– Нет, – прошептала она и оттолкнулась руками от бетона, поднимаясь вновь на ноги. Она подскочила к Крифу, присела, осторожно взяла его на руки: он показался ей на удивление лёгким. Элета расправила крылья, зная, что демонстрирует их убийце с рогаткой, а потом – подпрыгнула и воспарила, быстро набирая скорость. Опасность она почувствовала спиной: аж волосы на затылке встали. Она вильнула, и где-то неподалёку от неё в воздухе прогудел уже второй стальной шарик. Элета стремительно набирала скорость. Неся на руках своего искалеченного спутника, она помчалась в лабиринт ночных улиц Рельс, на лету ругая себя.

Она чувствовала себя героиней глупой поучительной сказки: не знаешь ты, дескать, Элета, как ты счастлива. Глянь, как плохо будет, если вдруг всё возьмёт и пропадёт. Только сказки на таких моментах заканчиваются. А Криф лежал у неё на руках, еле дышащий, сломанный, изуродованный. Ей не хотелось смотреть, но она должна была как следует взглянуть, потому что от этого зависела его жизнь.

Принявшее на себя удар плечо взорвалось: на его месте образовался красно-чёрный цветок. Рука болталась, словно держалась на одной коже. Дыхание было свистящим. Крепление для крыльев погнулось и наполовину вышло из полуорганического паза. «Хорошее» крыло теперь ни на что не годилось; плохое так и осталось туго свёрнутым валиком.

Но он ещё дышал. С каждым его вздохом Элета теряла драгоценные мгновения. Куда? Домой? Уложить его, замотать потуже раны обрезками ткани и вы́ходить? Да, можно так. Она справится. У неё на это хватит сил…

Она быстро покинула окраину трейлер-парка. Мимо мелькали яркие неоновые вывески, рекламные щиты и тускло подсвеченные окна. Сверкали в сиянии уличных фонарей хромированные диски на колёсах автомобилей. Горели огоньки, обрамлявшие цветастые меню уличных ларьков с лапшой и лепёшками. Если Южжилмасс – это тёмный бетонный лес, то Рельсы – безвкусный калейдоскоп, район, в котором ночью ярче, чем днём. И всё равно ей казалось, что её голубые крылья горят ярче всего. Она старалась держаться в тени, но замечала, как поворачиваются в их сторону головы. В каждом взгляде ей чудилась угроза. Сайфейри всё ещё пользовались неплохим спросом на чёрном рынке; он только подскочил после городской директивы, сравнявшей их с крысами. Обычно они с Крифом облетали самые занятые улицы, пробирались узкими переулками и вентиляционными шахтами.

Но у неё не было времени думать над маршрутом. Быстрее, быстрее… Она прижимала его к груди, крепко-крепко, и он казался ей до невозможности хрупким; по её рукам стекала его темная кровь. Ей в лицо бил поток горячего воздуха; крыло Крифа под его порывами вяло трепыхалось изорванным в клочья парусом.

А впереди – собранная из мусора статуя, ряды неряшливых навесок, дым, поднимающийся от десятков электрических грилей. Она резко затормозила, осознав, что вылетела случайно прямо к Депо, центральному базару Рельс. Тут беспрестанно кипела жизнь; она знала, что тут продают еду, одежду, восстановленную бытовую технику и наверняка ещё великое множество других вещей, о которых она ничего не знала и знать не желала. Она беспомощно оглянулась по сторонам: всё ярко, всё кричит, кто-то уже указывает на неё пальцем, а Южжилмасс всё ещё маячит где-то далеко, и Криф издаёт странный, высокий звук…

Её взгляд упал на рекламный плакат. Простенький адрес в пару строчек и подпись: «КОНСИ РЕЧЕФ: К МЯСУ С УВАЖЕНИЕМ». И эмблема, которую она разобрать не смогла. Кажется, на ней человеческая рука что-то пожимала.

«Это же мясник, – осознала она. – Кирург».

Она опять сорвалась с места; ещё решить не успела, а крылья уже сами её несли по адресу.

Она осознала, что уже бывала здесь, пролетала пару раз: просто никогда не обращала на окружение внимания. Над двойной дверью висела жестяная пластина с чёрными, будто выжженными буквами: «КИРУРГ». Раньше она её не замечала, будто взгляд сам собой соскальзывал. Но она всегда там была. Будто ждала.

А куда ещё? Даже если она сможет сама Крифа вы́ходить, он останется калекой. А ей так хотелось ещё раз с ним вылететь в рейд за провизией; хотелось с ним обняться; хотелось, балансируя на краю забора или на бельевой верёвке, уставиться в небеса.

Кирурги лечат. Обычно – людей, да. Но сейчас она согласилась бы даже на ветеринара.

Сбоку от двери располагалось открытое окно. Его защищала тяжёлая решётка, но её приварили из расчёта на людей, а не сайфейри. За решёткой мерно колыхалась полиэтиленовая занавеска. Элета протиснулась меж прутьев: она ударила случайно Крифа об один из них, и он негромко застонал у неё на руках. Она приказала себе не смотреть. Элета спрыгнула с подоконника, вылетела из-под занавески и оказалась в приёмной. Ещё несколько раз взмахнув крыльями, она приземлилась на стойку. За плексигласовой перегородкой – письменный стол и кресло; в кресле – уставившаяся в экран планшета девушка с кислотно-розовыми кудрями. Она негромко хихикала себе под нос.

Элета пнула перегородку.

– Эй!

Ноль реакции. Она выдохнула, ударила ещё раз, крикнула погромче, и девушка подняла наконец голову. Мучительно медленно. На лице – туповатое, расслабленное, сонное выражение; разница в размерах только усугубляла впечатление. Оказалось, волосы она на самом деле уложила в подобие цветочного бутона. Раздавленного.

Рот девушки округлился в озадаченную «О».

– Помогите! – рявкнула Элета, красноречиво потрясая Крифом. Девушка всё пялилась. Сайфейри в исступлении завопила:

– Ну! Быстрее, прошу!

– Эм… – начала розововолосая. Элета сделала шаг вперёд, высвободила руку и провела пальцами по прозрачной ширме. На плексигласе остался тёмно-красный мазок.

– Ах, – сорвалось с губ розововолосой. – Эм…

Она нахмурилась, облизнула губы, огляделась по сторонам. Кроме них, в приёмной никого не было. Взгляд девушки упал на старенький, пожелтевший от времени телефонный аппарат.

– Сейчас, – сказала она и подняла трубку. Элета, затаив дыхание, вслушивалась в далёкие гудки.

Девушка дозвонилась. Её изначальное смятение сменилось деловитой лаконичностью. «Док, в приёмной разбившаяся фея, просят помощи прямо сейчас». Пауза. «Да, док, фея». Пауза. Мучительно долгая. Бесполезная. Быстрее, быстрее, люди, каждое слово – удар сердца, а запас ударов у него заканчивается, неужели вы не понимаете…

– Гардбёрд? – спросила она и, спустя секунду, пояснила: – Коптица?

– Нет, – помотала головой Элета.

– Она говорит нет, док.

Пауза. Глаза девушки сфокусировались на Элете. Сайфейри не отвела взгляда. Сжала покрепче зубы. Тряхнула опять Крифом.

– М-м… Да, док, я ей верю.

Откуда-то из-под стола донёсся тихий щелчок.

– Включила, док. Веду.

Трубка со стуком легла обратно. Девушка поднялась на ноги.

– Док Речеф вас примет… Тебе, кхм, помочь?

– Нет, – помотала головой Элета и поднялась в воздух.

Кабинет мясника располагался в задней части здания. Его заливало болезненно-белое сияние. Бо́льшую часть помещения занимала роботизированная кушетка со сложными зажимами. Над ней склонился обесточенный многорукий робот, на круглую, безликую голову которого кто-то налепил выпуклые мультяшные глаза. Они резко контрастировали с хирургическим инструментарием, львиную долю которого робот растопырил веером и демонстрировал входящим в дверь.

Тощий лысый мужчина застилал кушетку клеёнкой. На правом глазу у него красовался вдавленный прямо в глазницу окуляр с тёмной линзой; радужка же левого была настолько бледна, что Элете его глаз показался прозрачным. Придавив клеёнку по углам блестящими зажимами, доктор Речеф щедро побрызгал поверх чем-то пахучим. Элета зависла в паре метров от него, мерно взмахивая уставшими крыльями. Криф по-прежнему молчал. Ей показалось, что он бессознательно нахмурился, когда она влетела под белые лампы мясницкой. С его плеча сорвалась капля крови: она ухнула вниз и с негромким шлепком разбилась о плитку.