Уже позже, когда молодой король окончательно выбился из сил, Отсанда, наконец, соскользнула с него и словно большая сытая кошка улегшись рядом с Амальгаром.
— Ну что, муж мой, — она потянулась, чтобы подарить ему еще один поцелуй, — все еще жалеешь, что мы покинули Реймс?
— Тебе разве откажешь? — с трудом переводя дух, усмехнулся Амальгар, — женщины Юга столь же настойчивы, сколь и неутомимы в любви.
— Тулуза — город солнца, вина и цветов, — томно протянула Отсанда, — здесь куда лучше, чем в этом унылом Реймсе. Совсем рядом моя родина и я научу своего мужа любить Васконию также сильно, как любит ее мой народ.
— Если все васконцы похожи на тебя, — сказал Амальгар, — значит я уже их люблю. Я думал начать свое правление с отвоевания Токсандрии и прочих земель захваченных Редвальдом...но с этим пока с этим можно и обождать.
— Конечно можно! — воскликнула Отсанда, — здешние земли нуждаются в защите ничуть не меньше севера. Сарацины не забыли, как у них отняли Тулузу и Барселону, так что впереди у тебя еще много войн.
Она придвинулась ближе к Амальгару, прижавшись к нему полной грудью и жарко шепча в его ухо.
— Эта земля древняя, очень древняя, — и ее боги все еще живут в здешних горах и лесах. Боги, которых чтили мои предки еще до франков и римлян, даже до галлов. Со мной ты узнаешь веселье пиров Акербельца, с горных вершин восхитишься мощью бурь Суугара, свирепого дракона небес, и в сырых глубинах прибрежных пещер ужаснешься тайнам склизкого Лу Каркула. Слушай меня, Амальгар, и ты станешь величайшим королем, которого когда-либо знала эта земля.
Она говорила это и Амальгар, завороженный колдовским мерцанием глаз, сиявших словно две черные луны, мог только покорно кивать в ответ
Иная свадьба и иной король восходил на трон за много миль отсюда: в канун Дня Всех Святых в главной церкви Эдинбурга, бледный, как смерть, отец Дункан венчал Харальда и Бранвен. Ярл Рогаланда, в кроваво-красном плаще, с изображением черного волка, даже не преклонил колен перед священником, с плохо скрываемым пренебрежением повторяя за ним положенные клятвы. Столь же развязно вели себя и норманны, приглашенные на церемонию: многие из них даже в церкви не снимали языческих амулетов. Крещенные собратья не уступали им в бесцеремонности, наглыми взглядами провожая любых мало-мальски привлекательных женщин. Харальд их не одергивал: даже после окончания церемонии он вел себя так, будто и не сочетался узами брака с королевой Альбы. Самой Бранвен оставалось только скрипеть зубами от злости при виде того, как иные бесстыжие особы глупо хихикают в ответ на грубоватые заигрывания норманна. Многие мужчины скоттов и англов в бессильной злости сжимали кулаки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не затеять драку, однако норманнов, казалось, это вовсе не беспокоило — они вели себя как хозяева в завоеванной стране, да по сути и были таковыми. Ослепленная жаждой мести королева Альбы не поняла, что впускает в страну стаю волков в человеческом обличье, столь же жадных, сколь и безжалостных.
Бранвен оказалась права, говоря, что после разгрома Утреда, войско Харальда окажется самой влиятельной силой в обескровленной Альбе — и никто не посмел возразить, когда норманны высадились в Эдинбурге, объявив своего ярла королем Альбы. Свою роль сыграла и Бравнен, напомнившая, что Харальд был союзником Утреда и что она готова выйти за него замуж. Сопротивление поднялось чуть позже, когда захватчики показали свое истинное лицо: несколько скоттских и пиктских кланов подняли мятеж, но были жестоко подавлены, их главы казнены, земли розданы вождям северян, а сервов обложили тяжкой данью. Несколько жестоких рейдов по побережью окончательно подавили всякую волю к сопротивлению: последние не сдавшиеся пикты и скотты, бросая все, уходили в горы. Все острова вокруг Альбы также обсели норманны, а из-за моря являлись все новые драккары, полные охотников до чужого добра, чужих земель и чужих женщин.
