— Они верили, что эти змеи связаны с новым рождением, — объяснила вельва, — и Агриппина всегда умела обращаться с ползучими гадами — с помощью одного такого она оградила своего сына от убийц. Но сейчас она она хотела, чтобы змея задохнулась внутри тебя, а сама Агриппина вселилась в твое тело. А меня, после переселения она рассчитывала тут же зарезать — для чего и припасла этот нож.
-А ты откуда все это знаешь? — подозрительно посмотрела на нее Энгрифледа.
— Она слишком долго провела в моем теле, — ответила Брунхильда,- и у меня остались иные ее воспоминания. Как и у нее остались много от нас: откуда иначе у нее взялись наши с матушкой знания о травах, зельях, — вроде тех, что она подмешала в вино и смазала яблоки, — и много чем еще? При жизни-то все это за нее делали другие.
— Ничего, — хмыкнула Энгрифледа, — теперь пусть учится ловить мышей и лягушек.
— Что ты с ней сделаешь? — Брунхильда вновь боязливо покосилась на кувшин.
— Отвезу моей наставнице Атле, — пожала плечами Энгрифледа, — она умеет обращаться со всякими гадами. Пусть думает, может, она еще на что-то пригодится. Сейчас мы подыщем этой гадине более надежную клетку, а потом пойдем к нашим мужчинам — моему мужу и твоему брату. Он недавно короновался именем Одина, так что ему не помешает настоящая пророчица, вместо мертвой римской суки, одержимой мечтой о власти.
Клеймо Луны
— Это здесь, госпожа!
Васконский всадник осторожно раздвинул копьем стебли папоротника и Отсанда, свесившись с коня, брезгливо поморщилась, отмахиваясь от роя назойливо жужжащих мух. Ей открылось на редкость неприглядное зрелище: на залитой кровью примятой траве лежало тело крестьянской девушки, в обрывках домотканого платья. Лицо ее было нетронуто и, даже искаженное ужасом и болью, все еще казалось хорошеньким. Зато тело...брюшина зияла огромной дырой, через которую, судя по всему, вытаскивали сердце и печень, от груди остались лохмотья окровавленной плоти, а бедра выглядели обглоданными до костей. На влажной от крови почве виднелись следы крупного волка, рядом с ними валялись клочья серой шерсти.
— Это которая? — не оборачиваясь, спросила королева.
— Вторая за это полнолуние, — ответил один из ее приближенных и Отсанда мрачно кивнула, сама припомнив и более ранние случаи подобных зверств. Пока еще никто не связывает нового короля с участившимися случаями нападений волков на людей — в основном на молодых девушек, — но Отсанда не была уверена, что так продлится и дальше. Великим искушением стал для Лупа дар Акербельца — искушением свободы, хищного приволья вольной стаи, избавления от всех законов и ограничений, что накладывает королевская власть и все человеческое общество, заменив их старым, как мир правом сильного, правом окровавленных клыков и когтей. Неудивительно, что король не удержался от этого соблазна — и что самое скверное, он все меньше нуждался в своей королеве, чтобы обращаться в зверя. Луп уже и сам знал нужные травы и мази, позволяющие обращаться в зверя, сам научился определять фазы Луны и выбирать место для очередного превращения. И все чаще, по мере этого изучения, Отсанда осознавала, что муж все больше отдаляется от нее.
— Никому не говорите об этом, — сказала она своим спутникам и те понимающе закивали. И тут, совсем рядом, раздался зов рогов, а вслед за ним — цокот множества копыт и приветственные крики. Отсанда развернула коня и поспешила к супругу, пока он не хватился ее отсутствия. Но перед этим она успела подхватить с земли и спрятать в складках одеяния несколько клочков волчьей шерсти.
Король Луп Первый вступал в свою столицу.
