Утомился пацан с ягодами разбираться, оторвался от корзин, поднялся, спину разогнул, рядом с дядькой оказался за прилавком и решил немножко передохнуть от нижней работы. Дядька доброжелательно смотрит на него, кивает, одобряет его труды и понимает, что парню передых требуется.

— Ну что, сынок, смороду берёшь? — услышал Мяк от старушки.

Он пошарил в карманах, нашёл там несколько монет и спросил:

— Вот та, маленькая, почём?

Старушка тронула баночку рукой, взглянула на Мяка и ответила:

— Тебе, сынок, почти что задаром отдам. Сколько у тебя есть?

Мяк раскрыл ладонь и показал всё, что у него есть.

— Маловато, сынок, — отреагировала старушка.

Мяк пожал плечами и, спрятав монеты в карман, ответил:

— Больше нет. Не заработал.

Он внимательно оглядел всё, что выставила бабка для продажи, и, вздохнув, решил двинуться дальше.

— Стой, погоди! — услышал он, не успев отойти от прилавка. — Давай твою цену и забирай смороду-то. Поди, смороду любишь?

Мяк остановился, достал монеты и положил их на прилавок. Старушка протянула ему баночку с вареньем и снова спросила:

— Смороду любишь?

— Это память о детстве, — ответил Мяк и положил баночку в карман.

— Кушай, сынок, на здоровье, — произнесла старушка и, вздохнув, добавила: — Детство — это хорошо. Ох, давненько это было!

До обеда Мяк прилично наработался — в карманах улеглось довольно мелочи и купюр. В полдень появился дежурный, и Мяк расплатился с ним по двойному тарифу. После обеда он ещё немного постоял на своём месте, через час заскучал, стараясь быть незаметным, побродил по вокзалу, подумал: «Может быть, заменить Профессора на Нуду?» и, ничего не решив, вернулся в свой угол.

Вихрастого из конторы с какой-то подружкой он заметил сразу: тот внезапно появился у дальнего входа и, поддерживая спутницу за талию, оживлённо что-то ей объяснял. Спутница, стреляя глазками, была очень довольна вихрастым, часто улыбалась его словам, одобрительно кивала и с восторгом сверлила его широко раскрытыми глазами.

Мяку буквально несколько секунд было достаточно, чтобы сразу понять, что вихрастый со своей девицей неминуемо пройдёт мимо него и Мяку никак не удастся избежать встречи с этой парочкой. Он опустил голову и, стараясь не смотреть в сторону вихрастого, затаился в своём уголке. Вихрастый увлечённо продолжал вещать нечто весёлое и занимательное своей подружке и в то же время энергично двигался вдоль витрины буфета в мякинскую вотчину. Поравнявшись с Мяком и мельком взглянув на странного бездомного с табличкой на груди, он остановился, посмотрел на него более внимательно — и, к неудовольствию Мяка, на лице вихрастого появилось удивление. Он даже приоткрыл рот и сразу хотел что-то сказать, но подружка в нетерпении дёрнула его за руку. На что вихрастый несколько раздражённо остановил её, отлепился от её талии и развернулся прямо лицом к странному бездомному.

— Мякин, это Мякин! — радостно заорал вихрастый. — Ты смотри! — потеребил он подружку. — Это же Мякин!

Подружка, взглянув на бездомного, скривила лицо и, выдавив из себя нечто вроде «фи», снова дёрнула вихрастого:

— Пойдём. Нам пора.

— Постой, — отмахнулся от неё вихрастый. — Это же Мякин!

Мяк понял, что просто так от вихрастого не отделаться. Он машинально представил себе, что произойдёт, если он признается, и изобразил из себя пугливого дебила.

— Мне здесь можно, — прохрипел он, подражая голосу небритого, и, немного заикнувшись, повторил: — Здесь можно.

Вихрастый от этих слов опешил и, нахмурив брови, опустил взгляд вниз — на мякинскую коробочку, в которой сиротствовали всего три монетки.

— Очень похож, — растерянно произнёс вихрастый и неуверенно продолжил: — Простите, мы обознались.

Мяк прищурился и не мигая уставился на спутницу вихрастого.

— Мне надо, — прохрипел он, обращаясь к девице, и протянул ей ладонь.

— Дай ему что-нибудь и пойдём, — проворковала подружка и отвернулась от бездомного.

