— Если не будет недостатков, то не будет и развития.

— Что вы сказали? — остановившись, спросила экстрасенша.

Мякин пояснил:

— Это не я сказал. Это сказал наш оппонент.

Экстрасенша удивлённо взглянула на Мякина и снова спросила:

— Какой оппонент? Разве здесь у нас, когда мы одни, есть ещё какой-то оппонент?

— Оппонент есть всегда, — ответил Мякин.

— Здесь ты и я, — тихо сказала экстрасенша и тем самым сильно удивила Мякина. Он не ожидал, что она так быстро перешла на «ты».

— Ты и я, — повторил Мякин и добавил: — Ты и я… И недостатки.

— Пойдём, — предложила экстрасенша и увлекла Мякина дальше по коридору.

У неё в номере было не так, как у Мякина. Какие-то незнакомые, но приятные запахи окружили его со всех сторон. Ласковые и вкрадчивые слова экстрасенши совсем запутали Мякина, и, незаметно для себя, он оказался во власти красивой и энергичной женщины, а потом ему приснился сон.

Будто бы очутился Мякин у себя дома один, а вокруг повсюду разные вещи разбросаны, словно кто-то то ли искал что-то, то ли собирался срочно уехать. Стоит Мякин посреди этого беспорядка и сосредоточенно размышляет: кому на это всё пожаловаться? Кому петицию написать? Стоит, думает и чувствует, что сзади кто-то с шумом дышит ему в затылок, и догадывается Мякин, что Орбодин пришёл к нему порядок наводить, и боится он Орбодина — не нравится ему Орбодин. И думает Мякин: «Откуда он взялся, этот Орбодин? И как ко мне он в дом попал? И где все остальные?»

— Ты уходишь? — спросила она.

— Да, — ответил он.

— Но ещё очень рано, — сказала она.

— Мне надо к себе, — сказал он.

— Ты во сне что-то говорил и даже кричал, — продолжила она.

— Может быть, — ответил он.

Вернувшись к себе в номер, Мякин прежде всего взял с постели чёрную книжку, положил её в ящик стола и решил завтра же утром вернуть её в библиотеку. Совершив эти действия с книжкой, он рухнул в постель и сразу же заснул. Спал долго. Проснулся только тогда, когда за окном утреннее солнце осветило макушки деревьев.

Мякин нехотя вспомнил прошлый вечер, и стало ему совсем как-то нехорошо. Он встал, подошёл к окну. Зима всё-таки брала своё. Лёгкий ночной снежок мелкими искорками завесил сосновый лес. Прозрачный воздух манил и звал на утреннюю прогулку. Судя по времени на часах, Мякин окончательно проспал завтрак и все свои первые процедуры.

— Ну и чёрт с ними! — сказал Мякин самому себе, быстро привёл себя в порядок и уже через пятнадцать минут бодро вышагивал по припорошенным снегом дорожкам парка.

Первые гуляющие, которых в этот час было ещё мало, с любопытством поглядывали на торопливую ходьбу Мякина. А он улыбался этим редким встречным и радушно здоровался с ними, словно все они были его хорошими, давними знакомыми. Он шёл, щурился на яркое солнце, большое синее небо, и с каждым новым кругом вокруг большого здания санатория настроение его улучшалось. Прошлый вечер и ночь как бы уходили всё дальше и дальше от него. Он наконец-то стал понимать, что не нужен ему этот новый Мякин — зануда, и в то же время какой-то чересчур смелый человек. И думал он об экстрасенше уже не с утренним испугом («Ай, что я натворил?»), а более спокойно и, ему даже казалось, более разумно, и что не стоит рвать себе нервы, и что он точно не будет предводителем, и что теперь ему нечего бояться.

— Здрасте, — услышал он сбоку. — Тоже моционите?

Мякин резко остановился, взглянул в сторону говорившего и узнал в этом человеке, одетом по-зимнему, да ещё в ушанке с опущенными ушками, одинокого — его вчерашнего оппонента.

— Здрасте, — снова повторил одинокий. — Не узнаёте?

— Добрый день, — ответил Мякин. — Узнаю.

— Пойдёмте, пойдёмте. Если не возражаете, — предложил одинокий. — Будем гулять дуэтом.

Мякин не возражал, и они двинулись дальше по дорожке. Через несколько шагов Мякин спросил:

— Почему же вы вчера не пришли?