Реймс сдался без боя: всего несколько дней прошло с тех пор, как немногие уцелевшие в битве при Турне принесли страшное известие о гибели молодого короля Эльфрика и большей части собранного им войска. Горожане еще не успели оплакать убитых, когда с юга пришла новая весть: король Луп, оправившись от прошлого поражения, вновь двинулся на север. Он собрал большую армию из франкской и васконской знати, кроме того, десять тысяч воинов прислали союзные лангобарды, которых возглавил сам король Гримоальд. Во всем остальном королевстве не нашлось силы, способной противостоять владыке Аквитании: сначала перед ним пала Бургундия, потом Эльзас, чей владыка погиб под стенами Турне. Знать Нейстрии и Австразии, обескровленная потерями в походе Эльфрика, также пошла на поклон Лупу и так, внезапно, большая часть страны оказалась под властью бывшего герцога Аквитании. Еще оставались земли на востоке, захваченные язычниками; непонятной выглядела и позиция Бретани — тамошний принц Кономор, в свое время отказавшийся идти вместе с Эльфриком под Турне, вернулся на родину, где, как сообщалось, начал войну за объединение Бретани. Но про эти отдаленные края сейчас мало кто вспоминал, когда вся страна, забыв о недавнем горе, встречала нового короля.
Луп въехал в город на рассвете: восседая на белом коне, облаченный в новые, блестящие на солнце доспехи и алый плащ, украшенный вышитым изображением волка. Черные волосы венчала золотая корона, которой новый король венчался еще в Тулузе. Над головой Лупа реяло знамя с тремя золотыми волками на черном фоне. Рядом с Лупом в город въезжал его король Гримоальд: высокий и статный мужчина, с едва заметными седыми прядями в золотистой бороде. На нагрудной пластине его панциря блестел вытравленный золотом лик, окруженный четырьмя крыльями — Архангел Михаил, объявленный покровителем лангобардской Италии. Волосы же короля венчала Железная Корона лангобардов. За ним следовали и его воины, мечники, лучники и копейщки, всадники на быстроногих конях, закаленные в боях с аварами, ромеями и сарацинами. Вместе с ними в город входила и франкская знать Аквитании, Бургундии, Эльзаса — герцоги и графы, в доспехах, вооруженные мечами, копьями и топорами-францисками. Отдельно следовали васконцы, составлявшие чуть ли не треть войска Лупа — и которых вела сама королева Отсанда, обрядившаяся по такому случаю, в самое лучшее платье и украсив голову венком из роз. Рядом с васконцами двигались их соседи — септиманцы и каталонцы, в причудливых нарядах, с необычными доспехами и оружием, напоминавшим о годах, проведенных под сарацинским игом, пока не пришел Луп-избавитель и не отодвинул границу до Эбро.
Очередная коронация также прошла в соборе святого Ремигия — хотя и была чистой формальностью, поскольку у Лупа уже имелась корона. Тем не менее, он согласился на повторную церемонию, которую провел все тот же епископ Виллехад. Появление Лупа священнослужитель воспринял как божественный знак — ведь приход нового короля совпал с исчезновением видений Святой Урсулы, мучившей его бессонными ночами и непрерывными видениями, с окровавленных одеждах и телом, пронзенным мечами и копьями. Ее исчезновение Виллехад воспринял как добрый знак, что он сделал все, что от него требовалось — и поэтому с особым чувством провел мессу коронации. Луп оценил такую преданность, в первый же день подтвердив назначение Виллехада архиепископом Реймса, а также пообещав, что он еще отправится в поход на восток, ради избавления тамошних земель от язычников — не называя, впрочем, конкретных сроков.
Куда больше появление Лупа напрягло Сихильду, молодую вдову Эльфрика. Однако и тут Луп поспешил развеять все опасения женщины:
— Мы с Эльфриком считались врагами, — сказал он, — но я всегда уважал достойного врага, а ваш муж, несмотря на молодость был именно таковым. И уж тем более я не стал бы мстить его жене — уж точно не ваша вина в том, что вы стали женой человека, что оспаривал у меня трон. Что же до вашего отца, то я всегда был верным вассалом Хлодомира — именно поэтому я не признал узурпатора Сигизмунда. Женщина ваших кровей всегда будет желанным гостем при моем дворе — и на сегодняшнем пиру я приглашаю вас сесть рядом со мной.
