Мусьё, так и не налив ничего из бутылки, поставил её на стол, оглядел компанию и ответил:

— Мяк вот фанфарик принёс.

— А чего это Мяк ко мне не зашёл? — спросил голос. — Посидели бы у костра.

Мяк повернулся в темноту и ответил:

— Другой огонь обслуживал. Подходите, выпейте да согрейтесь. А про костёр потом покалякаем.

Из темноты вышел Небритый, занял своё кресло и произнёс:

— Раз есть фанфарик, то наливайте, не тяните резину, а ты, Мяк, всё равно подлец!

— Я знаю, — ответил Мяк.

Небритый не спеша выпил целый стакан, занюхал выпитое кусочком пирожка и спросил:

— Что тут за огонь у вас, который надо обслуживать?

Мяк взглянул на Мусьё; тот тщательно делил остатки фанфарика между собой и Нудой и, видимо, совсем не собирался отвечать Небритому. Мяк не стал тревожить его и ответил:

— Бродяги костёр наверху развели — пришлось потушить.

— Ага, — удовлетворённо ответил Небритый и прохрипел: — Бродяги есть дерьмо, нам с ними не дружить. Гнать их всех надо из либертории, скоро всё здесь загадят, лысый глаз!

— Да, надо гнать, — поддакнул Нуда. — Вот я сижу на бюллетене, огонь не развожу, как эти бродяги. Надо против них закон какой-нибудь сделать, чтоб не шлялись здесь. Не их это место, это наше место! Куда смотрит начальство?

— Никуда оно не смотрит, — прохрипел Небритый. — Ты, Нуда, всё с пальцем своим сидишь — долго ли будешь бюллетенить? Вот бы, как поправился, и стал бы охранять наше место от бродяг.

— Я не могу, — решительно ответил Нуда. — Я словорубщик, у меня другое занятие. Вот бы Профессор — он хоть и без ноги, но зато фанфарик не любит. Для охраны это полезно.

— Ты, камнетёсец, совсем без головы! Как инвалид охранять может? Разве что часовым его на входе установить — если что, криком кричать будет. А так… — Небритый задумался и добавил: — Не выйдет из Профессора ничего. Вонька его не отдаст. Заходил я к ним. — Небритый криво улыбнулся, кашлянул пару раз и прохрипел: — Она его у церкви пристроила. Прибыльное место. Постоит пару часов — и барышом на весь день Воньку и себя обеспечит. Не то что у тебя — камни ворочать за еду.

— Я на бюллетене, а то бы… — грустно ответил Нуда.

— А то бы, а то бы… — перебил его Небритый. — А то бы что, озолотил бы всех? Молчи уж, лысый глаз! Небось без жратвы целый день сидишь?

— Как вы не понимаете! Я на бюллетене, — ответил Нуда и недовольно отвернулся от стола.

Небритый тяжко вздохнул, вяло пожевал остатки пирожка и заметил:

— Мало мудрости здесь. Мало. Дорогу ещё никто не прошёл.

— Дорогу? — удивился Мусьё. — Какую дорогу?

— Такую, — нехотя ответил Небритый. — Да ты и не поймёшь. Вот только Мяк, может, и сообразит. Сообразишь, Мяк?

Мяк подошёл к столу, осмотрел пустую бутылку и ответил:

— Не знаю. Может, и смогу.

— Вот, даже Мяк сомневается, а ты… — Небритый повернул голову в сторону Мусьё, — ещё спрашиваешь, какую дорогу!

Нуда повернулся к столу и забормотал:

— Вы опять мудрите — хотите сказать, что умнее всех! Норовите обидеть. Ну, Мусьё — так он ещё молодой, ему вы завидуете, а я? Я уж ветеран, и кое-что соображаю. И нечего тут передо мной вилять! Говорить надо понятно, а если непонятно, то это шизики разные так делают. Мы же не шизики — зачем нам так сложно?

— Нам незачем, — согласился Небритый. — А кто осилит дорогу, тот знает путь. Вот Мяк ещё не знает путь, дорогу ещё не осилил, лысый глаз! Он идёт по ней и конца её не видит. — Небритый обратился к Мяку:

— Прав я или нет?

Мяк молча кивнул.

— Соглашаешься, — прохрипел Небритый, склонил голову набок и тихо засопел.

Мусьё потрогал горячую трубу, потёр ладонью лоб и тихо объявил:

— Посплю — завтра рано на рынок.

Он залёг на матрасе и моментально заснул. Нуда вскинул голову, огляделся и, ни слова не говоря, сполз вниз. Мяк остался один за столом, положил голову на руки и задремал. И снилось ему детство.

