— Этот новый военачальник послан царем Гайей Массилиотским, — пояснил Гасдрубал. — Он знаток лошадей и мастерски командует своими людьми. Они восхищаются им почти так же, как Ганнибалом. На мой взгляд, у него слишком много власти, но он доказал нам свою верность. Мы были бы безногими без нумидийской конницы.

Адгербал, главный инженер, пришел раньше всех. Его карфагенская туника трепетала на ветру свободными складками. Упершись ладонями в каменный бортик, мужчина осматривал город, который он помог построить. Его пристальный взгляд перемещался так, словно в его мозгу производились вычисления, чтобы что-то поправить или изменить, даже в те мгновения, когда он улыбался, говорил или слушал своих собеседников. С некоторых пор его знание архитектуры и законов физики использовалось для разрушения городов, а не для их созидания.

— Если мы начнем осаду Сагунтума, то победу нам смогут обеспечить лишь его машины, — прокомментировал Гасдрубал .

Незадолго перед назначенным временем на встречу прибыли другие офицеры. Сначала появился молодой Карфало, который командовал легкой кавалерией под началом Махар-бала. Затем пришли Бостар и Бомилькар. Первый был секретарем Ганнибала, второй — его любимым генералом. Синхал, самый старый в свите, служил хирургом Баркидов еще во времена Гамилькара. Он отличался от других тощим телом, тонкими интеллигентными чертами лица и египетским происхождением. Спокойные глаза и полные губы придавали лицу врача сходство с маской, которая скрывала эмоции и мысли. Его сопровождал муж по имени Вандикар. Он родился в далекой Индии и служил в армии Ганнибала главным погонщиком слонов. Его кожа была гораздо темнее, чем у карфагенян; прямые густые волосы лоснились от масла. За каждым из участников совета следовали оруженосцы и помощники — такие же безмолвные тени, как бесстрастный Ноба, доверенные друзья и закаленные в битвах солдаты. Некоторые из них были свободными людьми, другие оставались рабами.

Гасдрубал знал этих офицеров по критическим мгновениям битв и по пирам в часы досуга. Он приветствовал их кивками и легкой усмешкой. В его движениях и позе сквозила важность молодого льва, уверенного в своем месте среди равных по рангу. Однако, увидев черную гриву еще одного генерала, он стал вести себя скромнее. Еще бы! Это был Мономах. Легендарный воин осмотрел собравшихся пренебрежительным взглядом, который коснулся каждого, но ни на ком не задержался, словно никто из них не вызывал у него достаточного интереса. Холодные, навыкате, глаза Мономаха казались слишком большими для его лица. Или, возможно, они выглядели такими из-за сморщенных щек и вялых поджатых в линию губ.

Бойкость Гасдрубала испарилась. Он пригнулся к брату и чуть слышно прошептал:

— К нам явилось существо более древнее, чем остальные люди.

Произнося это, он старался не смотреть на человека, о котором шла речь.

— Я помню его, — ответил Магон. — Его имя Мономах, он создал особый кодекс воина. Путь льва, не так ли?

Гасдрубал кивнул.

— К сожалению, он не стал умнее после этого. Мономах посвятил свою жизнь Молоху, пожирателю детей. Говорят, что у него было много противников, но он оставил в живых лишь нескольких из них. Хорошо, что он сражается за нас. Спасибо и на этом.

Ганнибал взлетел на платформу как вихрь. На нем были кожаные латы, в которых он иногда упражнялся в боевых искусствах. Блестящий черный цвет придавал им сходство с кованым железом. Его красный плащ ниспадал на землю. Руки и ноги ниже бедер оставались обнаженными. Казалось, что он пришел с тренировки — все еще румяный и разгоряченный. Обменявшись с ним взглядом, Гасдрубал почувствовал тепло на лице, улыбка его брата была подобна лучу солнца, пронзившему тучи. Следом за ним появился Ганнон. Он кивнул младшим братьям, затем скрестил руки и выжидающе остановился чуть поодаль. Когда Ганнибал заговорил, его голос зазвучал ясно и громко, несмотря на ветер, пытавшийся заглушить его слова.

