Боже, он мог бы раздавить меня, если бы захотел. Его рука выглядит достаточно большой, чтобы полностью накрыть мое лицо. Или обхватить мою шею.

Сделает ли он так, чтобы причинить боль или удовольствие? Чего желает моя тень: навредить мне или любить меня?

Он замирает, стоя ко мне спиной. Чувствует, что я наблюдаю за ним, так же, как я почувствовала его за своей дверью.

Ловлю себя на том, что еще глубже прячусь в тень, стараясь скрыться из виду. Мое сердце все еще колотится, но теперь уже по совершенно другой причине.

Что-то в нем заставляет меня хотеть прижаться лицом к оконному стеклу. Я хочу рассмотреть его. Хочу увидеть человека, который пробирается в мой дом, оставляет мне цветы и калечит любую ничего не подозревающую душу, осмелившуюся прикоснуться ко мне.

Держал ли он руку на ручке двери, собираясь войти? Что его остановило?

Словно услышав мои мысли, он слегка качает головой. Я пристально наблюдаю, как он медленно поворачивает голову в сторону. Слегка приподнимает подбородок, и в лунном свете я вижу его широкую и суровую челюсть.

Я еще глубже вжимаюсь в стену, ощущая на себе его взгляд. Он никак не может меня увидеть отсюда. Но почему-то я все равно чувствую, как меня пронзает его взгляд. Словно маленькие острые ножи, царапающие мою кожу, а затем проникающие внутрь меня.

А потом он ухмыляется, его рот растягивается в зловещую улыбку. Мое дыхание сбивается, а легкие наполняются огнем.

Тебе смешно, придурок?

Прежде чем я успеваю сообразить, что мне делать и что чувствовать, он поворачивается и уходит, исчезая за линией деревьев. Медленно и целеустремленно – так, словно ему нет дела ни до чего на свете.

Дайя шутила, что бабушка была чокнутой, но теперь я начинаю подозревать, что ее мать тоже была чудачкой. Я листаю дневник, перечитывая ее слова.

Я сижу в том же кресле-качалке, в котором сидела Джиджи, когда делала записи в своем дневнике, пока за ней в это время подсматривал ее поклонник. Пока она позволяла ему смотреть на нее и, видимо, тоже получала от этого удовольствие.

Захлопнув книгу, я бросаю ее на стоящий передо мной пуфик, и он качается под ее тяжестью.

Я тяжело вздыхаю и стискиваю переносицу, чтобы избавиться от расцветающей головной боли.

О чем она только думала? Позволить незнакомому мужчине подсматривать за собой, а затем пустить его в свой дом и давать ему трогать себя? Это безумие. Определенно безумие.

Что действительно безумно, так это то, что я обнаружила этот дневник и что преследователь разыскал меня в одну и ту же ночь. Я не хочу даже думать о том, что это все может значить.

За окном, дребезжа стеклом, дует ветер. Надвигаются штормовые тучи – неизменная погода, от которой Сиэтл страдает, словно от угревой сыпи. Как только начинает казаться, что будет прекрасный солнечный денек, и вдруг ниоткуда тут же появляется грозовая туча, готовая вот-вот испражниться.

Ладно, это было мерзко, Адди.

Из кухни раздается громкий стук, заставляющий меня практически подскочить со своего места. Сердце бешено колотится в груди, я смотрю в ту сторону, но не замечаю ничего странного.

– Эй? – зову я, но никто не отвечает.

Пытаясь восстановить дыхание, я разворачиваюсь обратно, и тут краем зрения замечаю движение за оконным стеклом. Я сразу устремляю взгляд в это самое место. На улице кромешная тьма, если не считать лунного света и одинокой лампочки у входной двери.

Еще одно шевеление снаружи заставляет меня практически прижаться лицом к стеклу. Это человек, который идет к моему дому, вынырнув из-за двух больших деревьев. Когда человеческие очертания становятся более отчетливыми, мои глаза сужаются в тонкие щелки.

Он вернулся.

После двух ночей ничегонеделания этот сукин сын таки вернулся.

Моя рука опускается на стоящий рядом столик и нащупывает разделочный нож, который я повсюду ношу с собой с тех самых пор, как он вломился в мой дом в последний раз. Мои камеры наблюдения против него оказались бесполезны. Как только он ушел, я сразу же просмотрела записи, чтобы выяснить, что его они не засекли.

Когда на видео взглянула Дайя, ее лицо побледнело, а глаза сделались круглыми от ужаса. Он сумел подключиться к камерам. Взломал их и создал видимость, что, пока он ходил по моему дому, а я спала, ничего не происходило.

Она сказала, что он не просто подключился к камерам, но и сделал это так чисто, что его никак не удастся отследить. Единственная причина, заставившая Дайю прийти к такому выводу, состоит в том, что она прекрасно разбирается в подобных вещах и делает то же самое на своей работе.

Этот парень представляет угрозу – не только своей склонностью к насилию.

Я стискиваю ручку ножа в кулаке и опускаю его на колени. Мое сердце колотится в груди, вторя каждому его шагу по направлению ко мне, пока он приближается.

Я встаю и подхожу к окну вплотную. Я не знаю, что именно делаю. Провоцирую его? Чтобы он снова вошел в мой дом? Если он так поступит, у меня будет полное право защищаться.

Человек останавливается примерно в пяти метрах от меня, его лицо снова скрыто капюшоном. Он меняет позу, словно устраиваясь поудобнее, засовывает руку в карман толстовки и достает что-то, чего я не могу рассмотреть. А потом я вижу, как он чиркает зажигалкой, освещая его невероятно резкую линию челюсти и сигарету, торчащую изо рта. Он прикуривает сигарету, а затем пламя гаснет, оставляя лишь его силуэт, озаряемый лунным светом, и яркую вишневую точку.

Он пристально смотрит на меня.

И я смотрю в ответ.

Не отводя взгляда, беру свой телефон со столика. Я послушалась его и не стала звонить в полицию, когда он прислал мне ту поганую коробку с руками, но он не говорил, что мне нельзя звонить им, когда он стоит в пяти метрах от моего окна.

Я опускаю глаза, чтобы разблокировать телефон, а когда поднимаю взгляд, мой большой палец замирает.

На его силуэт льется лунный свет. И я отчетливо вижу, как он медленно качает головой из стороны в сторону. Предупреждая меня не делать того, что собираюсь.

Бросаю взгляд на свою входную дверь, и в мое тело с ужасающей скоростью просачивается страх. Она заперта, но он уже продемонстрировал, что это бессмысленно. Я вычисляю расстояние между ним и дверью. Сколько времени ему понадобится, чтобы до нее добежать, вломиться в дом и добраться до меня? Как минимум секунд тридцать точно.

Я же успею набрать 911 и сообщить, что кто-то пытается навредить мне, верно? Но это было бы бессмысленно. Полиции понадобится не меньше получаса, чтобы попасть в особняк.

Словно услышав мои мысли, он делает несколько шагов ближе, его рука то и дело вынимает изо рта сигарету, когда он делает очередную затяжку.

Он… бросает мне вызов? Мой позвоночник выпрямляется, и раскаленная добела ярость застилает мне глаза. Кем, черт возьми, этот парень себя возомнил?

Злобно зарычав, я бросаюсь к своей двери, отпираю ее и распахиваю настежь. Он поворачивает голову ко мне, и на какое-то мгновение я едва не теряю рассудок и не бегу обратно в дом.

Держа спину прямо, я сердито топаю по ступенькам и направляюсь к нему.

– Эй, козел! Если ты не уберешься с моей собственности, я вызову полицию.