Лера молчала, ей явно было не до еды.
— Да, успокойся ты! — быстро сказала Файка своей подруге, и шепотом добавила, — не впервой попадаем. Сбежим, не бойся. Если бы сразу в сиротский дом отвезли, было бы хуже. Оттуда сбежать трудно. А здесь ерунда, как стемнеет, выберемся, ты только меня слушайся.
К вечеру им дали по ломтю хлеба и воды. Как стало темнеть, их сторож зажег лампу и проверил задвижку. Затем он вышел на улицу с трубкой во рту.
— Сейчас я попрошусь в туалет, — тихо сказала Фаина, — как только мы выйдем за дверь, сразу выходи на улицу и жди меня за углом.
— Он же закроет дверь на задвижку…
— Задвижку я открою. Жди за углом…
Полицейский зашел в участок и сел за стол. Лампа тускло освещала комнату, но он и ее собирался затушить.
— Мне в надо в нужник, — громко сказала Фаина.
— Ведро в углу, — ответил дежурный.
— Так ведь вонять будет, — задумчиво ответила Файка. — Ну как хочешь, желание зрителей надо выполнять.
Она стала устраиваться над ведром, развязывая шнурок на штанишках. Лера с ужасом смотрела на это действо.
— Стой! — рявкнул полицейский. — Ладно, выведу тебя…
Файка отошла от ведра, а ее сторож отодвинул задвижку и выпустил ее в дежурку, затем снова задвинул задвижку. Дальнейшие действия Лера не видела, только слышала.
— Ну, давай, шевелись! Чего стала. Ой! Да чтоб тебя…
— Извините, дяденька.
Хлопнула входная дверь. Лера попробовала открыть дверь в камеру и та открылась. Как Файка смогла… Но думать дальше она не стала. Быстро вышла на улицу, где один фонарь тускло освещал фасад здания, завернула за угол и притаилась в темноте. Вокруг не было никого. Буквально через минуту появилась Файка и, схватив Леру за руку, увлекла за собой. Они быстро бежали по улице, а сзади слышались крики и ругательства полицейского. Бежали они не долго. В полной темноте бегать опасно, правда Фаине темнота не помеха, она прекрасно ориентировалась, обходя колдобины на дороге.
— Все, — сказала она. — Догонять нас не будут. Надо подумать о ночлеге. На краю города попросимся в какой-нибудь дом. Завтра пойдем в село Трехгорское, оно недалече, верст десять…
— А как же Иван? — удивилась Лера.
— Что Иван? Вины за ним нет, сиротский дом ему не грозит. Завтра отпустят его, а может уже отпустили. У нас с ним договоренность: в случае чего, встречаемся в церкви близлежащего села. Думаешь, мы в первый раз попались? Нет… Летом-то хорошо, а вот зимой… Может и в сиротском доме придется перезимовать…
Так рассуждала Файка, шагая вместе с подругой по темной улице. Переночевали они в большом сарае на сеновале, никого при этом не спрашивая. У кого спрашивать посреди ночи? Конечно, сарай имел своего хозяина, который спал в доме неподалеку и даже не помышлял охранять свое сено.
Утром следующего дня девочки слезли с сеновала. Фаина уже имела некоторый опыт бродяжничества. Она подошла к калитке ближайшего дома.
— Жди меня здесь, — сказала она Лере и вошла в незапертую дверь.
Через некоторое время она вышла с ломтем хлеба в руках. Отломив половину своей подруге, она сказала:
— Идем в Трехгорское, — дорогу я спросила. — К обеду доберемся.
По дороге проезжали крестьянские телеги и господские кареты. Иногда их спрашивали, почему они идут без взрослых, На это Фаина спокойно отвечала, что они ходили в город к тетушке, а сейчас возвращаются домой в Ольховку, а Трехгорском их ждет тятенька. Дальше никто не любопытствовал. Деревни с таким названием на руси не редкость. Так они и шли себе спокойно. Некоторые сердобольные мамаши даже угощали их из своих припасов. Мало кого оставит равнодушным взгляд голодного ребенка.
