Ричард Монтекью, думал Доминик, должен был бы гореть в адском пламени за все то, что натворил. Жаль, что пуля лишь слегка его задела.

Когда они въехали в ворота поместья Ризов, Доминик бросил обеспокоенный взгляд на Табиту.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Получше, – едва слышно ответила она, подняв на него заплаканные глаза, и ее дрожащие губы тронула жалкая улыбка.

Он снова присмотрелся к кровоподтеку у нее на виске и осторожно его потрогал.

– Больно? – спросил он и добавил: – Я должен был его прикончить.

Он поцеловал девушку в висок и, ощутив острое желание, с тихим стоном зарылся лицом в ее волосы.

За время своей безумной скачки на север, когда Доминик вообще не знал, жива ли Табита, он, наконец, понял, что жить не может без этой девушки. И сейчас едва сдерживал свои чувства.

Табита должна принадлежать ему. Вдруг он почувствовал, что девушка пытается высвободиться из его объятий.

– Я сделал тебе больно? – прошептал он. – Прости.

– Что ты только что сказал? – спросила она, с нескрываемой тревогой заглядывая ему в глаза.

– Я подумал, что сделал тебе больно, потому что сильно прижал тебя к себе…

– Нет… раньше. Ты сказал, что Ричард жив? Разве я не убила его?

– К сожалению, нет. Пуля лишь немного его оцарапала.

– Но кровь…

– Любая рана кровоточит, тем более на голове. Но рана у него неглубокая, так что он останется жив.

Табита ничего не сказала, только заплакала.

– Табби… ну, пожалуйста… не надо. Ей удалось взять себя в руки.

– Прости, но у меня словно камень с души свалился. Не представляю, как бы я жила, зная, что убила человека. Пусть даже такого, как он.

Они подъехали к ступеням парадной лестницы, и Доминик прежде всего бережно опустил Табиту на землю, а потом и сам соскочил. Она все продолжала плакать, и тогда он вытащил из кармана свой носовой платок и принялся вытирать ей слезы.

– Не надо плакать, – с нежностью попросил он. – Все позади.

Она забрала у него носовой платок и высморкалась.

– Извини меня, – покачала она головой. – Я стараюсь себя сдерживать. Если бы я так не устала, все было бы намного легче.

Он улыбнулся, взял ее за руку и медленно повел за собой, направляясь к расположенной неподалеку конюшне, чтобы поставить туда лошадь.

В доме было темно и тихо. Слуги их не ждали и давно улеглись спать. До рассвета оставалось не больше двух часов, и Доминику очень не хотелось будить слуг, чтобы зайти в дом.

Залаяла собака, но, узнав Доминика, замолчала и радостно завиляла хвостом. Доминик уже собирался заняться лошадью, накормить и напоить ее, когда появился один из конюхов. Он в изумлении воззрился на хозяина, неведомо как оказавшегося здесь в такой час, да еще под руку с Табитой Монтекью. Однако он был вышколен и даже бровью не повел.

– Господи, Тиверли, зачем вы поднялись в такую рань? – воскликнул Доминик.

– Услышал, что залаял Бесс, сэр. Дай, думаю, погляжу, в чем там дело. О лошади не беспокойтесь, сэр, я все сделаю.

– Спасибо, Тиверли, – поблагодарил конюха Доминик. – Я провожу мисс Монтекью в дом, она очень устала. Доброй ночи, Тиверли, и еще раз спасибо.

– Доброй ночи, сэр. Доброй ночи, мисс.

Табита с огромным облегчением вошла в дом и позволила Доминику отвести себя на второй этаж в ее комнату.

Все тело ныло, ноги будто свинцом налились, и девушка с трудом поднималась по лестнице. Сегодня ей будет о чем подумать. Столько всего случилось. Она едва не убила человека. Но это не входило в ее расчеты. Она даже не знала, заряжен ли пистолет, когда снимала его со стены в кабинете Пирса Карлайла. Она лишь хотела припугнуть Ричарда, заставив его отпустить Люси. И все-таки она выстрелила в него, но, слава Богу, не убила.

За такое преступление ее наверняка посадили бы в тюрьму. Да что там говорить, просто повесили бы. Но к счастью, Ричард жив.