Вихрастый бросил в коробочку пару монет, несколько искусственно улыбнулся, подхватил подружку и скоренько удалился из зала. Настроение у Мяка испортилось, торчать в уголке с коробочкой более не хотелось, и он бросил это занятие, прикупил небольшой фанфарик и подался в Нудин подвал.

Помещение встретило его кромешной темнотой, Мяк на ощупь нашёл холодную трубу и вдоль неё пробрался внутрь к самому Нудиному месту. Тишина и глухая темень окружили его, и Мяк некоторое время стоял у стола и соображал: что же делать дальше?

Он тихонько спросил:

— Есть кто живой?

Ответа не последовало. Мяк пошарил руками по столу, нашёл фонарь, включил его — и небольшое пространство около стола осветилось слабенькой лампой.

«Не сменил Нуда батарейки», — подумал Мяк и огляделся.

Всё Нудино хозяйство было на месте, только ни самого Нуды, ни остальных обитателей либертории окрест не наблюдалось. Мяк выставил фанфарик на стол, задумался, стоит ли хлебнуть горячительного, всё-таки решил сегодня обойтись без фанфарика и устроился на одном из матрасов. Холод от Нудиного ложа проник в мякинское тело — он повернулся набок, скрючился так, чтобы тело заняло как можно более компактный объём, и вспомнил, как ложился спать у дядьки в каморке, где ему была выделена старая оттоманка. Лежбище для пацана представляло собой весьма некомфортный вид. Промятая предыдущими пользователями поверхность при каждом движении молодого тела вгрызалась пружинами в мягкие ткани организма. Юный Мякин со временем привык к экстремальному сну и умудрялся высыпаться с минимумом поворотов с боку на бок.

Мяк ещё плотнее прижал колени к животу, покрепче обнял себя руками и на несколько минут провалился в сон. Лежит он будто бы на своей оттоманке и вспоминает, как опрятная старушенция подошла к дядькиному лотку со смородиной, как попросила взвесить ей полкило покрупней и как дядька услужливо насыпал ягоду в бумажный куль. Старушенция подозрительно взглянула на весы, заглянула в кулёк и строго произнесла:

— Вы насыпали мне мелкой. Разве я это просила?

— Разве она это просила? — повторил Мяк и вытянул ноги.

Ноги прозябли основательно, и Мяк проснулся. Он сел на матрасе, достал баночку с вареньем и открыл её. Запах смородины напомнил ему дядькин сад, уборку урожая и дядькины заготовки. Мяк прямо из банки попробовал варенье, немного удивился тому, что оно не загустело, как бывало у дядьки к середине зимы, и маленькими глотками не спеша опустошил всю баночку. Затем он встал, поставил банку на стол, обратил внимание на то, что на дне и на стенках ещё оставалось немного варенья, и решился на потребление в малой дозе фанфарика. Спиртное из бутылки в смеси с остатками варенья на вкус оказалось довольно приятным. Мяк, смакуя, выпил всю баночку, для сугрева немного помахал руками, поприседал рядом со столом, засунул бутылку со спиртным в карман и выбрался наружу.

С юга поддувал слабенький ветерок, небо было закрыто облаками, и чувствовалось грядущее очередное потепление. В эту зиму настоящей зимы ещё не было. Такие зимы старожилы называли сиротскими, и Мяк подумал:

«А ведь я и есть сирота», — и он вспомнил, как дядька однажды сказал: «Ты, парень, молодец. Вот мать бы обрадовалась, царствие ей небесное».

Языки пламени быстро пожирали деревянные обрезки от ящиков и прочего хлама. Старик сидел у костра. Огонь жадно расправлялся с деревяшками. Издалека казалось, что костёр живёт сам по себе, и, только когда небритый открывал глаза и подбрасывал новую порцию дров, становилось понятно, что старик и костёр — одно целое. Мяк любил наблюдать за этой парочкой и всегда, прежде чем приблизиться к кирпичной стене, несколько минут стоял поодаль, тихо размышляя, о чём думает небритый, старожил этих мест. Может быть, он вспоминает, мысленно перебирает изо дня в день эпизоды своей жизни в либертории, а может быть, думает о своём детстве — ведь было же у него когда-то детство.

Небритый пошевелился, открыл глаза, аккуратно положил на раскалённые угли обрезок доски, и Мяк подумал: