— Вильгельм пришел на помощь зятю раньше, чем мы ожидали, — говорила Энгрифледа, — похоже, он совсем потерял страх перед своим королем. Вчера войско франков — как говорят, числом не менее шести тысяч, — высадилось в Кенте. Он падет за несколько дней, — у Кента с франками давние связи, которые мне, как я не старалась, не удалось разорвать полностью. А еще через несколько дней Вильгельм будет у стен города. Но хуже всего то, что и Эдмунд перешел в наступление — сейчас в его руках почти вся восточная Мерсия, кроме Линдси. Если они соединятся — нам не выстоять в открытом бою.

— Предлагаешь запереться в городе? — спросил Аудульф.

— Это не поможет, — возразил Редвальд, — у нас просто нет столько припасов, чтобы кормить войско. Кроме того, запереться здесь — значит отдать врагу всю остальную страну.

— Ты прав, сакс, — кивнула Энгрифледа, — Кент — вотчина моего мужа, которую я получила после его смерти. Если я не верну его в ближайшее время — по всей Британии пойдет молва, что я недостойная наследница Этельвульфа. Но это будет ничто, по сравнению с тем ударом, что нанесет Эдмунд, завоевав мою родину — Линдси. Следом падут Восточная Англия и Эссекс — и мое королевство сузится до этого города. Здесь эти двое меня и придушат.

— Значит, нужно бить их по частям! — рявкнул Сигифред, — они ведь не знают, что тебе помогают даны и фризы. Разобьем сначала одного, потом второго.

— Даже если мы соберем все силы в один кулак, — покачал головой Редвальд, — то одновременно сможем разбить только одного — и то если Водан будет благосклонен к нам. Перед объединенным войском нам не выстоять — но против кого направить первый удар?

— В том то и дело, что любой выбор плох! — воскликнула Энгрифледа, — если я выступлю против франков — Эдмунд успеет прибрать к рукам все северные земли. Тогда и Утред Макальпин может присоединиться к нему — он давно облизывается на Дейру. Если же я отправлю все войска против Эдмунда — Вильгельм возьмет город и тогда его уже не вышибешь. Если же я разделю войско — то потеряю все!

— Может, и нет, — заметил Редвальд, — если ты возьмешь свое войско и двинешься на север, вместе с Аудульфом, а Сигифред поднимется морем, то еще сможешь разбить Эдмунда в Линдси.

— И оставить мой город без защиты? — Энгрифледа, возмущенно сверкнув глазами, повернулась к принцу.

— Он не будет беззащитным, — невозмутимо ответил Редвальд, — здесь останусь я со своими саксами.

По залу пронесся удивленный ропот: все неверяще смотрели на человека, предложившего почти самоубийственное решение.

— Это безумие!- воскликнул Аудульф, — сколько их у тебя? Человек двести хоть наберется?

— Четыреста, — усмехнулся Редвальд, — хватит для того, чтобы держать город то время, что может понадобиться вам, чтобы разбить Эдмунда и вернуться с подкреплением.

Энгрифледа кинула испытующий взгляд на Редвальда и вдруг широко улыбнулась, блеснув белыми зубами.

-Ты начинаешь мне нравиться, сакс, — рассмеялась она, — хорошо, принимай город. Но если ты сдашь его франкам, то лучше бы тебе самому вырезать себе «ворона», чем снова встретиться со мной.

На этом и порешили: Энгрифледа и Аудульф двинулись сушей на север, а Сигифред отправился туда же морем. Редвальд, оставшись в городе, начал готовить его к обороне. Многих горожан он привлек к работе на стенах: заставляя таскать каменные глыбы и заливать их раствором из песка, глины и растолчённого в порошок мрамора, взятого с разрушенных римских зданий. Так он более-менее надежно укрепил стены, продолжив работу начатую Энгрифледой. Одновременно Редвальд зачислил в городское ополчение всех способных держать оружие, хотя и сильно сомневался, что они не побегут после первого же натиска франков.

