иберийцы будут отступать назад.