– Пирса Карлайла? Разумеется. Мы вместе учились в школе.

– Он тебе нравится?

– Очень.

Какое-то время молодые люди молчали. Они уже подходили к стоявшей в озере небольшой деревянной ротонде, когда Табита вприпрыжку побежала к узкому мостику, соединявшему деревянную постройку с берегом.

Мостик явно нуждался в починке и имел ненадежный и запущенный вид, но Табите очень нравилась ротонда, и летом, особенно в жаркую и ясную погоду, она частенько забиралась туда почитать или порисовать. Она прошла шаткий мостик почти до конца и, обернувшись, увидела, что Доминик в нерешительности остановился и с явным сомнением посматривает на подгнившие доски.

– Полагаешь, это сооружение меня выдержит?

– Не знаю. – Табита нахмурилась. – Может быть, и не выдержит. Ведь ты гораздо тяжелее меня. – Она представила себе, как трещат доски, Доминик, повзрослевший, красивый, сваливается в озеро и беспомощно барахтается в грязной воде. – Может, лучше не пробовать? А то будешь чувствовать себя виноватым, когда мостик рухнет и тебе придется переносить меня обратно на берег, потому что сегодня у меня нет ни малейшего желания плавать.

Доминик усмехнулся и осторожно двинулся по мостику. Девушка, затаив дыхание, следила за ним. Мостик оказался гораздо прочнее, чем можно было себе представить.

Когда молодой человек наконец добрался до желанного прибежища и увидел в глазах Табиты радость, он расхохотался, шутливо погрозив пальцем:

– Ты все такая же маленькая негодница! Ты же мечтала, чтобы я свалился в воду!

– Ну… не совсем так…

В глазах Табиты плясали смешинки.

– Да или нет?

– Мне было интересно, выдержит ли тебя мостик, – призналась наконец девушка. – Но я не хотела, чтобы ты свалился в воду. Здесь столько водорослей и ила. – Она нахмурилась. – Такого я никому бы не пожелала.

Доминик вспомнил тот далекий день, когда Табита, совсем еще маленькая, упала в воду вместе с Люси, за что ее потом жестоко наказали. Интересно, не вспомнила ли и она об этом? Он не видел выражения ее лица, потому что девушка отвернулась и выглянула в одну из арок ротонды.

– Ты помнишь, как учил нас с Люси удить рыбу? – не поворачиваясь, спросила она.

– Пытался, – усмехнулся он, – но ничего не получилось.

– Значит, помнишь! – Она повернулась к нему, и лицо ее озарила улыбка. – Я сохранила рыболовный крючок и леску, которые ты тогда мне дал. Правда, давно ими не пользуюсь, мне теперь неинтересно ловить рыбу. А когда была маленькой, часто приходила сюда, садилась на край, свешивала ноги и ловила окуньков. Скажу не хвастаясь это у меня хорошо получалось.

Она села на узкую скамейку, Доминик сел рядом, вытянув свои длинные ноги. Они не произносили ни слова, наслаждаясь благодатной тишиной и солнцем, подарившим неожиданное для этого времени года тепло. Табита закрыла глаза.

Доминик первым нарушил молчание.

– Табби, по-моему, ты слишком много времени проводишь в одиночестве.

– Наверное, больше, чем остальные, – призналась она. – Но это меня нисколько не огорчает. Мне редко бывает скучно. Вокруг столько интересного, надо только присмотреться получше. Я наблюдательна. Заметил ты, как красиво цветут крокусы под засохшей ивой, мимо которой мы прошли?

Доминик покачал головой.

– Ничего особенного в них нет, но как они сопротивляются приближающейся осени! Их не страшит плохая погода, они цветут, а как замечательно пахнут!

Она прислонилась к стенке ротонды и вздохнула:

– Я чувствую их запах даже здесь. – Она смеясь повернулась к нему: – Я, наверное, кажусь тебе странной?

– Вовсе нет, – искренне ответил Доминик. – Ты для меня как глоток свежего воздуха, Табби.

После нескольких лет армейских тягот, где его окружали грубая солдатня и настырные маркитанки, после столичного высшего света, чья утонченная развращенность ничего, кроме отвращения, не вызывала, общество Табиты оказалось именно тем, в чем он сейчас нуждался больше всего.