До села они дошли и отдохнули на ступеньках храма. Им даже несколько мелких монет бросили, только вот Ивана там не было. Лера понимала, что ждать его придется, возможно, не один день, а вот Фаина казалась обескураженной.
— Не мог он дойти сюда раньше нас, да и его может еще не отпустили из участка, — успокаивала она подругу.
— Его еще вчера должны были отпустить, — ответила та. — А мы, если завтра еще здесь будем сидеть, то нас опять под замок посадят, а потом в сиротский дом отправят. Тут ведь тоже полиция есть.
Но тут судьба распорядилась иначе. К вечеру со ступенек храма спустилась монахиня и направилась прямо к ним. Она села рядом и начала разговор. То, что обе девочки сироты и бродяжничают, было видно сразу. То, что они не хотят в сиротский дом, тоже не секрет. Об этом и говорить не стоило. Монахиня говорила совсем о другом, она рассказывала о монастыре, в котором жила, о том, как там живут такие же девочки как они, а еще она сказала, что силой там никого не держат и если вдруг найдутся родственники, то они вольны уйти, когда захотят.
В итоге их неспешной беседы обе бродяжки отправились вслед за монашкой сначала на постоялый двор, а потом уже в карете, как важные дамы, вслед за ней в святую обитель, расположенную очень не близко. Но с этого момента уже было кому о них позаботиться, и не надо стало зарабатывать себе на хлеб насущный сомнительными фокусами и опасными акробатическими трюками.
Монастырь
При слове монастырь воображение рисует высокие каменные стены, дубовые ворота и каменную церковь внутри. А тут в глухой сибирской тайге все было не так. На высоком берегу таежной речки стояли деревянные здания, окруженные частоколом, высотой метра три с половиной. Ну, это по теперешним меркам. Раньше-то высоту саженями да аршинами измеряли. Это и был женский монастырь. С камнем работы больше, чем с деревом, да и много его в тайге, искать не надо. Вот так и получилось, что все строения: и церковь и кельи, и все подсобные помещения из дерева.
Не простой это был монастырь, мало кто про него знал, только очень высокопоставленные особы ведали, и тайну его существования хранили. Ведь и послушницы тут были особые, и время проводили не только в молитвах, а в учебе и упражнениях, которые укрепляли и тело и дух. Специальные эмиссары собирали малолетних сирот благородных кровей от пяти до семи лет, иногда полукровок, но не каждую привозили в монастырь. Сначала их проверяли на быстроту реакции, физическую выносливость, крепость всего организма и детского разума.
Уже в самом монастыре начиналось их обучение грамоте, различным иностранным языкам, истории, географическим наукам, но самое главное физическим упражнениям. Режим дня соблюдался неукоснительно, и времени для детских игр давалось совсем немного, а по мере взросления его не оставалось совсем. Не все выдерживали такой режим и в группе из двенадцати человек к пятнадцати годам, осталось четыре девочки, хотя правильнее называть их барышнями. Только и это обращение к ним уже применять нельзя. Амазонки. Так их теперь называли все в монастыре. А остальные их сверстницы стали просто послушницами. И амазонки гордились своим званием и по монастырской иерархии стояли выше послушниц и выше учениц. Ведь на три года младше их обучалась следующая группа.
Амазонки носили специальную форму, черного цвета, которая состояла из комбинезона и бушлата. Бушлат был подогнан по фигуре каждой девушки. На голове носили черный платок, повязанный особым образом, чтоб волосы не развевались на ветру при конных выездах. И еще, при выезде за ворота монастыря, они обязаны были надевать маски на лицо, тоже черного цвета. Каждая из девушек, став амазонкой получала личное оружие: облегченный пистолет, выполненный на заказ и клинок, подобный японскому самурайскому мечу. Клинок гораздо легче гусарской сабли, но зато сталь была самого лучшего качества. Но самое главное, хозяйка этого клинка, владела им виртуозно, впрочем, также виртуозно стреляла из пистолета. Много сил было положено на обучение амазонок этому искусству. Теперь же, после того как они стали обладательницами личного оружия, на них ложилась обязанность содержать его в порядке.