Одинокий ответил:

— Да, не пришёл. Извините, что-то меня остановило. Подумал, что, может быть, мои возражения будут вам неприятны. Всё-таки банкетный зал, по-моему, не располагает к серьёзным спорам. Там, я думаю, беседа должна быть лёгкой и не утомительной.

— Я вас ждал, — сказал Мякин.

— Ну уж простите великодушно! — продолжил извиняться одинокий. — Видно, правду говорят, что не надо думать за других, надо думать за себя.

— Это как же вас понимать? — спросил Мякин. — Эгоистом, что ли, быть, то есть думать только о себе?

Одинокий закашлялся — наверное, морозный воздух перехватил дыхание.

— Давайте пойдём чуть помедленнее. Мне так быстро нельзя.

Мякин сбавил ход и молча ждал ответа.

— Да, пожалуй, следует думать только о себе. Но я бы эту мысль немного уточнил, а может быть, и запутал. Это как посмотреть на это дело, то есть явление — эгоизм.

— Ну и как же смотреть на это? Нас учили, что эгоистом быть нехорошо. — Мякин ещё более сбавил темп, и они медленно двинулись в сторону берега залива.

— Думать о себе всегда полезно, и знаете, когда безрассудно начинают думать о других, другим от этого становится только хуже.

— Совсем не понимаю вашей логики, — бодро ответил Мякин. — Можете объяснить попроще?

— Можно и попроще, — ответил одинокий и спросил: — Вы летали самолётом?

— Да, — непонимающе ответил Мякин.

Одинокий продолжил:

— Так, наверное, слышали объявление, точнее — инструкции стюардессы перед полётом.

— Да, слышал, — машинально ответил Мякин.

— Так если слышали, то должны помнить, в каком порядке следует надеть кислородные маски, если с вами рядом ребёнок.

— Сначала на себя, то есть на взрослого, — вспомнил Мякин.

— Вот то-то и оно, — подтвердил одинокий, — иначе, без эгоизма, начнёте действовать неправильно — и ребёнка загубите, и себя.

— Этот пример некорректен. Это экстремальный случай, — возразил Мякин.

— Экстремальный, — согласился одинокий. — Посмотрите-ка, какая красота! — продолжил он, когда они вышли на берег.

Впереди, в конце песчаной отмели, припорошенные снегом, застыли ледяные торосы. За ними до самого горизонта простиралось ледяное поле и там, далеко у горизонта, сливалось с небом.

— Красота! — выдохнув, повторил одинокий.

— Да, — согласился Мякин.

Когда-то по молодости ему кто-то говорил, что если перед вами виден чистый горизонт, то, мысленно приложив линейку к линии, разделяющей небо и землю, можно заметить, что Земля круглая, а не плоская, как думали древние.

Мякин прищурился, мысленно приложил линейку к горизонту и уже в который раз убедился, что она не плоская: горизонт представлял собой явно не прямую линию. Ледяное, искрящееся безмолвие завораживало, и хотелось улететь туда вдаль и посмотреть, что там, за кромкой льдов.

— Что там, за кромкой льдов? — вслух повторил Мякин.

— Что вы сказали? — видимо, не расслышав Мякина, спросил одинокий.

Мякин втянул носом свежий, морозный воздух и повторил:

— Что там, за кромкой льда?

— Там… Там, наверное, другой лёд, — ответил одинокий.

— Другой лёд, и только? — спросил Мякин.

Одинокий прищурился, будто бы пытался увидеть что-то почти у самого горизонта, и ответил:

— Там всего полно.

— Полно эгоистов? — улыбнулся Мякин.

— Да, полно эгоистов, — согласился одинокий.

Они несколько минут стояли молча, и каждый думал о чём-то своём.

Обеденный зал столовой был полон. Мякин появился здесь, когда обед был в самом разгаре. Экстрасенша и молодая пара молча завершали трапезу.

— Добрый день, — поздоровался Мякин и занял своё место.

— Добрый, добрый, — ответили соседи.

— Вас не было за завтраком? — спросила экстрасенша.

Сегодня она выглядела особенно строго и, пожалуй, можно было сказать, чересчур задумчиво.

— Элементарно проспал, — по-деловому ответил Мякин.

Экстрасенша, неожиданно равнодушно для Мякина, прокомментировала его ответ:

— Наверное, была тревожная ночь.