— Не понима...- начала было славянка, но тут Оуюн ухватила Неду за волосы и, притянув к себе, впилась в ее губы жадным, хищным поцелуем. Ошеломленная девушка попыталась вырваться, но против не по-женски сильной шаманки, она оказалась бессильной. Преодолевая слабое сопротивление Неды, свободной рукой Оуюн рвала на ней платье, жадно шаря по ее цветущему телу. Затем она развернула славянку спиной к себе и, ухватив за волосы, заставила вздернуть голову.

— Это место угодное Госпоже нашей Хар-Мекле, — шепнула она на ухо Неде, — я приметила его еще до того, как мой брат взял Виртебург. Здесь я творю обряды в честь Той, что превыше всех богов и духов, и ее же именем я заставлю тебя покориться!

Она гортанно выкрикнула еще несколько слов, эхом разнесшимся по всей поляне. Одновременно, она просунула руку между ног Неды и славянка невольно застонала, когда пальцы Оуюн проникли в ее нежные складочки. Славянка беспомощно извивалась в ее руках, рыдая от стыда, страха и собственного бессилия.

Все это время Оуюн продолжала говорить незнакомые слава, но теперь они шли в едином ритме с движениями ее пальцев и сама Неда, корчась в сладострастных судорогах, двигалась в такт с этими извращенными ласками. На минуту она подняла голову — и все ее прежние страхи показались ей смешными и жалкими, по сравнению с тем всепоглощающим ужасом, что с головой накрыл ее в этот миг.

Исчез костер, также как и ива, стоявшая у воды, куда-то пропала. Вместо нее над рекой медленно поднималось безобразное чудовище. Больше всего оно напоминало огромную жабу с тремя лапами — двумя передними и одной задней, — но между передними лапами свисали женские груди. Уродливая морда, обрамленная длинными волосами, имела некоторое сходство с человеческим лицом, что делало существо еще более безобразным. Бородавчатая кожа истекала слизью, меж жирных складок копошились мелкие твари з уменьшенные подобия мерзкого божества. Выпученные глаза похотливо уставились на девушек и по поляне разнеслись омерзительные чмокающие звуки.

Ухватив славянку за волосы, Оуюн заставила ее подняться на ноги и что есть силы толкнула ее прямо на чудовище. Распахнулась слизистая пасть — разрезавшая жабью голову не поперек, а вдоль морды, подобно огромной вагине, — выхлестнулся длинный язык, тут же оплетший тело Неды, втягивая ее во смрадный черный зев. С жалобным криком молодая княжна потеряла сознание, поглощенная чавкающей влажной тьмой.

Она очнулась от солоноватых струй, бивших ей в глаза, заполняя ноздри и рот. Фыркая и отплевываясь, Неда завертела головой и увидела, что лежит у корней огромного дерева. Над ней же, широко расставив ноги, сидела Оуюн, мочась княжне на лицо. Почему-то это уже не вызывало у Неды ни протеста, ни омерзения — лишь огромное облегчение, что все закончилось не так уж и страшно. Меж тем Оуюн, закончив, ухватила рукой затылок Неду и, приподняв ее голову, несколько раз протерлась по ее лицу склизкой промежностью. Сестра кагана довольно оскалила острые зубы, в ее желтых глазах блеснуло торжество.

— Великая Жаба есть воплощение Земли, — сказала Оуюн, — бесформенная, она соединяет в себе все — жизнь и смерть, верх и низ, целомудрие и похоть. В недрах Ее ты умерла и возродилась вновь, чтобы встать рядом со мной как верная и преданная.

Она приподняла бедра и Неда, невольно потянувшись следом, покорно поцеловала резко пахнущие половые губы.

- Не перестаю удивляться, сколь причудлив узор пряжи Норн. И года не прошло, как мы с Сигифредом хотели выпустить тебе кишки на Лангобардской Пустоши – а сейчас мы сидим за одним столом и пьем за здоровье друг друга.

Словно в подтверждение этих слов король Фризии, Аудульф осушил золотой кубок, наполненный терпким элем. Это был высокий красивый мужчина, тридцати пяти лет от роду, одетый в роскошный плащ ромейской работы: синий с пурпуром, подбитый горностаевым мехом и скрепленный золотой фибулой в виде дракона, кусающего себя за хвост. Вдоль миниатюрного чешуйчатого тела тянулся рунический ряд, также как и на золотой гривне с рубинами и изумрудами, охватившей шею короля. Его запястья украшали золотые браслеты с изображениями дерущихся зверей и хищных птиц. Все эти украшения, также как и золотая посуда на столе и окованные серебром рукояти кухонных ножей должны были подчеркнуть богатство, как самого короля, так и его столицы – Дорестада, одного из крупнейших торговых городов Европы. Этой же цели служили покрытые изумительной резьбой стеной, искусно раскрашенные в традициях вендских мастеров. Среди настенных сюжетов выделялась фигура молодой женщины: восседавшая на носу большого корабля, с корзиной яблок в руках и большим псом у ног. Идунн-Нехаленния, богиня плодородия, мореходства и торговли, считалась главной покровительницей города и символом дорестадского изобилия. Об этом свидетельствовал и богатый стол, - тушеная в пиве зайчатина с восточными специями, телячьи почки в ягодах можжевельника, угорь в зеленом соусе с травами, нежнейшего копчения сельдь, брызжущие соком заморские фрукты.

Сейчас король принимал в трапезном зале своей усадьбы на берегу Рейна двух гостей – конунга Дании Сигифреда и Редвальда, принца-бастарда из Тюрингии. Кроме них за столом восседали две женщины, королева Теодезинда, – высокая статная женщина, с голубыми глазами и двумя толстыми косами пшеничного цвета, – и сестра Редвальда Эрменгильда.

- К войне против общего врага все средства хороши, - поднял в ответ тост опальный принц, - не думайте, что Крут и Эрнак забудут про здешние края. Как только они покончат с делами на юге – так тут же обратят свое внимание на север.

-Пусть попробуют, - усмехнулся Аудульф, - или в первый раз Тюрингия посягает на свободу нашей отчизны? От века мы бьемся с врагами, которым не дают покоя богатства Фризии, - франками с запада и тюрингами с востока, - но с помощью Ньерда и Нехаленнии мы всегда давали им отпор.

Конунг Сигифред нарочито громко хмыкнул и Аудульф поспешно поправился.

- Милостью богов, мы также имеем и могучих друзей, что всегда готовы прийти на помощь Фризии.

-Сейчас все по-другому, - не сдавался Редвальд, - раньше я и сам думал, что смогу отбиться в Гарце. Но с тех пор как Крут заключил союз с аварами и вместе с ними разбил франков на Майне – у него не осталось достойных соперников. Как только он закончит свои дела на юге и западе – он неизбежно обратит свой взор на север.

-Разве ты не можешь договориться? – спросил Сигифред, - ведь он твой брат.

-Атаульф тоже был ему братом, - покачал головой Редвальд, - и где сейчас он? Пока я живу, он будет считать меня угрозой – хотя бы потому, что он видит во мне соперника в борьбе за отцовский трон. К тому же я, один из немногих, знаю, что его мать Ярослава, отстаивая престол для сына совершила столь же тяжкое преступление, что и братоубийство Крута.

-Как это? – с интересом спросил Аудульф и Редвальд, поколебавшись, рассказал им все, что слышал от Эрменгильды. Когда он закончил, король Фризии уже не выглядел столь самоуверенным как раньше.

- Сурт и его пекло! – выругался он, - а ты, оказывается, подложил мне ту еще свинью, сакс! Может, проще будет выдать вас с сестрою Круту и Эрнаку?

- Вряд ли тебя это спасет, - усмехнулся Редвальд, - я знаю Крута – в союзе с аварами он не преминет прибрать Фризию к рукам. Выдав меня ты не приобретаешь ничего – и даже кое-что теряешь.