Последние слова были произнесены с явным намеком — и соблазнительная улыбка вместе с лукавым взглядом не оставляли сомнений в том, какого рода был тот намек. Закончив с мазью, Отсанда достала бутылку с розовым реймским вином и два кубка, в который она и разлила напиток.

— За знакомство, — улыбнулась она, игриво косясь черными глазами, — ты самый родовитый король франков из всех, кого я встречала. И самый симпатичный, — добавила она.

Амальгар, осушив кубок, а затем и второй, тоже не остался безучастным к этим заигрываниям: близость возможной казни только подстегивало его желание. " Пусть и казнят, но зато я пересплю с королевой!"- мелькнуло в его голове, а Отсанда уже сбрасывала с плеч тунику из темно-синего бархата, обнажая цветущее женское тело. Вот она вынула из волос костяную заколку, удерживавшую сложную прическу, и густые волосы черной волной окутали ее плечи. Тонкие пальцы расстегивали завязки на рубахе Амальгара, а нежные губы касались его груди, опускаясь все ниже. Из-за связанных рук король франков не мог ответить с должным пылом, но у его неожиданной любовницы страсти хватало на двоих: повалив молодого человека на спину, она рывком стянула с него штаны и ловко оседлала мужские бедра. Томный стон сорвался с ее губ, когда напрягшаяся плоть вошла в ее лоно. Она энергично двигала бедрами, закусив губы в порыве страсти и чертя острыми ногтями кровоточащие полосы на груди Амальгара. Темные глаза королевы мерцали в полумраке шатра, как у дикой кошки, одновременно распаляя и пугая молодого короля франков, совершенно покоренного этой поистине королевской страстью.

Уже позже, когда полностью выбившийся из сил Амальгар дремал в углу шатра, Отсанда, скорчилась у входа, держа в руках небольшой нож, которым она счищала запекшуюся кровь с скрамасакса франка. Эту кровь она смешала с заранее приготовленной волчьей шерстью, после чего вышла из шатра.

— Стеречь его как зеницу ока и никого не впускать, — бросила она васконцам и те, давно привычные к причудам своей госпожи, только кивнули в ответ. Отсанда же направилась к тому участку лагеря, где терзали брошенные им подачки свирепые алаунты, привезенные васконцами из родных краев. Появление королевы охотничьи псы встретили громким лаем, но пары слов, сказанных Отсандой, хватило, чтобы они успокоились. Королева, присев рядом, шептала успокаивающие слова, одной рукой отвязывая поводки, а второй, поднося к носу каждой собаки комок с серой шерстью, смешанной с волчьей кровью. Из глоток псов уже рвалось глухое рычание, шерсть на затылке вздымалась дыбом, а глаза наливались кровью. Внезапно вся свора, в едином порыве, сорвалась с места и с оглушительным лаем кинулась в лес.

Он мчался меж деревьев, петляя, словно загнанный заяц, пересекая вплавь небольшие речки и лесные пруды. Порой ему казалось, что он сбил собак со следа — но позади вновь раздавался громкий лай и зверь кидался в бегство, в одночасье из охотника став добычей. До утра было еще далеко и Луна, насмешливо струившая свой свет с ночного неба, из друга стала смертельным врагом — просто потому, что не собиралась покидать небосклон. Мешало и брюхо, отяжелевшее после съеденной конины и передняя лапа, раненная в схватке с незнакомцем, а сейчас кровоточившая и заставлявшая его хромать. Угодивший в ловушку звериного облика, король-оборотень метался по лесу в поисках укрытия тогда как лай позади становился все громче и злее, все более торжествующим. Вот раздвинулись листья папоротников и огромный белый пес с глухим рыком кинулся на волка. Лязгнули челюсти, острые клыки рванули короткую шерсть и собака с жалобным визгом забилась в предсмертных судорогах, заливая кровью окрестные заросли. Однако вслед за первым псом подоспели и другие — и вскоре средь папоротников закружился визжащий и рычащий бело-серо-красный клубок.