– Глоток свежего воздуха, – задумчиво повторила она. – Ты хочешь сказать, что я не такая, как те, с кем ты обычно встречаешься. На твоих армейских сослуживцев я, разумеется, не похожа. А на друзей и знакомых в городе? Если я и от них отличаюсь, значит, кажусь тебе просто деревенской девицей.

Доминик громко расхохотался.

– У меня и в мыслях нет ничего подобного! – Он посерьезнел. – Я слишком долго находился в отъезде. Чего только не насмотрелся! Душа моя отравлена пережитым. Я и представить себе не мог, что в мире столько злобы, ненависти, лжи. Общение с тобой мне очищает душу.

Даже богатое воображение не позволило Табите представить себе весь тот ужас, через который Доминику пришлось пройти. Он смотрел сейчас не на нее, а вдаль, на озеро, и лицо его приняло страдальческое выражение. Девушка робко коснулась его локтя:

– Прости, я слишком легкомысленно восприняла твои слова. Не хочешь ли немного рассказать о войне?

Он посмотрел на нее с нескрываемой нежностью.

– Рассказы о жестоких сражениях и кровопролитии вряд ли подходящая тема для бесед с юной леди.

– Так ведь светские условности и традиции мне не указ, – заметила, улыбнувшись, Табита и мягко спросила: – Наверное, сражение при Ватерлоо было самым тяжелым? Там погибло много твоих товарищей?

– В сражении при Ватерлоо? Да, многие погибли. – Он слегка запрокинул голову и прижался затылком к деревянной стене. – Особенно во время кавалерийской атаки. Молодые мужчины, мальчики чуть старше тебя. А сколько тяжелораненых… – Он умолк. Но вскоре снова заговорил: – Для меня лично самыми кошмарными были дни под Тулузой, почти два года назад. Тогда наконец мы перешли границу с Францией. – Бросив быстрый взгляд на девушку, Доминик коснулся шрама на щеке. – Именно тогда я его и получил. Но не в этом дело. Тогда я потерял своего лучшего друга. Кристофера Саути. – Он снова замолчал. Табита видела, как тяжело Доминику вспоминать об этом.

– Я был ранен, – продолжил Доминик. – Сначала в лицо, потом штыком в бедро. Раны были не тяжелые, но я потерял много крови и был слишком слаб, чтобы подняться на ноги. Кристофер слез с коня и усадил меня в свое седло. Это был последний раз, когда я видел его живым. Он спас мне жизнь, а сам погиб. Будь я в силах, не допустил бы этого, но на меня накатила дурнота, все поплыло перед глазами… Вернувшись в Англию, я поехал к его семье и рассказал, как он погиб. Они были удивительно добры ко мне, но от этого я почувствовал себя еще хуже.

В глазах его Табита увидела боль, и ей захотелось обнять его, прижать к себе, как-то утешить. Она взяла его за руку.

– Доминик, не обвиняй себя в случившемся. Разве ты не поступил бы так же, не спас жизнь друга?

– Да, – тихо ответил он. – Ты права.

– А почему мы не знали, что ты был тяжело ранен штыком в бедро? А знали только про это… – Она коснулась кончиками пальцев шрама у него на щеке.

Он отвел ее руку и сказал:

– Это случилось сразу после смерти отца, и я не хотел расстраивать маму. Ей и без того хватало переживаний.

У Табиты глаза наполнились слезами.

– Мне даже думать об этом больно, – промолвила она.

– Табби, пожалуйста, не плачь, – с нежностью в голосе попросил Доминик. – Все мои беды позади, и, хотя Кристофера я никогда не забуду, жизнь продолжается. И я не собираюсь пребывать постоянно в печали. Ему бы это совсем не понравилось.

Снова наступило молчание. Теперь его нарушила Табита.

– Расскажи про Железного Герцога. По словам Амелии, достаточно лишь упомянуть его имя, как великосветские леди тут же падают в обморок. Это правда?

– Ну, про дамские обмороки я не слышал, – расхохотался Доминик. – Но если говорить начистоту, герцог Веллингтон больше чем кто-либо достоин всяческого уважения и преданности. Служить под его началом – огромная честь для любого солдата и офицера.

Они посидели еще немного, и Табита поднялась.

– Пожалуй, мне пора, – с нескрываемым сожалением сказала она. – Вечереет, слуги в доме скоро начнут беспокоиться, куда это я запропастилась.