— Давайте вспомним на миг о величии нашего народа и о долге, который мы исполняем в Иберии, — сказал он. — Преодолев опасности и пережив предательства, мы создали одну из величайших империй мира. Подняв народ из бедности, мы сделали его богатым. Наш народ оправился от поражений и идет теперь от победы к победе. Мы можем гордиться собой. Все это произошло благодаря моему отцу Гамилькару и зятю Гасдрубалу Красивому. Они проложили путь. Их труд стал хорошим началом, но он еще не завершен. Когда они ушли к Ваалу, их дело унаследовали мы, и нам предстоит воплотить в реальность мечту наших предшественников. Мы по-прежнему имеем врага — единственного и грозного недруга, не похожего на остальных. Вы знаете, о ком я говорю... Это не греки, с которыми мы часто сражались в прошлом. Это не кельты, все еще непокорные на севере Иберии. Это даже не жители Сагунтума, о которых мы еще поговорим. Сейчас я имею в виду логово воров и пиратов, называемое Римом. Нужно ли мне перечислять их преступления, совершенные против нас?

Генералы невпопад заворчали, что эти преступления хорошо известны каждому из них, но Ганнибал все равно перечислил наименования потерянных частей империи. Он произносил слова медленно, по слогам:

— Сицилия. Сардиния. Корсика. У нас отняли эти земли вместе с нашими богатствами и владениями. Вместе с пролитой кровью. Отняли, заставив заплатить огромную цену за войну, которую мы не начинали... На многие годы вперед на нас возложили груз дани. Наш флот был разрушен. Люди, которые считались лучшими мореходами, остались при нескольких кораблях. Им приказано ходить пешком, а не плавать по волнам. Эти потери слишком велики для гордого народа, чтобы их терпеть. А мы ведь гордые, верно?

Все закричали, что они гордые. Лишь один Мономах тихо хмыкнул в бороду.

— Теперь волк начинает совать свой нос в дела Иберии. Римляне опять готовы забыть о чести и о мирном соглашении. Им важны не наши права, а их возможности. Некоторые сенаторы в Карфагене называют себя партией мира. Они требуют, чтобы мы избегали конфликтов с Римом и кланялись врагам снова и снова. Они уверяют, что нам нужно отдать римлянам лучшие владения и долю коммерческой прибыли, которую мы можем получить в этой стране. Как будто мы уличные торговцы, ведущие свои дела на узких улицах и в темных переулках. Что карфагенские миролюбцы знают о наших деяниях? Лишь то, что богатство приходит к ним от нас. Они считают это естественным фактом. Однако старейшинам нужно понять кое-что другое! Им требуется уяснить, что именно мы в этой иберийской крепости вершим судьбу нашего народа. Пусть они не делают ошибки. Мы сердце и рука Карфагена! Нас здесь мало, но каждый из нас является ключевой фигурой в армии. Каждый из нас кует своей доблестью величие империи. Каждому из нас принадлежит ее часть. И если мы раздвинем ее нынешние границы, это заложит фундамент для еще больших достижений.

Я говорю с вами начистоту и надеюсь, что вы поймете меня правильно. Весной мы начнем компанию против жителей Сагунтума . Если Рим не придет к ним на помощь, мы заберем город. И тогда римляне будут знать, что мы думаем о них. Им придется искать какой-нибудь ответ. Поэтому, в любом случае, Сагунтум окажется поводом для объявления войны. Римляне пока не осознали этого. Если верить моим источникам, они сейчас обеспокоены не нашими победами, а событиями в Иллирии. Эти так называемые «волки» напоминают мне черепах. К тому времени, когда они сочтут нас главными врагами Рима, мы уже будем стоять на итальянской земле, с мечами, приставленными к их шеям. И так... Мы пойдем на Сагунтум этим летом. А следующим — на Рим. У кого есть вопросы?

Ему ответил лишь ветер — тремя холодными порывами. Гасдрубал давно уже понял, что войны не миновать, однако простота заявления ошеломила его. Слова сорвались с уст брата с невероятной легкостью. Они казались вполне разумными, хотя являлись первым официальным заявлением о походе на Рим. Он думал, что дальше последуют возражения, но генералы молчали. И только Мономах сказал:

— Вопросов нет.