– Кхм, Ру у меня больше по сухопутным развлечениям, Ин.

Тем временем ножка все выше пробирается, отвлекая.

– Да брось, Вить! Ну давайте!

– Посмотрим, Ин.

– Антонина?

– Будет видно. Я не знаю, что будет завтра, что уж говорить о начале мая.

Плечами пожимает. А ее пальчики уже коленки моей касаются.

Я, откашлявшись, придвигаюсь к столу ближе, навалившись полубоком на подлокотник. Не хватало, чтобы наш “расходный материал” увидел эти манипуляции. Двигаюсь и жду.

Как далеко эта бестия зайдет?

Кулагина подхватывает бокал. Губами его касается. Отпечаток темно-коричневой помады на стекле оставляет, глоток делает. Сексуально так, блть, что сглатываю тяжело. В мою сторону подчеркнуто не смотрит, а пальчики ее стройной ножки уже по моему бедру бегут. Поглаживают. Даже сквозь джинсу прикосновения жалят. Подбирается все ближе, пока…

С*ка! М-м…

Стискиваю челюсти. Коза ступней мне в ширинку упирается. Надавливает. Чувствует, что там все «в порядке», улыбается удовлетворенно и отдернуть ногу пытается. Не даю. Я оказываюсь быстрее и ловлю аккуратные пальчики, возвращая на место. Кулагина ошарашено переводит взгляд на меня, а я только сильнее сдавливаю ладонью ее лодыжку.

Что это ты, конфетка, так быстро пасуешь?

Дергает ногой. Не отпускаю. Ладонью обхватываю, поглаживая. Губы приоткрывает, выдыхает тихонько, ладошку на шею кладет, ноготком поцарапывая – волнуется. Я пальцем большим по впадинке на ступне ее прохожусь. Ее дыхание учащается, пульс заряжается, зрачки все больше от удивления расширяются – смотрю в них и тону. Готов поспорить на все что угодно – знаю, о чем она думает. В ее глазах черти совокупляются!

До щиколотки ладонью добираюсь. Я прекрасно помню, какие они изящные. Пальцами обхватываю, пощекотав. На этот раз Тони дергается. Коленкой в столешницу впечатывается так, что посуда на столе звякнула. Шипит, губы поджимает, злится, а я возьми да ляпни:

– Потанцуем, Кулагина?

Нина

– Что все это значит, Вик?

Ноль реакции. Ладонь мою в своей сжимает сильнее, за собой ведет.

Я машинально ноги переставляю ватные. Я обескуражена. Видать, достаточно, чтобы молча встать и пойти за Волковым следом. Но недостаточно, чтобы не заметить, что никто (то есть совершенно никто!) здесь не танцует. Ни одной души. Да и музыка играет слишком тихо, чтобы под нее танцевать.

– Мы будем смотреться глупо, Вик.

Тишина.

– Тут не танцуют! Ты слышишь меня? Ау! Волков!

Ему совершенно плевать.

Тормозит. Крутанув меня, руками за талию обхватывает. К себе прижимает. Близко. Такой высокий, большой, надежный. Правильно я Беловой сказала – медведь. Когда он далеко – кажется опасный, свирепый, злой. Когда близко – обнять, приласкать, утонуть в нем хочется.

Крепись, Кулагина.

– Зачем, Вик…

– Просто обними меня, конфетка.

Смотрит выжидательно, и я сдаюсь. Покорно за шею его руками обвиваю и выдыхаю. Сначала робко, но когда понимаю, что музыка стала громче, прижимаюсь в ответ. Оглядываюсь, бармен звук прибавляет и улыбается, подмигивает парнишка. Что происходит?

Вик начинает вести. Поразительно уверенно и нежно. Двигается в такт мелодии, увлекая и меня за собой в этот абсолютно неуместный, но приятный каждой частичке души, танец…

Я начинаю пропадать. Медленно, шаг за шагом растворяться. Приказываю себе держать себя в руках, но все бастионы рушатся.

Нельзя, Антонина, слышишь?

– Ру, она дома одна, – вспоминаю неожиданно.

– Она с Беловой.

– Вик, что ты делаешь? – шепчу.

– А разве непонятно?

– Хорошо. Спрошу по-другому. Что мы делаем?

– Кулагина, просто заткнись и наслаждайся моментом.

Хам! Хочу выпалить, но язык прикусываю. Предупреждающий взгляд Вика говорит, что лучше перестать его бесить, и я замолкаю. Это все так странно! Необычно. Я не хочу танцевать, я не хочу, чтобы мне это нравилось, и чтобы огонек в груди разгорался, а кожу покалывало от прикосновений ладони Вика к голой спине – не хочу! Но я уже это не контролирую.

Двигаюсь в заданном мужчиной ритме и полной грудью вдыхаю запах его парфюма. Вкусный, волнующий, возбуждающий. Смотрю на его кадык и небритые щеки, выше взгляд поднять просто боюсь. Потеряюсь окончательно. Машинально пальчиками по его затылку вожу, я уже и забыла, каково это, когда в его руках. По своей воле и осознанно.

Я горю.

Не удержалась, думала, позаигрываю, подразню, ножкой коснусь и на этом остановлюсь. Куда там! Мне понравилось. Видеть, как его глаза загораются, как грудь начинает вздыматься все тяжелее, и губы смыкаются в упрямую линию все плотнее…

Я сама виновата.

Что я творю?

Что мы творим?

Это, как минимум, некрасиво перед Леонидом и этой его феечкой Ингой! Что о нас подумают? Волков не парится, ему плевать. Он смотрит неотрывно глаза в глаза и молчит. Напряженный, весь какой-то “колючий”. От него разряды тока исходят. Опасный, настоящий зверь. Зверь, в объятиях которого я превращаюсь в слабую, пушистую зайку. Могу кусаться, огрызаться, ругаться и вопить, когда между нами есть хотя бы расстояние вздоха. И теряю всю себя, всю спесь, когда он обнимает. Мне это не нравится, я это ненавижу, но я это не контролирую. Так было всегда.

– Волков, с каких поры ты т…

– Ты потрясающе выглядишь, Тони.

– Что?

– И пахнет от тебя чем-то…

– Дорогим?

– Родным, Кулагина. Давно забытым. Уютным.

Сердце делает кульбит. Сглатываю ком, вставший в горле. Рука на шее мужчины дрожит, царапнув его.

– Я не знаю, что тебе на это сказать.

– В коем-то веке ты растеряла все свое красноречие?

– Признаю, ты меня вогнал в ступор.

– Почему ты в молодости не носила платья? Они тебе дико идут.

Спрашивает и горячими пальцами по моей спине водит легонько. Ласкает, под бархатную ткань пробираясь. Еще больше заставляет поплыть. Зажмуриться хочется и не дышать.

– Ты серьезно? Мы сейчас будем об этом говорить…

– Почему бы и нет?

– Может, потому, что поезд уже ушел, Вик?

– Ушел ли?

– Это ты на что сейчас намекаешь?

– Ровным счетом ни на что.

Хмурюсь.

– Ты за неделю мне глаза в глаза и пары слов не сказал. По-моему, глупо даже теоретически поднимать подобную тему!

– А ты сказала?

Рука на моей пояснице напрягается.

– Ты мужчина и мог бы…

– Я работал. Всю неделю, возвращаясь домой только спать. Все свободные минуты сообщения тебе строчил. Просто потому, что хотелось почувствовать, что хоть так ты рядом, Кулагина! А ты в это время по завтракам с Лариным гоняла, охуенно, правда? Могла бы позвать меня выпить кофе, а не этого. Залетного.

Чего?! Да с чего мне вообще надо было тебя куда-то звать?! Поплыла, Антонина? Так вот, добро пожаловать в реал! В голове вихрем проносятся все услышанное. Какое этот гаденыш вообще имеет право выдвигать мне претензии, когда сам сидит в ресторане с другой бабой?!

– А работал ли, Волков?! Вон, оказывается, за неделю новую бабу себе нашел. То Лера, то Инга, дальше кто? Не перетрудился, товарищ майор?

– Не неси чушь!

– Сидит вон, сияет вся, довольная и счастливая. Нет, а что, удобно. Личная грелка под боком, захотел стресс снять – забежал в соседний кабинет. Пять минут – готово.

– Дура ты.

Я фыркаю.

– Ничего нового. Очевидно, как всю жизнь дурой прожила, так дурой и помру!

– Ты же прекрасно поняла, какого хера я тут делаю со Столяровой. Давай, не прикидывайся, Кулагина, ты всегда была умной девочкой. Не разочаровывай меня.

Ты уже определись, мужлан. Дура или умная. Взгляд отвожу. Пальцы в замок на шее Вика сцепив, даже и не подумаю на это отвечать.

– Ну и? Что замолчала?

– Не получается у нас разговаривать. Когда мы молчим, есть хоть какой-то шанс друг друга не убить.