Тёплый день, и он в одних трусах бегает по ромашковому полю, а мать стоит на краю и, улыбаясь, следит за ним. Мальчишка бежит к ней, разрывая высокую траву; стебельки цепляются за ноги, не дают ему сильно разбежаться. Он торопится, руками раздвигает траву и бежит дальше и дальше. Конец поля уже близок, он поднимает голову и видит, что матери там уже нет. Он подбегает ближе к краю и останавливается — перед ним глубокий обрыв, и внизу, в тумане, ничего не видно. Ему становится страшно, он отступает назад и просыпается.

В подвале никого нет. Кресло пустует. На матрасах тоже никого. Фонарь еле светится. Мяк встаёт из-за стола и по темноте выбирается наружу. Звёздное небо встречает его, лёгкий мороз освежает заспанное лицо. Новый день сулит ему новые заботы, новую работу исполу. Мяк не спеша идёт в сторону вокзала, где теперь его место, где он хозяин своего угла до тех пор, пока дежурный не передумает.

«Он теперь, наверное, долго не передумает», — думает Мяк и ускоряет шаг. На востоке забрезжил зимний рассвет.

Он не сразу заметил её. Она, наверное, уже несколько минут наблюдала за ним, и ему это не понравилось. Кому же понравится, когда за ним исподтишка внимательно наблюдают!

Мяк несколько раз поглядывал в её сторону и наконец-то узнал её. Это была Раиса. Она наблюдала за ним издалека, от самой дальней колонны, и, когда он поднимал голову, старалась спрятаться от него.

«Этот вихрастый что-то там в конторе наплёл, — подумал Мяк. — Теперь весь коллектив из любопытства кинется проверять эту болтовню».

Мяк повернул голову в сторону буфета и постарался боковым зрением определить, какие у Раисы намерения: то ли просто понаблюдать за ним, то ли подойти поближе и затеять разговор. Раиса оставалась на месте, просто стояла и внимательно наблюдала за Мяком. Это состояние продолжалось несколько минут, и Мяку было непонятно, во что оно превратится в дальнейшем. Ему уже пару раз бросили несколько монет и одну купюру. Он было собрался, как обычно, сложить деньги в карман, но передумал и остался смиренно стоять на месте, а Раиса решилась подойти поближе и сделала вид, что желает зайти в буфет. Мяк опустил голову и старался не смотреть в её сторону. Он соображал, как ему поступить: нагло сбежать и оставить Раису ни с чем или, как говорится, изображать из себя чужого, не выдать себя ни единым движением, ни единым словом.

Раиса скрылась за дверями буфета; через витрину он видел, как она, маскируясь, сделала вид, что выбирает что-то из пирожков. Мяк на всякий случай надвинул шапку почти на глаза, поднял воротник куртки и пожалел, что не обзавёлся тёмными очками, — сейчас бы они были ему кстати. Он ещё минут пять простоял в расстройстве от своей нерешительности и, к своему удивлению, даже не заметил, как перед ним образовался дежурный.

— Отойдём, — услышал Мяк.

Он быстро собрал свои манатки и с удовольствием двинулся вслед за дежурным. Тот, цокая подковками, направился в сторону дежурки, и Мяк подумал: «Спасибо случаю: забрал меня дежурный — избавил от Раисы!»

В сумрачном коридоре, не дойдя до дежурки, Мяк остановился, дежурный резко повернулся и объявил:

— Тобой, гражданин Мяк, интересуются.

Мяк машинально спросил:

— Кто?

— А ты не догадываешься? — последовал ответ.

Мяк поправил шапку, опустил воротник и произнёс:

— Семья, кто же ещё?

— Не угадал, — прогудел дежурный и хитровато взглянул на Мяка.

— Дамочка одна тобой интересуется. Говорит, что с работы.

«Раиса», — мелькнуло в голове у Мяка.

— Вижу, догадался, — произнёс дежурный. — Что будешь делать?

Мяк не задумываясь ответил:

— Работать исполу.

— Ты, гражданин Мяк, плохо соображаешь. Ситуация изменилась. Вычислила тебя дамочка. Заявит куда следует — тебя оформят, а мне нахлобучка, что не усёк, как положено. Соображаешь?

— Соображаю, — вздохнул Мяк и задумался.

Дежурный огляделся по сторонам и тихо произнёс:

— Ты, я вижу, возвращаться не желаешь, и здесь тебе нельзя — так что решай: как будешь? Нравишься ты мне, а так бы не стал с тобой возиться, — уже погромче добавил он.