— У меня нет ни одного свободного человека, — ответил Бурда. — И скоро не жди. Понадобится еще некоторое время… нужно подготовить кадры.
— Еще год, — отозвался Громадка.
— Возможно, и год. Может быть, меньше, может, больше. Я не пророк.
— Люди измотаны, — продолжал Громадка.
— Я знаю. Но этот год особый.
Кот больше не вмешивался в разговор. Он понял, что его ожидает и какими будут дальнейшие дни и месяцы.
На минуту начальником овладела какая-то, казалось, непреодолимая усталость. Он опустил голову. Страшно захотелось спать. Бурда заметил это и встал.
Они расстались не очень довольные друг другом, перебросившись на прощание несколькими словами.
Командир роты отъехал на своей старенькой машине. Временами, укачиваемый ездой, он забывался в полудремоте, откинув голову на вытертую спинку сиденья машины. «Мы все измотаны, — думал он. — А этот кордебалет только еще начинается. Кот хорошо это понимает. Мы устали, потому что борьба далеко еще не окончена, люди снова стреляют и воюют…»
За Юзефовым хутором командир встретил мужчину в военной форме и внимательно осмотрел его, хорошо освещенного светом фар. Это был Зукал с хамрской пограничной заставы. Наверное, возвращался в деревню из наряда. Бурда приказал водителю остановиться, вышел из машины и, окутанный дождевой пеленой, приблизился к пограничнику. Тот узнал командира и поприветствовал. Зукал был огромного роста, обладал бычьей силой. Его маленькие глазки прятались под широкими бровями.
— Где твой автомат? — резко промолвил Бурда.
— Дома.
У Бурды перехватило дыхание:
— Ты знаешь, что обязан иметь его при себе?
— Я предпочитаю палку.
При этих словах Зукал потряс над головой огромной дубиной, зажатой в правой руке.
— Покажи пистолет.
Пограничник замялся. Он оглянулся и зачем-то посмотрел туда, где в нескольких шагах отсюда темнела черная громада леса. Бурда невольно посмотрел туда же.
— Я предпочитаю палку, — упрямо повторил Зукал. — Здесь эта машинка совершенно ни к чему. Я готов ко всему. А если кто-нибудь захочет разделаться со мной, то сто раз на день сможет это сделать в этих джунглях. Даже охнуть не успею.
Зукал был прав, но что стоила эта правда? Бурда почти прокричал:
— Где пистолет?!
Кобура оказалась пустой. В ней лежали папиросная бумага и табак.
Оба молча стояли на дороге, лишь сбоку слышалось журчание ручья и впереди ритмично тарахтел мотор автомашины. В бессильной злобе Бурда сжимал кулаки. То, что делал Зукал, было всего лишь глупым безумством.
— Знаешь Ладю Кашпарека из Оленьего нагорья? — спросил Бурда.
— Да, знаю. Мы вместе воевали с бандеровцами.
— Можешь идти на его похороны, — усталым, удивительно тихим голосом вдруг сказал командир роты. — Хорошо осмотри его. Вчера они добили его камнями.
Он выдернул палку из рук Зукала и швырнул ее в воду Хамрского ручья. Затем молча прикоснулся ладонью к козырьку фуражки, сел в машину и сжался в своем углу. Спать… Спать… Но об этом сейчас не могло быть и речи: именно теперь начинался его рабочий день.
4
На болоте в эту ночь ничто не шелохнулось.
Земан и Марженка возвратились на рассвете, насквозь мокрые, продрогшие. На кухне они безучастно выпили черной кофейной бурды и повалились на свои койки. Спали, правда, сравнительно недолго. Земан забежал в магазин, но не стал там задерживаться: слишком много было покупателей. Он купил лишь пачку сигарет, чтобы иметь повод поскорее зайти еще. Они только успели обменяться несколькими ничего не значащими фразами. Он только и успел сказать ей:
— Мы теперь — сама служба!
Казалось, она поняла, что Земан был бы рад встретиться с ней, но когда? Как будто специально, Кот назначил его в ночные дозоры у болота на целую неделю: ты, мол, уже отличился, так покажи, что еще сумеешь сделать!
Неделя… Это означало, что он может встречаться с Марией только в магазине, когда покупает сигареты, и ничего больше.
В канцелярии Земан встретил Марженку и Громадку.
