Они ещё более получаса прохаживались по коридору. За окнами быстро темнело, и Мякин сказал:

— Тебе, наверное, пора. Пацаны уже вернулись из школы.

— Не беспокойся, они у нас совсем самостоятельные, — ответила супруга. — Главное, чтобы ты скорее поправился.

— Знаешь, примерно час тому назад у меня перестала шуметь голова, — тихо сказал Мякин.

— Да? — обрадовалась супруга. — А что сейчас?

— Сейчас всё хорошо. Мне кажется, что сегодня ночью я буду спать.

— Не торопись, Мякиша, пусть тебя как следует проверят.

— Я не тороплюсь, куда уж мне торопиться! — согласился Мякин.

Он проводил супругу до самого выхода. Они быстро распрощались на глазах у охранника, делающего вид, что его ничто вокруг не касается. Затем Мякин поднялся на свой этаж и вернулся в палату.

— Где вы бродите? Мы за вас волновались! — заявил озабоченный профессор. — Вот ваш ужин. — Он показал на тарелку и кружку, стоящие на тумбочке. — Всё остыло, а вас нет.

— Да бросьте вы, учёный! — проворчал инструментальщик. — Приносят всё холодное, словно из холодильника, — не то что в заводе. Там в столовой еда горячая.

— Так и сидели бы на своём заводе, — отреагировал профессор.

— Не ругайтесь, хватит сердиться, — прервал их бухгалтер. — Дайте новенькому поесть.

Мякин взглянул на больничный ужин, отпил немного холодного чая, открыл тумбочку и вытащил пакет с гостинцами. В пакете оказались фрукты, бакалея, и кое-что сладенькое, любимые мякинские булочки.

— Угощайтесь. — Мякин вывалил содержимое пакета к себе на кровать.

Бухгалтер встал, подошёл к мякинской постели, пристально оглядел образовавшийся натюрморт и заявил:

— Здесь на всех маловато будет. Если всё разделить поровну, то это будет несправедливо. Вам должно достаться больше, чем нам.

— А мне ничего не надо, — заявил инструментальщик. — Мне здесь всего хватает.

— Ему всего хватает! Ха-ха! — возмутился профессор. — А ворчит на местную еду постоянно.

— Да, ворчу, а всё равно хватает, — упрямо повторил инструментальщик.

— Вот и хорошо, — обрадовался бухгалтер. — Мы вас исключаем, то есть сторнируем.

Профессор, потирая руки, добавил:

— Может быть, ещё кто-то хочет сторнироваться?

— Эх, была не была! Можете исключить и меня, — произнёс седой. — У меня завтра дочка будет — нанесёт такое же.

— Так это что же? Нас только трое осталось? — заявил бухгалтер.

— То есть двое нахлебников, — поправил его профессор.

— Почему нахлебников? — возмутился бухгалтер. — Новенький нам сам предложил: угощайтесь. Он сделал это добровольно, без нажима с нашей стороны, в полном балансе со здравым смыслом.

— Вам бы только баланс найти, — недовольно ответил профессор. — А может, товарищ… — Он запнулся и обратился к Мякину: — Простите, мы запамятовали, каков ваш псевдоним?

— Меня зовут Мякин, — ответил Мякин.

— Хорошо, пусть будет Мякин. Вы, товарищ Мякин, искренне предложили нам угощаться или, как это бывает, по инерции? Может, вы сейчас жалеете об этом. Жалеете, что сказали «угощайтесь». Доложите нам правду, какая бы горькая она ни была.

— Что вы мелете, профессор? Так интеллигенты беседу не ведут. Это совсем не культурно! — Бухгалтер сделал вид, что обиделся, и ушёл к себе.

— Вот видите, — прошептал профессор. — Мы с вами остались вдвоём, что совсем неплохо для начала.

Мякин подошёл к гостинцам, разделил их на две равные кучки, одну из них сгрёб в пакет и протянул его профессору:

— Угощайтесь.

Профессор испуганно отшатнулся от пакета и почти закричал:

— Нет и нет! Это вопиющая несправедливость! Всё пополам. Это значит, что я должен половину отдать вам?

Мякин молча положил пакет профессору на кровать, взял из своей доли любимую булочку, вышел в коридор и, покусывая лакомство, пару раз прошёлся мимо тёмных окон. Внутренний дворик клиники слабо подсвечивали редкие фонари.

«Завтра надо бы погулять на воздухе», — подумал Мякин и вернулся в палату.