Лишь наутро ошеломленные охотники нашли в лесу окровавленные останки Лупа Аквитанского — и никто не осмелился сказать, что на телах охотничьих собак, что привели людей на место его гибели, не было и следа холодного оружия — как не было его и при самом Лупе, лишенного даже клочка одежды. Зато следов волчьих зубов, жестоко рвавших собак, оказалось в избытке.

Никогда еще королевство франков не знало столь кровавой охоты — не каждая война уносила за ночь жизни двух королей сразу двух стран. Жизни обоих оборвались столь же неожиданно, сколь и таинственно: убийцу Гримоальда так и не нашли, а о смерти Лупа опасались говорить даже шепотом. Однако если лангобардов впереди ждала долгая и жестокая грызня за наследство погибшего короля, то своих подданных королева Отсанда очень скоро собиралась ошарашить новостью о своем браке с новым владыкой франков.

Эпилог

— Отрекаешься ли ты от идолов, от Водана, Тора и всех демонов, признаешь ли ты Господа нашего, Иисуса Христа, Истинным Богом, единым в трех ликах?

— Отрекаюсь и признаю!

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крестится раб Божий...

Стоя по пояс в воде, Амальгар принимал свое крещение от самого епископа Виллехада. На берегу Весле собралась изрядная толпа — всем хотелось посмотреть, как принимает Христа последний Меровинг-язычник.

Для всего христианского мира Запада стала великим потрясением гибель сразу двух королей — Лупа, владыки франков, и Гримоальда, короля лангобардов. Сопоставимым событием, еще больше изумившим оба королевства, стало внезапное появление при дворе Амальгара, бастарда короля Хильперика, бывшего язычника и союзника «императора» Тюрингии. Сейчас Амальгар оказался под покровительством вдовствующей королевы Отсанды, которая заявила о своем намерении вновь выйти замуж.

— Слабое женское сердце будет вечно скорбеть по погибшему супругу, — говорила васконка, всем видом изображая вселенскую скорбь, — но ради блага королевства, чтобы не допустить новых усобиц, я соглашусь себя связать узами брака с этим юношей, единственным наследником королевского рода.

Сам Амальгар выражал такое же желание — также как и желание навсегда расстаться с языческими заблуждениями. Виллехад, воодушевленный открывшейся ему возможностью, завершить дело святого Ремигия крещением последнего франкского короля-язычника, также поддержал этот брак. Не возражала и знать, уставшая от войн и не видевшая более достойного кандидата на трон. Смуту вносил лишь герцог Ульфар, шурин погибшего Гримоальда, возглавивший лангобардов после смерти короля и громко заявлявший, что прежде чем короновать вчерашнего врага нужно разыскать убийцу Гримоальда. Однако герцога мало кто слушал, да и самому Ульфару все меньше оставалось резонов оставаться у франков, когда в самой Италии начиналась грызня за наследство умершего короля. Лангобарды покинули франков весьма озлобленными на недавних союзников, пока в Реймсе полным ходом шла подготовка к сразу трем церемониям: крещению Амальгара, его коронации и женитьбе на Отсанде. Все это произошло в один день — и знать, уже в который раз собравшаяся в Реймском соборе вновь громкими криками выразила поддержку новому королю.

...Да, о Боже, да! Отсанда, ты настоящая Фрейя в человеческом обличье!

В королевской опочивальне на покрывалах из розового шелка, сплетались два мокрых от пота обнаженных тела. Амальгар, лежал на спине, оглашая воздух похотливыми стонами, пока черноволосая голова размеренно двигалась над его бедрами, а полные губы супруги дарили ему небывалое наслаждение. Когда Амальгар готов был разрядиться, королева вдруг выпустила его плоть изо рта и, приподнявшись, впилась в губы мужа своими влажными остро пахнущими губами. Не давая молодому человеку опомниться, Отсанда оседлала его бедра и устроила безумную скачку, оглашая покои громкими криками.