Бранвен недолго заблуждалась считая свою судьбу хоть в чем-то отличной от судьбы собственной страны. В их брачную ночь с Харальдом, супруг оказался неожиданно груб, терзая ее, словно дикий зверь, в своей скотской похоти. Он и брал ее сзади, как животное, навалившись на женщину всем телом и жестко лапая ее грудь своими грубыми руками. Уже после, когда Бранвен лежала на устеленном волчьими шкурами ложе, пытаясь прийти в себя после грубого соития и потирая оставшиеся на коже синяки и кровоподтеки, дверь вдруг открылась и в королевскую спальню вошли трое ульфхаднов — в безрукавках из волчьего меха, наброшенных на голое тело, таких же меховых штанах и совершенно босых. Поймав похотливый взгляд одного «людей-волков» Бранвен шарахнулась к стене, прижимая к груди волчью шкуру.
— Харальд, что это?! Зачем они здесь! Это ведь наша спальня, пусть идут вон!
— Тебе не стоит так кричать, — лениво протянул Харальд, вставая с ложа и натягивая штаны, — и будь повежливей с ними — может, тогда они будут поласковей с тобой.
— Что? Я твоя жена!
— Да, — кивнул Харальд, — но они мои побратимы, люди-волки. Кровь, что мы смешивали принося клятвы друг другу, создает узы сильнее любых обетов вашей церкви. Каждый из них, не задумываясь, умрет за меня — и поэтому мне ничего не жалко для своих побратимов. Ни моего золота, ни моих женщин...
— Но ведь ты клялся и мне!- крикнула Бранвен, — или ты не мужчина, что отдаешь свою жену этим животным! Это против законов не только Христа, но и всех ваших богов!
Харальд продолжал одеваться и Бранвен, забывшись, схватила его за руку — и тут же получила смачную оплеуху, отбросившую ее к стене.
— Глупая баба, — скучающе проронил Харальд, — что ты можешь знать о нашей вере, если не понимаешь даже своей? Ты думала, что я принял Христа из выгоды, чтобы обмануть твоего дохлого муженька? Или потому, что — ха-ха, — поверил во всю эту чушь про любовь к ближнему и прощению врагов? Я отверг Одина, когда он выказал благоволение наглой девчонке, а не воину вроде меня — и тогда же я присягнул величайшему врагу богов и людей. Твоего Христа, что был распят и сходил в ад, что призывал быть мудрыми, как змеи, мы зовем Локи — Великим Обманщиком, что висит распятым в подземной пещере, пока змея капает ядом на его лицо — и этот же яд льется в сердца тех, кто отказался от веры отцов. Сын Локи — Фенрир, Могильный Волк, что в конце времен пожрет Одина, — именно его я взял своим покровителем. Кто-то в Альбе может верить в Христа, кто-то в Одина и Тора, но настоящим владыкой здесь станет Фенрир — и ты, как и все здесь, узнаешь, каковы ЕГО законы. А пока мои волки будут учить тебя новым правилам я навещу Эльсвиту, дочь тэна Этельреда: кажется, она не прочь лучше познакомиться с новым королем.
Он накинул на плечи алый плащ и вышел из спальни, не обернувшись на жалобные крики королевы Альбы, забившейся в похотливых лапах «людей-волков».
Редвальд, сбросив с плеч плащ, шагнул в дымящуюся паром купальню, и улегся, чувствуя, как целебные воды согревают тело. Позади остались месяцы напряженной работы, подавления мятежей и мелких стычек на новой границе между франками и тюрингами. Сейчас же император мог себе позволить несколько расслабиться в своей новой резиденции в Аахене.