Палата встретила его неожиданной тишиной. Верхний свет был погашен. Ночники горели только у бухгалтера и профессора. Мякин обратил внимание на то, что пакет на профессорской койке исчез. Он подобрал свои гостинцы, разместил их в тумбочке, взглянул на нетронутый ужин, вынес тарелку и кружку в коридор и уверенной походкой направился к дежурной сестре.

— Куда это мне можно положить? — спросил он у дежурной.

— Это в столовую, — дружелюбно ответила дежурная.

— А это где? — снова спросил Мякин.

— Это там, — ответила дежурная, указав рукой куда-то по направлению за клизменную.

— То есть за клизменную? — уточнил Мякин.

— Вы новенький? — чуточку удивившись, произнесла дежурная.

— Да, — услужливо ответил Мякин.

— Прямо, потом направо, ещё раз направо и там увидите, — участливо ответила дежурная.

Мякин с полной тарелкой и кружкой направился на поиски столовой. Клизменную он нашёл быстро — недаром уже дважды там побывал, а дальше… дальше стало сложнее. Он повернул направо, как указала дежурная, и оказался в небольшом как будто холле, из которого можно было по лестницам уйти наверх влево и вниз направо. Мякин включил логику: «По этим лестницам с дребезжащей каталкой не проберёшься, а вот справа на лифте, пожалуй, можно».

Мякин подошёл к лифту и нажал чёрную кнопку. Ничего не произошло: ни звука, ни загоревшейся лампочки у кнопки — можно было подумать, что лифт либо обесточен, либо…

«Не работает», — подумал Мякин.

— Работает? — услышал он сзади.

Мякин обернулся: знакомый по утреннему обходу седой доктор по-деловому сверлил Мякина глазами. Мякин не успел ответить, как услышал следующий вопрос:

— Ужин не понравился?

— Понравился, — ответил Мякин и подумал: «Что это я сказал, стоя с полной тарелкой еды?» — То есть не очень, — добавил он.

— Не очень, — согласился доктор. — Но кушать-то можно?

— Можно, — покорно ответил Мякин.

Неожиданно двери лифта распахнулись, и доктор жестом пригласил Мякина войти в кабину.

— Вам, вероятно, в столовую? — спросил доктор.

— Да, если можно, — ответил Мякин.

— Можно, — сказал доктор и нажал кнопку с цифрой три, где сбоку на потёртой бумажке красовалась небрежно написанная кем-то цифра четыре.

Лифт двинулся вверх. Вскорости двери открылись, и доктор констатировал:

— Столовая.

Мякин сказал: «Благодарю» и вышел наружу. Тёмный коридор встретил его гулкой тишиной. Мякин огляделся по сторонам. Прямо перед ним оказалась дверь с надписью «Столовая», а ниже виднелась бумажка, приклеенная к табличке липкой лентой. Мякин вплотную подошёл к бумажке и прочёл: «Извините за неудобства: столовая временно переехала на первый этаж».

Мякин скорее машинально, чем осознанно дёрнул ручку двери. Та легко открылась, и кто-то из полумрака сказал:

— Ну вот и длинный заявился! Заходи — что в дверях-то стоять?

Мякин хотел было отступить назад и закрыть дверь, но сильная рука, появившаяся слева, решительно прихватила его за спину, и он, против своего желания, оказался в чужой палате.

— Да ты, брат, с тарелкой и кружкой! Успел, значит, в столовку забежать? — И тот же голос добавил: — Длинный у нас пострел — везде успевает: и мадаму прихватить, и еду добыть.

Дверь за Мякиным закрылась, кто-то в углу зажёг ночное освещение, и Мякин разглядел обстановку. Чужая палата была намного меньше мякинской, четыре койки стояли почти вплотную друг к другу по две вдоль стен, оставляя посередине узкий проход. Три койки были заняты не очень симпатичными личностями, а одна — слева у окна — оставалась свободной.

— Не стой в дверях, садись рассказывай, где сегодня отгулялся?

Та же рука настойчиво продвигала Мякина к пустой койке. Под этим внешним воздействием он протиснулся к окну, сел на пустую кровать и объявил:

— Товарищи, я не ваш! Я ошибся палатой!

— Не дрейфь, длинный, ты среди своих… — Голос напротив добавил ещё пару нехороших слов, и Мякин понял свою ошибку: «Не надо дёргать чужие двери, когда свои есть».