– Ээ, ты заранее сдаешься! А мужчина сдается только по двум причинам – либо струсил, либо недостаточно желал. Ты разберись с собой, какая из этих причин твоя.

– Не знаю. Она как «Мерседес» класс S, а я трактор «Белорус».

– Скромность – это путь в никуда. Не забывай никогда об этом.

– Никуда бывает разное.

– Ты сейчас рассуждаешь как вот эти пижоны из серии «Смею надеяться». Ты либо смей, либо надейся дальше. Ты не можешь за нее решать – нужен ты ей или нет. Не попробуешь, не узнаешь.

В этот раз телефонный номер N. у меня уже был, плюс алкоголь придал мне смелости, и я набрал ее сразу же после нашего разговора с X. Она долго не отвечала, я уже начал волноваться. Но вот раздалось долгожданное: «Да».

И я сразу же выпалил:

– Поедешь со мной в выходные на фестиваль воздушных шаров?

Она засмеялась и ответила: «Да, поеду. Что брать с собой?»

– Возьми с собой что-нибудь теплое.

– Что? Одеяло? Коньяк?

– Вообще-то, я имел ввиду свитер или ветровку, но твои варианты мне нравятся больше.

– Так что брать в итоге?

– Бери солнечные очки и нижнее белье… Хотя… точно бери очки. Нижнее белье тебе вряд ли понадобится.

Я, как обычно, не вовремя перешел границы и попытался исправить неловкость ситуации переводом темы разговора.

– Ты где сейчас?

– Сижу на Невском в итальянском ресторане, – в трубке был слышен приятный шум улицы и легкая позитивная итальянская мелодия.

– Ты в итальянском ресторане ешь итальянскую еду и слушаешь итальянскую музыку. У тебя сегодня итальянское настроение?

– Да. Оно…

– Я смотрю, ты дома совсем не любишь сидеть?

– Люблю. Просто по твоему совету решила с солнцем пообщаться. У воды была и даже пыталась загорать.

– Да? Прямо и по моему совету?

– Ага. Вчера ты мне говорил, что из Питера нужно обязательно выезжать в солнечные места. Хотя бы раз в год. Чтобы не впадать в депрессию.

– И что тебе солнышко сказало хорошего? – с удовольствием продолжил я нашу «мимимишную» беседу.

– Сказало, что хорошее нужно создавать самой. Вот теперь думаю как.

– Согласен с ним, но тут смотря Что «хорошее», а потом уже как.

– Главное начать, – в трубке было слышно, что N., начала печатать какое-то сообщение. Иголочка ревности кольнула меня, и горло начало заполняться ватой.

– Наверное, нам надо работать над собой, – произнес я максимально уверенным голосом.

– Мне уже некуда, к сожалению. Я – совершенство, – эти слова N. прозвучали с налетом легкой «грусти».

– Я знаю. Поэтому хочу скорее с тобой встретиться…Вдруг завтра не настанет. – Кажется, я всерьез начал опасаться, что один из сценариев конца света внезапно помешает мне увидеть N. ещё раз. А я так хотел её увидеть.

– Считай, что настало, можешь прочесть мой адрес. Я скинула его только что тебе в мессенджер. Заедешь за мной?

– Конечно!

Мерцающая змейка огней плыла сквозь туман по артериям города. Я правой рукой держал N. за руку, отрываясь от нее лишь на пару секунд, чтобы переключать скорости. Туман был такой густой, что кроме огней не было видно практически ничего. Я пропустил перекресток, засмотревшись на N., и буквально на доли секунды разминулся с машиной, летящей справа. N. не успела понять в те мгновения, какой я идиот. Она, к моему счастью, поняла это гораздо позже, не в этот день, и, как ни в чем не бывало, продолжила свой рассказ о том, что у ее коллег на работе роман, и они встречаются по утрам прямо в офисе перед работой или в свой обеденный перерыв. Я только крепче сжал ее руку, пораженный своей чудовищной беспечностью.