— Письмо? — с надеждой спросил Марженка.
— У нас с тобой одинаковое положение. Ничего, как обычно. Проклятые бабы, — вздохнул Громадка.
Марженка уныло направился в комнату. Земан последовал за ним, положил на койку под ноги газету и прилег, наблюдая за Марженкой. А Марженка, достав из тумбочки конверт, бумагу и авторучку, сосредоточенно начал писать письмо.
— Слушай… покажи мне ее фотографию! — не выдержал Земан.
Щеки Марженки зарумянились. Он улыбнулся и вытащил из нагрудного кармана фотографию. Лицо девушки, типично славянское, было по-своему привлекательным.
— Да. Красивая. Любит тебя?
Пограничник покраснел до корней волос:
— Даже не знаю…
— Врешь!
— Правда.
— И ты пишешь ей каждый день? При этакой-то адской службе?
— Ну и что, пишу.
— Красивое у тебя имя. Марженка, Мария, Марушка, Маня, Мариенка, Маржичка…
Марженка усмехнулся и еще раз тяжело вздохнул:
— Хорошо тебе, вон твоя, напротив. А я…
Земан даже подскочил:
— Кто тебе сказал?
— А здесь и не надо говорить. На этом пятачке каждого видно насквозь.
— «Напротив», — пробурчал Земан. — А семь ночей службы, одна за другой. Черт возьми!
В комнату заглянул Громадка. Его небритые щеки отливали синевой.
— Подъезжает автобус. Идите на контроль!
Кроме местных из автобуса вышли три необычных пассажира. Очевидно, семья. Грузный, крепкого сложения мужчина лет сорока, с полным ртом золотых зубов; крепкая, высокая женщина, с удивительно белой кожей, и ребенок — бледная девочка лет десяти. Мужчина отчаянно сопротивлялся досмотру. Вцепившись в свои распухшие чемоданы, он кричал:
— По какому праву, господа? По какому праву?
Эти крики очень раздражали пограничников, ожесточенных смертью товарища из Оленьего нагорья.
— Ваши документы! — холодно потребовал Земан.
Мужчина оказался ювелиром из Праги.
— Куда вы направляетесь? В Хамры?
— Да.
— К кому?
— Собственно говоря… нам нужно немного подальше.
— Немного дальше находится Бавария. — Земан указал на здание погранзаставы. — Пожалуйста, потрудитесь пройти наверх!
— Это еще зачем? — упорствовал мужчина. — Неужели мы докатились до того, что человек не может свободно ехать куда он хочет?
В канцелярии у задержанного отобрали чемоданы и, поскольку он сопротивлялся, поставили его лицом к стенке. Обыскивали тщательно. Дочь задержанного громко плакала, а жена хранила брезгливое молчание. Ювелир уперся лбом в стену:
— Оборванцы… предатели родины…
Когда открыли чемоданы, все присутствующие невольно замолчали. Ювелир, поняв, что делается за его спиной, глухо зарычал. На стол выложили несколько килограммов золота и драгоценностей, ценные бумаги и деньги. В те времена все задерживаемые имели при себе банковские билеты. Зачастую это были крупные суммы, похищенные из торговых и служебных сейфов. Но подобное богатство на хамрской заставе видели впервые.
Войдя в помещение, Кот легким кивком головы приветствовал собравшихся пограничников. В канцелярии царило всеобщее возбуждение: Цыганек хохотал, как после хорошей шутки, Буришка приглаживал свои растрепанные волосы, Громадка, у которого пересохло в горле, молчал. Кот, немного заспанный, спокойно смотрел на сокровища. По его приказу жену ювелира и дочку увели в соседнюю комнату. Кот попросил Ржигу позвать молодую жену, чтобы она обыскала задержанную.
Юльчу проводили в комнату, где, кроме двух табуреток, не было ничего. Ржигова увидела большие, полные презрения глаза женщины, заплаканную девочку и перевела взгляд на Буришку, который, усмехнувшись, вышел покурить на лестничную клетку. Жена ювелира распустила свои окрашенные в черный цвет волосы и потрясла ими. Посмотрев сверху вниз на слабенькую фигурку Юльчи, вывернула наизнанку свое платье и брезгливо произнесла:
— Фу… ты тоже с ними?
Глаза Ржиговой наполнились слезами:
