«Вот и я когда-нибудь буду в одиночестве сидеть у костра. Интересно, о чём я тогда буду думать? Может быть, только об огне? Интересно, подойдёт ли ко мне кто-нибудь, и кто это будет? Новый Мякин, которому я скажу: “Подлец ты, братец, опять без фанфарика явился?”»

Новый обрезок доски задымился, языки пламени сначала нехотя облизали его, а затем охватили деревяшку со всех сторон. Почернела доска, потрескалась с краёв, и не было у неё шансов сопротивляться огню. Мяк почувствовал, что холод проник под его одежды, и, осторожно ступая по мокрому снегу, сделал несколько шагов к костру. Небритый, не открывая глаз, прохрипел:

— Подлец ты, Мяк! Опять явился без фанфарика.

— Принёс, — ответил ему голос из темноты.

— Да ну! — отреагировал небритый. — Ты, Мяк, всё равно подлец!

— Да, — согласился голос.

Пламя разделалось с последним куском доски и стало затихать. Небритый пошевелился, дотянулся до очередной деревяшки и аккуратно положил её на жаркие угли.

— Я принёс фанфарик, — повторил голос из темноты.

Небритый промолчал. Он снова закрыл глаза и замер у костра. Пламя обхватило кусок доски со всех сторон. Ярко-красные языки оторвались от деревяшки и взвились с искрами вверх в темноту.

— У тебя хороший огонь, — произнёс голос. — Сегодня особенно хорош.

— Огонь всегда хорош, — ответил небритый и повернулся в сторону говорившего. — Что стоишь? Грейся, — просипел он и снова погрузился то ли в сон, то ли в свои никому не известные мысли.

Мяк вышел из темноты и, не найдя ничего подходящего для того, чтобы присесть у огня, прислонился к стене.

— Огонь бывает разный, — тихо произнёс он.

Небритый молча подбросил в огонь пару свежих обрезков досок и проворчал:

— Ты, Мяк, про огонь ничего не понимаешь, поэтому так и говоришь. Видишь, как живёт пламя? Оно живёт, если есть чем жить. Так и у нас: есть чем жить — живёшь, а если нет… — Небритый тяжко вздохнул и продолжил: — Я думаю, если есть надежда на что-нибудь, то и живёшь. Ну, в общем, ты и без меня знаешь.

— Догадываюсь, — ответил Мяк.

— Догорит — к Нуде уйдём, — прохрипел небритый.

— А почему не к Воне? — спросил Мяк.

Огонь ярким пламенем устремился вверх, разогретые жаркими углями дрова потрескивали, шипели и сдавались огню. Огонь жил, двигался, играл языками пламени. Костёр от свежих дров разгорелся, пламя гудело, вырывалось из-под чернеющих обрезков и обрывалось вверху рваными сполохами.

— Гудит, — просипел небритый.

— Хороший огонь, — согласился Мяк. — А всё-таки, что с Воней?

Небритый ответил не сразу — он ладонью заслонился от яркого пламени и пошевелил длинной палкой горящие угли. Искры посыпались из костра. Некоторые из них, подхваченные горячим потоком, устремились вверх и там гасли в темноте.

— У Вони теперь твой Профессор, лысый глаз, — проворчал небритый. — А мы теперь не то… лысый глаз!

Мяк отступил от сильного огня и согласился:

— Да, мы не то… Мы без цели, а у Профессора есть цель.

Пламя костра начало затихать. Небритый открыл глаза и долго не мигая смотрел на огонь.

— Пойдём к Нуде, — прохрипел он. — Там с фанфариком одружимся, лысый глаз!

Мяк пощупал бутылку в кармане, поправил её и ответил:

— Труба холодная, и никого нет.

Небритый ещё раз пошевелил костёр, повернулся к Мяку, прищурился, глядя на него, словно проверял, правду ли он говорит, и прохрипел:

— Нам больше достанется. А Нуда, наверное, новое место ищет. Футляр мой потерял, лысый глаз!

Небритый машинально подбросил в костёр несколько обрезков — пламя вновь занялось.

— А какая цель у него? — спросил он, глядя на огонь.

— У кого? — переспросил Мяк.

Небритый, кивая в сторону огня, ответил:

— У него.

Мяк задумался. Он протянул руки к огню, будто хотел ладонями погладить пламя, и ответил:

— Чтобы греть.

— Чтобы греть, — медленно повторил небритый и добавил: — Греть нас, не перегреть, лысый глаз! Всех греть и всем светить. Так, что ли?

Мяк угукнул в ответ.

— И Воньку, и Профессора, и тех, что Злыку и Нуду побили? — спросил небритый.

Мяк потёр разогретые ладони друг о друга и ответил:

— Всем нужны свет и тепло.

— Да, — согласился небритый. — Только мы ему не нужны, и цель у него другая.

Костёр догорал. Небритый тихо сидел и молча шевелил угли. Россыпи красных звёздочек вспыхивали и постепенно гасли в тёмной золе.

— Он сам по себе, — прохрипел небритый. — Горит для себя. Горит и живёт, лысый глаз! Совсем как мы. Слышишь, Мяк, совсем как мы!

— Да, — ответил Мяк и повернулся спиной к костру. Мякинская спина у стены немного прозябла.

Костёр окончательно погас, и уже через полчаса они проникли через лаз в Нудин подвал. Небритый проворчал:

— Темень, лысый глаз, у этого Нуды! Где этот любитель просрочки?

Мяк потрогал в нескольких местах трубу и произнёс:

— Труба холодная. Холодно будет.

— Будет, — просипел небритый и на ощупь двинулся в сторону Нудиного угла.

Когда они добрались до стола, сонный голос откуда-то снизу спросил:

— Кто здесь?

— Свои, — прохрипел небритый и добавил: — Свои, лысый глаз, а вот ты кто?

В темноте почувствовалось некоторое шевеление, и кто-то, прокашлявшись, объявил:

— Нуда я — что, совсем не узнаёте?

— Темень тут у тебя, лысый глаз! Тут и себя не узнаешь. Где фонарь? И фонарь потерял, что ли?

— Фонарь на столе… Горит слабо, — последовал ответ.

— Сам ты слабо горишь, лысый глаз! — проворчал небритый, и было слышно, как он плюхнулся в кресло. — Совсем людей не уважаешь, без огня встречаешь, лысый глаз!

— Я на бюллетене, — ответил Нуда и загундосил: — Мне бюллетень дали, а вы не понимаете! Я теперь при работе — словорубщик я на кладбище. Вот как.

Мяк нашёл фонарь, и слабенький желтоватый свет появился на небольшом пространстве в центре стола.

— Ну и огонь, лысый глаз! — прохрипел небритый. — Ты, Нуда, не блюдёшь своё имущество, фонарь твой еле-еле.

— У меня бюллетень, говорю вам. Бюл-ле-тень, — по складам повторил Нуда. — Мне лечиться надо, а вы про фонарь.

— Вылезай! — прохрипел небритый. — У нас фанфарик, будем тебя лечить.

— Мне нельзя, бюллетень у меня, — последовал ответ, и Нуда, оторвавшись от своего лежбища, появился у стола. — Вот. — Он показал средний палец левой руки, плотно обмотанный бинтом.

— Ещё один инвалид! — проворчал небритый. — Ну, Мяк, мы с тобой одни остались. У остальных бюллетень. Доставай фанфарик — чего уж теперь тянуть-то.

Мяк выставил бутылку на стол, подвинул к себе баночку, которую он оставил здесь недавно, и наполнил её. Нуда пристально наблюдал за его действиями и, похоже, даже сглотнул слюну, когда баночка наполнялась светлой жидкостью.

— Не будешь? — спросил его небритый. — Будешь бюллетенить?

Нуда отвёл глаза от полной баночки, взглянул на свой забинтованный палец и, вздохнув, произнёс:

— Это бюллетеню не помеха. Имея травму, имею право.

— Имеешь, имеешь, — прохрипел небритый. — Тогда пей, не тяни. Твоя правая ведь без травмы?

— Без травмы, — подтвердил Нуда и аккуратно, мелкими глотками опустошил баночку.

Фанфарик осушили оперативно. Нуда раскопал в своих закромах немного съестного, и компания мало-мальски закусила. Посиделки плавно перешли к свободной беседе. Холод после фанфарика стал менее заметным, и Нуда кратко изложил свои приключения.

— Словорубщик, наверное, хорошее дело, лысый глаз. Мяк, как ты думаешь: что значит словорубщик?

Мяк без суеты устроился на стуле, около минуты смотрел на довольного собой Нуду и, осторожно подбирая слова, ответил:

— Я думаю, что такой человек произносит слова, словно рубит их топором. Сказал слово — словно отрубил нечто окончательно, и возражать нечего.

— Да, лысый глаз, — прохрипел небритый. — Там, на кладбище, так и надо говорить: мол, ушёл от нас такой-то — не воротишь. Очень резонно.

Нуда обиженно вскинул голову и эмоционально возразил: