Синие глаза с вызовом глянули на сходивших на причал мужчин.

— Приветствую королей Фризии и Дании, — сказала она, безошибочно выделив названных владык, — я королева Энгрифледа и я буду рада видеть вас на сегодняшнем пиру.

Словно в подтверждение этих слов, ворона на ее плече, громко каркнула и, хлопнув крыльями, поднялась в небо.

Очередной пиршественный стол был накрыт в трапезной виллы какого-то сгинувшего в веках римлянина — возможно, даже, самого прокуратора Лондиниума. Каменные стены еще хранили следы причудливой мозаики, кое-где еще сохранились мраморные колонны в виде обнаженных женщин, поддерживающих свод, а над входом кривилась в ехидной гримасе рожица сатира с бородой и небольшими рожками. И все же это были жалкие остатки былого величия, безвозвратно сгинувшего в пожарах варварских нашествий. Колонны и стены покрывали бесчисленные трещины, — иные из них были столь велики, что в них втыкали факелы, освещавшие зал, — всюду виднелись кучи мусора и мраморного крошева, а посреди зала пили и сквернословили наследники могильщиков Римской Британии.

— Выпьем за королеву Энгрифледу! — пьяно проревел высокий сакс с всклоченной рыжей бородой, — если кто из королей в Британии и достоин именоваться доблестным мужем, так только она!

Ответом стал многоголосый вопль, раздавшийся со всех концов большого стола — и гости, с небольшим запозданием, присоединились к этим здравицам. Как заметил Редвальд, здешний народ — и ярлы и простые воины, — и впрямь любил молодую королеву. Сама Энгрифледа, сидевшая на огромном стуле, вдвое больше ее самой, легко вскочила на ноги, поднимая чашу с элем.

— А я пью за своих храбрых воинов, каждый из которых стоит десятка из того сброда, что выставляют наши враги. Наступит день — и всех их мы отправим в пасть Нидхегга.

Новый взрыв ликования огласил зал, когда Энгрифледа залпом осушила чашу и рухнула обратно на свой «трон». Она уже сменила кольчугу на короткую тунику, но в остальном ее наряд остался прежним. Сейчас она пачкала его горячим жиром, с молодым аппетитом расправляясь с огромным куском оленины, бросая кости грызущимся под столом похожим на волков собакам. Особо лакомые кусочки она скармливала сидевшим на ее плечах воронам — и Редвальд, с некоторым ошеломлением понял, что это ему напоминает.

— Неудивительно, что здешние мужи так любят свою королеву, — вполголоса сказал он, когда гул немного стих, — для них она и валькирия и сам Всеотец, со своими волками и воронами.

— Не одобряешь? — Энгрифледа бросила на него быстрый взгляд.

— У нас на Брокенберге к служению Одину допускаются только мужчины, — сказал Редвальд, — а некогда так было у всех саксов.

— Некогда и сами боги ходили по земле, что еще сочилась кровью убитого ими Имира, — парировала девушка, — времена меняются, сакс, нравится тебе это или нет. Три владыки в Британии и двое из них предали старых богов, поклонившись Распятому, а третий — почти девчонка. Выбирай сам, кто тебе нравится больше.

— Раз я здесь, то мой выбор очевиден, — пожал плечами Редвальд.

— Я знаю, зачем ты здесь, — королева расхохоталась, — или ты думаешь, я слишком молода и глупа, чтобы следить за тем, что происходит на землях предков? Я вышла замуж три года назад — наш союз с Этельвульфом должен был объединить Кент и Эссекс с Восточной Англией, а потому все закрыли глаза на то, что он старше меня почти на полвека лет и что на старости лет не сумел завести наследника. Он честно пытался в нашу брачную ночь, но так ничего и не смог — и от огорчения напился так, что помер к утру. Я осталась вдовой королевой — и правлю по сей день, хотя при моем дворе было немало тех, кто думал также, как и ты. Кого-то я сумела переубедить, а кто-то — уже гниет на дне морском или где еще. И клянусь Матерью Ворон — я еще увижу там и Эдмунда.