Бедная Люси! Табита чувствовала себя виноватой перед подругой. Ведь это из-за нее Люси пострадала. Наверное, леди Хантли теперь жалеет, что взяла ее с собой в Лондон.

Когда они добрались до ее комнаты, Доминик зажег свечу на ночном столике и направился к двери. Табита подумала, что он тоже винит ее во всех несчастьях, свалившихся на сестру, хотя выглядел он не сердитым, а скорее счастливым. Сейчас он уйдет, и она останется одна! А этого ей совсем не хотелось.

– Доброй ночи, Табби, – попрощался Доминик. – Отдохни хорошенько, а завтра все обсудим.

Глаза их встретились, и Табита вдруг почувствовала странное, доселе неведомое ей томление. И услышала собственный голос:

– Не уходи, пожалуйста.

Он заглянул в ее широко раскрытые, умоляющие глаза. До чего же она красива! Он любит ее, но сейчас не время…

Он даже не понял, как все произошло, но Табита вдруг оказалась в его объятиях, а он принялся покрывать поцелуями ее шею, подбородок, нежные бархатистые щеки… Когда же он отыскал ее губы и почувствовал, что Табита ответила ему на поцелуй, то понял, что погиб.

Табита млела в объятиях Доминика, все тревоги и переживания исчезли, осталось только смутное желание, которое пробуждали в ней его прикосновения. Она чувствовала, как он расстегнул на ней платье, как оно соскользнуло к ее ногам… Его руки не уставали ласкать ее. Табита прильнула к нему.

Не прошло и пары минут, как его рубашка полетела в сторону и он взялся за лиф ее нижней сорочки. Он осторожно подтолкнул Табиту к кровати, усадил, а затем положил на спину, прежде чем освободить от остатков одежды, и застыл, зачарованный видом ее наготы.

– Господи, какая же ты красивая! – Он коснулся ее груди, а потом, не сдержавшись, покрыл поцелуями самые укромные уголки ее тела.

Табите и в голову не приходило, что они с Домиником нарушают приличия или совершают нечто постыдное, вовсе нет. Охваченная любовным жаром, она шла навстречу чему-то неведомому, но прекрасному. Это было настоящее волшебство.

В глубине души Доминик понимал, что надо остановиться, не спешить, отдать ей всю ласку и нежность. Он желал познавать ее не спеша, наслаждаясь каждым прикосновением. Но стоило ему к ней притронуться, почувствовать под кончиками пальцев или под ладонью шелковистое горячее тело, как он сразу терял голову. Желание обладать ею оказалось сильнее здравого смысла.

Он осторожно раздвинул ей бедра, заключил Табиту в объятия и вошел в нее. Девушка вскрикнула, но он поцелуем закрыл ей рот и замедлил движение. Но очень скоро почувствовал, что Табита двигается в одном ритме с ним и страстно ласкает его. Они вместе взлетели на вершину блаженства.

Доминик готов был начать все сначала, ни с одной женщиной он не испытывал такого наслаждения. Но он знал, что пришлось ей пережить и как она измотана. Он обнял ее покрепче и поцеловал. Не прошло и нескольких минут, как она уснула со счастливой улыбкой на губах.

Доминик, затаив дыхание, чтобы ее не разбудить, сел на постели, погасил свечу, лег, обнял возлюбленную и погрузился в блаженный сон.

Когда Доминик проснулся, солнце стояло уже довольно высоко. Он не задернул шторы, и яркий солнечный свет залил комнату. День обещал быть безоблачным.

Табита лежала рядом, свернувшись калачиком, и мирно посапывала. Доминик решил ее не будить, пусть отсыпается. А ему пора вставать. Не хватало только, чтобы слуги застали их в таком виде.

Доминик тихонько выскользнул из постели, подобрал разбросанную по комнате одежду и торопливо оделся. Затем подошел к постели и залюбовался Табитой.

Доминик и представить себе не мог, что способен на такую любовь. Глядя на ее лицо, такое спокойное и безмятежное во сне, он принялся размышлять о том, что, собственно говоря, случилось прошлой ночью.

То, что ей пришлось пережить, – тяжкое испытание для любого человека, тем более для такой юной и хрупкой девушки. Доминик очень надеялся на то, что Табита не будет сожалеть и не заподозрит его в том, что он воспользовался случаем в своих корыстных интересах. Теперь она принадлежит ему, и чем скорее они поженятся, тем лучше.