В одну из ночей Редвальд собрал своих людей в том самом храме, где было принято судьбоносное решение. Они уже почтили богов — с десяток рабов висели на грубо сколоченных виселицах, принесенные в жертву Одину. Еще несколько отправились на поживу речным духом, заживо утопленные в окруживших Темзу болотах и в самой Темзе. Однако Редвальд по совету Энгрифледы решил почтить и языческую душу старого города, ставшего сейчас их союзником против общего врага.

С зажженными факелами в руках саксы и славяне стояли в римском святилище, окруженные причудливыми барельефами. Мраморный алтарь, освещенный заглядывавшей в окно Луной, снова был залит кровью, заляпан внутренностями людей и животных. Сам же Редвальд, стоя перед статуей забытой богини, громко читая молитву, которой его научила Энгрифледа.

— Приди, подземная, земная и небесная, Мать Ведьм, та, что несется в ледяной буре, с факелом в руке, во главе со сворой мертвецов, черных псов и всех тварей Нифельхейма. Друг и возлюбленная Ночи, ты кому по душе лай собак и льющаяся кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, во имя Хель, во имя Волка, во имя Змея, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.

Последние слова древней молитвы растворились во мраке и в тот же миг в распахнутое окно ворвалась стая летучих мышей, закруживших под крышей храма. Одновременно снаружи послышался крик козодоя и следом — громкий звук рога. Редвальд оглянулся на своих воинов и слабо улыбнулся.

— Пора! — сказал он.

С крепостной стены принц наблюдал за тем как рассеивается туман и франкское войско, собравшееся на южном берегу реки, начинает переправу. Эдмунд приказал отобрать все лодки, что нашлись у крестьян в округе, но для франков это не стало преградой: в окрестных лесах они срубили множество деревьев, из которых соорудили неказистые, но крепкие плоты. Те же, кто вышел на бой конными, переправлялись через реку на лошадях, держась того места, где стоял римский мост. Над войском реяли не только франкские знамена с крестами, ликами Христа и всех святых, но и зеленые стяги с белым конем — символом Кента. Как и боялась Энгрифледа во владениях ее покойного мужа нашлось немало сторонников франков — а значит, вражеское войско стало куда больше, возможно, достигнув десяти, а то и более тысяч.

— Больше пищи для воронов, — усмехнулся Редвальд, вскидывая руку. Растянувшаяся через всю реку переправа представляла удобную цель — и множество стрел, взвившись от стен, обрушились на франков. Послышались ругательства и крики боли, с пару десятков человек упали, пронзенные стрелами, однако наступления это не замедлило. Один за другим плоты утыкались в берег и, спрыгивавшие с них франки, сходу бросались в бой. Одни тащили грубо сколоченные лестницы, которые они прислоняли к стенам, карабкаясь вверх; другие же пытались закрепиться с помощью веревок и крюков. Франки даже соорудили несколько таранов из срубленных в лесу бревен и теперь молотили ими в ворота, прикрываясь щитами от летевших сверху камней и бревен, льющихся потоков кипятка и расплавленной смолы.

— Вперед, во имя Христа! — громкий голос, на миг перекрывший шум сражения, разнесся над Темзой. В тот же миг уже от реки взвилась туча стрел, пронесшаяся над стенами. Несколько «ополченцев» упало вниз, сраженные замертво, другие же опасливо попрятались за стены. Повертев головой, Редвальд увидел говорившего: высокий мужчина, с рыжими усами и узким лицом. Из доспехов он носил шлем, увенчанный изображением орла, наколенники и панцирь. С широких плеч ниспадал белый плащ, украшенный алыми лилиями. Это позволило Редвальду узнать своего противника — Вильгельм, сын Пипина Руанского, майордом Нейстрии, честолюбивый и талантливый военачальник. В Тюрингии его хорошо знали — не раз он водил войска франков за Рейн, грабил Фризию и Саксонию. Но с тех пор как Хлодомир угодил в плен к Круту, а Сигизмунд увяз в сварах с герцогом Лупом, Вильгельм повел свою игру, готовясь вырвать корону из слабеющих рук Меровингов. Вторжение в Британию являлось лишь преддверием к великой схватке — Вильгельм старался укрепить свой тыл и получить сильного союзника по ту сторону пролива. По сути, он стремился к тому же, что и сам Редвальд — разве что ставку он делал на совсем иного претендента.