— За это стоит выпить, — усмехнулся Редвальд, подзывая раба с кувшином эля, — тебя любят и за то, что ты проводишь пиры, словно Один в Вальхалле?

— Разве Всеотца не именовали мужем женовидным, — лукаво скосила глаз Энгрифледа, — разве его не обвиняли и в ведьмовстве?

— Не было чести в том прозванье, — покачал головой Редвальд, — глумливое поношенье из уст злоязыкого Локи.

— У меня есть человек, который расскажет тебе много нового о богах и богинях, — сказала Энгрифледа, — если только у нас будет на это время. Сегодня мои разведчики донесли, что Эдмунд уже вышел в поход — и скоро он явится под эти стены. Тогда мы и узнаем кого больше любит Всеотец.

— Самому интересно это узнать, — усмехнулся Редвальд, с невольным интересом глядя на Энгрифледу. Та рассмеялась и, показав гостю язык, вдруг выхватила жбан из рук раба и, под восторженные вопли своих людей, принялась пить прямо из горла.

— Запомни одно, сакс, — сказала она, утирая мокрый подбородок рукавом туники, — я, может, и молода и глупа, но я уже знаю, что хороший правитель всегда платит свои долги. Мы с тобой вне правил и обычаев, — бастард, с мечтой о троне, и нахальная девка, что пытается этот самый трон удержать. Ты поможешь мне расправиться с Эдмундом а я, клянусь Матерью-Вороной, помогу тебе в борьбе со своими врагами, когда придет срок.

Обе птицы, сидевшие на ее плечах, вдруг громко закаркали и взмыли под потолок, кружа над пирующими воинами. Редвальда то и дело подмывало спросить, кто такая Мать-Ворона, которую уже не первый раз поминает Энгрифледа, но сдержался — сейчас это было явно не главным. Налив себе эля, опальный принц поднял золотой кубок, украшенный изображениями дерущихся зверей.

— Раз так — не будем медлить, моя королева.

Королевский покой в Скитинге снова был полон народу. На резном троне, перед идолом Тюра-Ругевита, восседал король Крут, тогда как за столом перед королевским троном, рассаживались лучшие люди Тюрингии – князья, герцоги и жрецы. Справа от короля восседал волхв Ярогост, чей взор ни на йоту не утратил былой силы, заставляя ежиться даже самых отчаянных вояк. Слева же разместилась молодая светловолосая женщина, в роскошном синем платье, отороченном золотом по рукавам и воротнику. Стройную шею украшало золотое ожерелье с синим сапфиром, подобные же камни блестели и в золотых серьгах в ушах женщины – у Герды, вдовы покойного Родериха, не было причин жаловаться на скупость нового мужа. С тех пор как Крут взял ее своей старшей женой, баварская знать заметно укрепила свое положение в Тюрингии – старший сын Родериха, названным отцом которого стал сам король, был объявлен герцогом Алемании, а его дед, герцог Тассилон стал королевским майордомом. Сейчас он сидел рядом с дочерью, донельзя довольный своим положением и готовый преданно ловить каждое слово короля. Тень на его лицо набегала лишь когда он смотрел на вторую женщину, допущенную на этот совет – невысокую, широкую в кости, с черными волосами, завитыми во множество кос, и раскосыми зелеными глазами. Ее одеяние сильно выделяло ее не только на Совете, но и во всем Скитинге: черный халат, расшитый золотыми грифонами, терзающими серебряных оленей. Диковинные обереги, не похожие на те, чем обычно увешивались тюринги, только подчеркивали чуждость Алагай, второй жены Крута. Впрочем, ту это вовсе не смущало – тетка самого кагана Эрнака и по слухам, - одна из его любовниц, - Алагай неофициально считалась кем-то вроде аварского посла в Тюрингии и в этом качестве осмеливалась порой перечить не только первой жене, но и самому королю. Поговаривали, что еще в Аварии, Алагай сильносблизилась с новой женой кагана – и здесь она была глазами и ушами Ярославы, которая даже из далекой степи пыталась влиять на королевство. Сама же Ярослава также, в скором времени собиралась навестить сына, хотя мало кто из участников Совета был бы рад такому визиту.