За рулём я всегда был ужасно небрежен. И мне дико везло, до некоторых пор. Но систему нельзя обманывать бесконечно. Однажды я всё-таки совпал в других долях секунды на другом подобном перекрестке. Мой синий Фольксваген тогда совершил четверной аксель на тонком льду. К счастью, я был один в машине. После аварии со мной начали происходить странные вещи. Два месяца я провел практически вне социума. Во время вынужденного безделья в больнице, я осознал – каково это быть тупым. Что-то пыжишься – тужишься, пытаешься выжать из себя, а там, оказывается, ничего и нет. Пустота. Особенно тяжело шутить в этом состоянии. И вроде другим смешно и весело, а мне самому никак не включиться в это веселье. В тумане тонут эмоции, ощущения, звуки. Лечение было вполне удачным. Я практически был абсолютно здоров, но временами меня выносило в какие-то странные состояния. Возможно, мне следовало уже тогда отказаться от идеи снова сесть за руль. Не дожидаясь рокового вопроса инспектора на дороге: «Выпивали сегодня?»

Море огней. И каждый огонь горит для кого-то. Каждый связан с чьей-то историей. Я вспомнил наш первый и единственный совместный Новый Год в загородном доме друзей. Хрупкая фигура N., сидевшей за фортепиано, извлекала из инструмента такие же тонкие, ломкие и невесомые звуки, как и она сама. Потрескивали дрова в камине, горели огни на новогодней ёлке. Тяжелые темные гардины отгораживали наш уютный мирок от холода внешнего мира.

N. снова сказала мне там то, что уже говорила не раз. Только я опять не услышал. Она сказала: «Для меня в отношениях важны разговоры. Мне важно знать, что человек горит внутри. Если я этого не чувствую, я ухожу. Я не стану влачить с человеком ни будни, ни праздники по каким-то другим причинам.»

– Но я же с тобой…

– Иногда человек всего лишь в своих грёзах с другим. А другой в этот момент вообще не включен. Некоторым всегда важнее то, чего у них нет.

– Да, так бывает… Я не спорю, но…

– Нет. Это драма. Это то, о чем мы уже много раз говорили.

– Да это понятно, я знаю.

– Знаешь, я, наверное, старомодна, или просто неадекватна. Я люблю тебя, как дура, так нельзя.

– Только так и можно.

– Я сильно зависима от любви, от чувств, страсти, эмоций. Это основа основ в моей жизни, в этом вся я. Я хочу гореть по-настоящему. Иначе я просто умираю, если источник, который может мне это дать, оказывается лгуном или трусом.

– Источник не должен быть снаружи. Так всю жизнь можно промучиться.

– Сейчас ты мой источник.

– Ты меня совсем не знаешь, если считаешь, что я лгу.

– Мне ещё много следует о тебе узнать.

Помолчали немного каждый о своем, ведь мы оба прекрасно знали, что я лгу.

– Можно щенка много раз тыкать в дерьмо, чтобы он понял, что гадить в квартире нельзя. Можно человек бить, чтобы он понял, что так поступать нельзя. Но человек на то и человек, что может и без этого тыканья в дерьмо понять, может обойтись и без шлепков и ударов судьбы. Даже распятия можно было избежать, если бы человек был на это способен, не нужна была бы жертва и постоянные отсылки к этому страшному страданию. А так у нас душа начинает просыпаться, когда мы сталкиваемся с болью чужой или собственной. Но ведь можно быть достаточно человечным, чтобы получать уроки более экологичным способом, и здесь нет противоречия.

Мы сидели с Х. в уличной кофейне в парке и философствовали в ожидании кофе и десерта.

– Я имею в виду, что эта жертва не была необходимой, она стала такой в предложенных обстоятельствах. Люди не справились. Можно было по этому сценарию пойти, а можно было по-другому. Есть предопределенность в основных поворотах, но развилки, где все можно изменить существуют. То есть, нет стопроцентной определенности. Как многие считают, что все прописано как в книге. Там прописаны определенные линии сюжета, но как будет главный герой действовать там не прописано до конца.

– Так если он Господь, если он все знал заранее, почему он не сказал по-другому? Почему он даёт шанс? Почему он не сказал им: «Вы видели, как я превращал воду в вино, вы видели все мои деяния и знаете что я Бог. Теперь решайте жить мне или умереть», – уже второй раз одно и то же спросил Х.